Маленький праздник в Елисейском дворце раскрыл мне глаза: информированные люди готовятся к худшему. И в ожидании рассыпаются в успокаивающих заявлениях, которые если и обязывают к чему-нибудь, то только тех, кто в них верит.
В конторе тоже ощущалось приближение катастрофы. Сразу после "совещания по камуфляжу" меня начала терзать мысль: а что, если руководящая нами некомпетентная личность, страдающая манией величия, намерена меня ликвидировать? Подобную агрессивность нельзя было объяснить ничем, кроме его личной прихоти. А заодно желанием добровольно предъявить рынку козла отпущения, когда масштаб неприятностей станет очевиден всем. И чем больше я размышлял, тем более правдоподобной мне представлялась эта, абсурдная на первый взгляд гипотеза.
К констатации данного факта добавлялось желание избавиться от тягомотины семейной жизни, очарование которой рассеялось давным-давно. Почему бы не начать все заново? В новой жизни наверняка найдется место Мэнди, гейше, прекрасно владеющей искусством увлекательной беседы, и к тому же престижному и крайне необходимому сексуальному объекту. И многим — о, сколь многим — другим!
Но, чтобы позволить себе это блаженство, требовались наличные. Причем в большом количестве. Моя зарплата питала наш с Изабель совместный счет, однако за эти годы я сумел создать себе скромную заначку, о которой жене ничего не было известно. Эта "черная касса" появилась благодаря бонусам, получаемым из года в год, и была спрятана в Natixis, банке, который в те времена внушал мне доверие благодаря наличию двух крупных акционеров — Caisse d'Epargne и Banque Populaire. Этот маленький запас на черный день обеспечивал мне в перспективе, пусть и отдаленной, вполне пристойный уход от дел.
Увы, увы, за прошедшие годы содержимое заветного сундучка растаяло по причине прожорливости налоговиков. Из пяти миллионов собранных евро всего лишь три несчастных миллиончика пережили мои веселые шалости и многочисленные изъятия, которых с каяедым годом делалось все больше: взносы на социальное страхование (ведь это были не опционы, защищенные от данного вида рэкета), CSG[49], налог на прибыль, разовые отчисления для накачки той или иной обанкротившейся системы… Надоело составлять список.
Этих трех миллионов решительно не хватало Для реализации моих проектов. Я ежедневно наблюдал своих коллег из других банков, абсолютно безнаказанно обжирающихся премиями, бонусами, привилегиями в натуральном выражении и опционами. А у нас мой щедрый президент выстроил очень сложную систему, в которой большая часть добычи доставалась ему и никому другому. Скрепя сердце он позволял мне попользоваться крохами с его стола. Я слишком долго добровольно терпел это. И вот терпение лопнуло. Все последнее время мы морочили голову нашим клиентам, ссылаясь на банковские начисления и высокие затраты. В этом смысле наши отчеты — подлинные шедевры: столь же невнятные, сколь сложные для восприятия, они не дают возможности в чем-либо разобраться. Что же до акционеров, они из месяца в месяц наблюдали за тем, как тают их накопления. Наши котировки уже потеряли 38 % с начала года, и этот тренд явно развивался.
Может, по призванию я — единственный рыцарь на белом коне среди темных сил международного банковского мира? Рыцарь, который сознательно обирает клиентов, но при этом и не думает, как бы самому немного нажиться? Конечно же нет! Впрочем, подобных рыцарей всегда быстро обезглавливают, не давая подняться до чуть более ответственной должности.
Я был погружен в мрачные мысли, когда ко мне склонилась женская фигурка: "Чай или кофе?" Маленькая испанка-стюардесса мило улыбалась. Взглянув на нее, я сказал себе, что Андорра не лишена очарования. А может, и какого-нибудь непредвиденного бонуса…
На что бы мне могло хватить трех миллионов? Если я решу изменить жизнь, то буду вынужден уйти с пустыми руками. Кавалер, парижская квартира, мебель, все эти вещи — дорожил ли я ими, не знаю — придется отдать Изабель. И моей дочке Хлое. И что мне останется? Что я смогу себе позволить? Ничего особенного, по правде говоря. Если я действительно хочу все это бросить, нужно срочно обеспечить себе тылы. Пора применить на практике мой новый девиз: служить (всегда, когда можно) и заодно обслуживать себя (всегда). Как? Проще всего было поискать источник в Банке. Однажды я собирался осторожно пощипать так называемые "счета переходящих остатков", где время от времени трейдеры ненадолго оставляли прибыли, не те, позабыв на время о своей профессиональной принадлежности. Сначала я нашел пять здешних учреждений. Все они характеризовали себя в качестве совершенно независимых структур и ярых приверженцев банковской тайны, с акционерами — резидентами княжества. Упоминание банковской тайны показалось мне очень важным в нашу эпоху поощряемого доносительства и полуофициального сотрудничества между государствами.
