— Занеси на днях экзаменационный протокол и заверенную копию с него, —
распорядилась сестра Эвелина. — В остальном всё останется по-прежнему. Будешь так же приходить раз в год. Посмотрим, как будет продвигаться восстановление. Пока всё. А! Извини, чуть не забыла. Поздравляю с званием подмастерья.
Камилла поблагодарила и отправилась из Штаба Искателей к нотариусу, и только потом уже в дом наставника. Погода хмурилась, кисла, ветер трепал мантию, швырял в лицо вместе с облетающими лепестками редкие крупные капли, потом тучи ненадолго расходились, неуверенно выглядывало солнце, но ветер снова натаскивал гору грязной серой ваты, и та опять роняла дождинки. Хорошо, что под мантией была рубашка из тонкого мягкого сукна, а то Камилла продрогла бы, даром что на носу были Ворота Лета.
— Как результаты? — поинтересовался мастер за обедом, к которому Камилла умудрилась не опоздать.
— Если вы о моём магическом фоне, то он практически нулевой. — Змей отмахнулся, как от мухи, и Камилла согласно наклонила голову: действительно ерунда. — А глава отделения хочет начать расследование. Зря, наверное. Мне ведь ещё патенты получать, и звания мастера я всё-таки постараюсь добиться.
— Я бы не сказал, что зря, — возразил Змей. — Поддержка Искателей тебе совсем не помешает, а то кое-кто в Совете совсем охамел, пора подержать этих господ за яйца. Но с мастерским званием ты уж очень размахнулась, Змеючка. Не быть тебе мастером, даже если ты всё отхожее место обклеишь патентами на новые снадобья.
— Но среди мастеров есть женщины!
— Есть, — кивнул тот. — Целых две. Старая сука из семьи, которая когда-то стояла у истоков Коллегии Алхимиков, и её дочь. Дочь приличия ради всё-таки взяла фамилию мужа, матушка в своё время даже не сочла нужным. В любом случае, из рук что дочки, что матушки я бы лично не взял даже пёрышка, а я кое-что смыслю в ядах. Что есть у тебя, Змеючка, чтобы, будучи женщиной, претендовать на звание мастера? Имя? Деньги? Настоящие деньги, я имею в виду, а не горсть золотых на нарядную тряпочку? Связи? Один старый ядовитый тип в наставниках, сам не здешний и сам кое-как пробившийся в мастера? Брось, гадючка, не разбивай свой ясный лобик об эту стену старых пердунов. Корвину, — он кивнул на помалкивавшего всё это время помощника, — я ещё помогу с мастерским званием, но тебе, увы, помочь не смогу.
Камилла нахмурилась, однако за столом спорить не стала. Корвин посматривал на неё этак… вопросительно, и вообще, кажется, собирался начать какой-то долгий, обстоятельный разговор. Но тоже не за столом, понятно. Она примерно догадывалась, о чём, и ей заранее становилось тоскливо.
— Пойдём-ка ко мне, поговорим, — вместо подмастерья сказал Змей, едва они поели, и Камилла без большой охоты кивнула. То есть, она сама собиралась попросить у наставника две-три минутки для разговора, но тут, похоже, намечалось что-то посерьёзнее двух-трёх минут.
В кабинете Змей опять, как несколько лет назад, уселся за стол и кивнул Камилле, чтобы села напротив.
— Вот, мастер, — сказала она, опередив его, и выложила на стол два пергамента. — Это патент на «Страсть без опаски», а это свидетельство о том, что все права на неё я передаю вам.
Змей хмыкнул.
— Бестолочь, — сказал он почти с нежностью. — Ты этот патент могла продать за такие деньжищи, что на дом хватило бы. С садом, конюшней, обстановкой и прислугой.
— Вы со мной десять с лишним лет возились, — возразила Камилла. — Должна же я как-то вас отблагодарить?