Недавнее дело LGT изрядно подействовало на меня. Этот весьма закрытый банк был известен только посвященным и владельцам крупных состояний. Ничего удивительного: Банк Лихтенштейна находится в личной собственности правящей семьи. Человека, управляющего местным бизнесом, шестнадцатого монарха династии, зовут Ханс-Адам II. В феврале, то есть полугодом раньше, все с ужасом узнали, что некий нелояльный сотрудник продал налоговым органам Германии список клиентов. Так он одним махом сдал восемьсот несчастных вкладчиков со всего мира, доверивших этому банку свои сбережения. Имена были названы в Германии, но не у нас, что любопытно. Раз в жизни в Берси проявили стыдливость. Удивительно! Потому что вот уже почти двадцать лет налоговые власти пытались подкупить сотрудников какого-нибудь банка в Швейцарии или в Люксембурге, чаще всего безуспешно. На моей памяти им это удалось лишь дважды, причем тогда пришлось удовольствоваться всего несколькими десятками имен, включая усопших клиентов. На этот раз немцы поставили Лихтенштейн в затруднительное положение: мы в Банке явственно ощутили, что мир меняется. Эта маленькая спокойная страна, зажатая между Швейцарией и Австрией, до сих пор считалась недоступной: она возглавляла второй список подлинных налоговых оазисов, составленный ОЭСР. Тех самых оазисов, чью неминуемую смерть долгие годы предрекали министерства финансов всех стран. Эти прибежища крупных состояний, страдающих манией преследования, продолжали успешно сопротивляться усиливающимся атакам различных правительств планеты. На сколько времени их еще хватит?
Впрочем, другие крепости уже зашатались, даже если это не было широко известно. Так, Швейцария больше не считалась подлинным налоговым раем, после того как в девяностые годы женевскую прокуратуру возглавил безумец. Бернар Бертоссй — так его звали — был избран в какой-то степени случайно: у них там некоторые административные должности занимают в результате всеобщего голосования. Таким образом женевские банки оказались под присмотром прокурора-социалиста! Социалиста на местный лад, конечно, то есть скорее леворадикала, чем большевика, но ведь все же социалиста! Мой друг Конрад (Конрад Хуммлер, президент Ассоциации частных банков Швейцарии) как-то представил мне этого мечтателя на одном из коктейлей. Бертосса, который на первый взгляд казался довольно симпатичным, сумел весьма сильно потрясти местные устои, потому что ему удалось переизбраться дважды! Этот прокурор отдал на растерзание общественному мнению нескольких диктаторов с мерзкими рожами и терроризировал банки, хранящие их денежки. Федеральному правительству пришлось последовать его примеру. Были приняты новые законы, более этичные. Увы, это не помогло! В 1990 году отмывание денег, полученных от продажи наркотиков и мафиозных операций, стало рассматриваться как нарушение федерального законодательства, обязательного к исполнению в кантонах. В таких случаях их статья 47, защищающая банковскую тайну, больше не действовала. Ее нарушение по-прежнему считалось преступлением, однако исключения из правила множились, к нашему несчастью! 1998 год стал началом нового этапа: отныне закон обязывал банкиров сообщать о любой подозрительной операции, иными словами, они должны были доносить на клиентов, которые приходили с полным чемоданом кэша. Банкир становился помощником правосудия, к тому же добровольным! Безумие! Такой же закон прошел и у нас. Заодно возникла тайная следственная структура Tracfin, которой было поручено выслеживать потенциальных преступников. Отныне жертвы — от UIММ[50] до депутата Жюльена Дрея — валились, как кегли, причем с большим грохотом.
— Вы собираетесь в ближайшее время делать вложения? — почтительно спросил меня ответственный сотрудник офиса, возвращая паспорт. — Тогда нам нужно уточнить некоторые технические детали.
Этот ключевой вопрос неожиданно вернул меня с небес на землю. Я, конечно, знал, о чем он мне скажет: кодовое слово, переговоры только с защищенных от прослушки телефонов или из телефонных кабин, обязательный звонок перед каждой операцией, теоретический потолок для вложений наличными, возможность создания компании-ширмы… Все эти технологии были мне хорошо известны, однако я притворился, что прилежно слушаю его. Воспоминание об Эрике В., легендарной фигуре Банка, снова посетило меня. Его самоубийство было почтенным, достойным, заслуживающим всяческого уважения, хотя сам по себе поступок представлялся абсурдным. Какое профессиональное прегрешение заслуживает подобной кары? Скольких известных клиентов или глав государства сдали с тех пор банки, охваченные неудержимым стремлением сотрудничать с властями?
Как мне помнится, первой жертвой банковской благонамеренности пало семейство Маркоса, зловещего филиппинского диктатора. Чуть позже банк, где имеется счет у президента Казахстана, напуганный угрозами Бертосса, слил швейцарскому правосудию «коррупционера Назарбаева». Забавный парадокс состоит в том, что сначала именно Назарбаев донес на своего главного оппонента бельгийским властям, и один высокомотивированный бельгийский судья обратился в прокуратуру Женевы с просьбой о юридической помощи. Тогда-то и открылось, что владельцем счета в том швейцарском банке, которым заинтересовалось следствие, является сам казахский президент! С тех пор список пострадавших рос с каждым днем: Салинас, брат мексиканского президента, затем Али Зардари, супруг госпожи Бхутто, — этот ловкий господин, который положил двенадцать миллионов долларов в банк Панамы, а овдовев, сумел пробиться на пост президента Пакистана и занял, таким образом, место супруги, убитой меньше чем за год до этого!
Несмотря на свои красивые заявления, европейцы, похоже, не слишком торопились возвращать деньги, украденные диктаторами. На этот счет у меня было немало сведений. Когда наш президент, всегда готовый увильнуть от щекотливого дела, поручил мне досье бывшего президента Нигерии Абачи, я столкнулся с множеством неразрешимых проблем. Нам уже давно удалось отследить одну из схем увода средств, которую использовал этот диктатор. Только в нашем Банке набралось сорок три миллиона долларов. Капля в море по сравнению с шестьюстами миллионами,
0 которых шла речь, однако весьма показательная капля — с точки зрения закона и условий перечисления всей этой налички, прокачанной через наш лондонский филиал. После того как FSA[51], британский аналог АМF, обвинил нас в отмывании денег, мы отказались давать прессе какие бы то ни было комментарии по этому делу. С другой стороны, мы предоставили весьма скупую информацию французскому правительству, спрятавшись за Criminal Justice Act, британский закон, направленный против отмывания денег, который мы ни в коей мере не нарушили. По крайней мере, так мы утверждали. А что происходило в это время во Франции? Знаменитый доблестный отряд Tracfin заморозил тридцать миллионов евро, размещенных диктатором на одном из счетов в Банке. И деньги не возвращены Нигерии по сей день.
Вопреки причитаниям праведников, в реальности все довольно справедливо: половина отмытых на планете денег вкладывается в развивающиеся страны и на свой лад участвует в процветании местных сообществ. Если резко приостановить эти инвестиции, выживание таких стран окажется под угрозой. Все просто. Однако кто возьмет на себя смелость защищать эту точку зрения?
Что же касается Мобуту, большого друга Ширака и Миттерана, то на сегодня ни один парижский следователь так и не сумел отыскать его заначку. За все это время Женеве удалось арестовать — в весьма шикарном учреждении города — лишь один из тридцати двух счетов диктатора, преодолев отчаянное сопротивление его адвоката Доминика Понсе, вхожего в высшее женевское общество.
Подобным образом разрешилось и знаменитое "дело фрегатов"[52]. Ролан Дюма[53] собственной персоной оценил размер комиссионных, фигурирующих в этом скандале, в восемьсот миллионов евро. И чьи же головы слетели, если не считать Альфреда Сирвена, экс Номера Два ELFAquitaine, и Андре Таралло, бывшего шефа ELF-Afrique! Да почти ничьи. Впрочем, нет! Пострадала одна не слишком ловкая неудачница. Бывшая любовница нашего пылкого министра иностранных дел, прислушавшись только — или не только — к своему сердцу, приняла самое идиотское в банковских анналах решение: Кристина Девье-Жонкур вернула французскому государству все два миллиона евро комиссионных, переведенных на ее швейцарский счет. Ну позволительно ли быть такой дурехой? Этот поступок не избавил ее ни от тюрьмы, ни от жесточайшей налоговой проверки, ни от бесконечного процесса, закончившегося приговором. Как видите, возврат денег — всегда неправильное решение.
Парень из банка протягивал мне бланк для открытия счета, а я размышлял об аргументах, изложенных на их интернет-сайте. Они сразу раскрывали карты: "Наше учреждение делает ставку на сохранение тайны как на средство обеспечения лояльности клиентов". Такой подход не мог мне не понравиться. Тем более что мое парижское изучение проверок, которым подвергались эти пять маленьких банков, принесло весьма удовлетворительные результаты: все они довольно талантливо ухитрились добиться того, чтобы о них забыли. Впрочем, тут имелось и темное пятно. Дело в том, что у Андорры вообще-то два соправителя. Об одном из них известно меньше, хотя его имя — Николя Саркози. Будучи президентом Французской Республики, согласно традиции, восходящей к XIII веку, он стоит во главе этого славного княжества, осуществляя над ним вроде бы строгую опеку. Но только в теории. А практика приберегла приятные сюрпризы. От кого зависит мой новый Ваша d'Andorra! Отнюдь не от французских налоговых властей, никаких сомнений на этот счет. И не от Банковской комиссии, потому что Андорра является воплощением государства в миниатюре и ее независимость гарантируется конституцией. Возможно, в какой-то момент будет задействован ЕЦБ, Европейский центральный банк: ведь здесь имеет хождение евро. Однако в текстах документов отсутствуют указания на право ЕЦБ контролировать какой-либо конкретный банк, так как эта роль отводится центральным банкам соответствующих государств. Так что, похоже, княжество смогло поднять принцип независимости на неслыханную высоту, обеспечив себе свободу жить в правовой прорехе и не зависеть ни от одного из известных законодательств. Я еще мог себе представить, что однажды какого нибудь французский министр позвонит президентам каждого из пяти чудом спасшихся банков. Но найдется ли на месте прокурор, готовый выполнить его угрозы? Если же такое случится, кто помешает мне перевести счет в другое место? Именно так я и поступлю, если внесу сумму, достаточную для возбуждения интереса французских налоговиков. Однако моего мелкого трюкачества с бонусами было явно недостаточно, и, для того чтобы привлечь их внимание, следовало совершить хотя бы небольшое ограбление!
Итак, я подписал заявление. В самолете мне пришла в голову мысль дать счету название Marx Brothers. Откуда взялось это бредовое имя? Просто я вспомнил об авторе "Капитала" и о недавнем разговоре с Мэнди, в котором она упомянула "братьев как-то там". Во всяком случае, идея оказалась замечательной.
Но я об этом тогда еще не знал.
CSG (от франц. Contribution sociale generalisee) — общий социальный взнос.
UIMM (от франц. Union des industries et metiers de la metallurgie) — Объединение предприятий металлургической и горной промышленности, один из крупнейших профсоюзов Франции.
FSA (от англ. Financial Services Authority) — Управление по финансовому регулированию и надзору Великобритании.
Дело фрегатов — дело о покупке Тайванем во Франции военных кораблей. Не желая портить отношения с Китайской Народной Республикой, Париж осуществлял сделку через посредников. В ней была крайне заинтересована французская военная промышленность. Утверждалось, что ряд политиков и руководителей государственных компаний, причастных к военному бизнесу, заработали на ней миллионы долларов.
Ролан Дюма— бывший министр иностранных дел Франции.