— Меня? Вот дурёха. Да я до сих пор с содроганием думаю о том, что мог легко упустить такой талант. Хвала Предвечной, у тебя хватило характера настоять на своём. Корвин вон идеальный помощник, но называть его своим учеником… — мастер неожиданно вздохнул. — Дотошен, педантичен, аккуратен, чудовищно работоспособен — и полная бездарность.
Он смахнул оба пергамента в стол, позвякал там чем-то и выложил перед Камиллой золотую монетку в десять крон.
— За патент, — ухмыльнувшись, пояснил он. — Первый твой полностью самостоятельный заработок. Сохрани на развод, ну и на удачу тоже. Примета есть такая. У кого как, у меня сработала.
— Не буду ни тратить, ни разменивать, — заверила его Камилла, аккуратно прибрав монетку в карман. Она даже придумала, что с нею сделать: заказать ювелиру “ошейничек” для своей серебряной змейки и подвесить к нему монетку. Память о первом мужчине и первом патенте в одном украшении (которое, впрочем, давно уже не так украшение, как щит от мелких и не очень сглазов и проклятий).
— А теперь скажи-ка мне, Змеючка, что дальше делать собираешься? — пугающе ласково спросил наставник. — Своё дело открывать? Учеников ты брать не можешь, но работать самостоятельно — вполне. Дом в городе, мастерская в нём, оборудование для неё, разрешение на работу… потянешь?
— Нет, конечно, — вздохнула она. — Хотела у вас попросить разрешения остаться на первое время помощником, как Корвин. Или два помощника вам не нужны?
— Нужны. Я вот тут подумал, гадючка моя, надо бы тебя замуж выдать, — раздумчиво проговорил Змей.
— А если, — резко выпрямившись, ощетинилась Камилла, — я скажу вам, мастер, что не хочу замуж, вы не поверите? Такого не бывает, потому что не бывает никогда? Все женщины хотят замуж, и мало ли что они болтают, так?
— Нет, бестолочь, не так. Нормальный, — он пренебрежительно фыркнул на этом слове, — муж тебе, разумеется, не нужен, ядовитая ты моя. Но у тебя есть возможность взять Совет Коллегии измором. Все твои работы будут выходить от имени Корвина, автором будет считаться он, но в каждой своей работе он будет неустанно отмечать, как много ты вложила в неё, как неоценима была твоя помощь, сколько ты сделала для того, чтобы работа эта увидела свет. Да это не ты будешь госпожа Кросс, а его за глаза будут звать господином Випером. Лет за пятнадцать-двадцать все привыкнут, что супруги Кроссы работают вместе, и годам к сорока тебе можно будет попытаться всё-таки получить мастерское звание. Могут и тогда завалить, конечно, однако имя твоё будет на слуху, смотреться ты уже будешь солидной матроной, а не соплюхой-выскочкой… шансы есть, не то что теперь.
— То есть, — занудно не хуже Корвина уточнила Камилла, — я должна буду сперва сделать мастером своего супруга, наработать ему репутацию способного алхимика, а сама считаться его помощницей, и тогда уже, потом-потом, весьма потом, попробовать стать тем, кем могла бы быть уже сейчас?
— Ты выгорела, защищая всего лишь звание подмастерья — тебе мало показалось? В какой грязи тебя изваляют, если ты сунешься за званием мастера, можешь себе представить? Не упрямься, Змеючка, будь умной девочкой. Выходи замуж за Корвина, я вам оставлю по завещанию и дом, и лабораторию, а лучшего мужа тебе всё равно не найти. С этим тебе хоть поговорить есть о чём. — Камилла кисло покривилась, потому что тут несносный ядовитый гад был прав: с большинством мужчин говорить ей было не о чем. — И он, ко всем его прочим достоинствам, болезненно честен. Он уж точно не попытается приписать сделанное тобою себе одному. И не фыркай так, — прибавил он. — Ты гадюка, а не кошка. Назвалась Виперой, так соответствуй.
— Ладно, — огрызнулась Камилла, — поучусь шипеть.
— Поучишься? Да у тебя с тринадцати лет очень неплохо получается. Вот что, — серьёзно проговорил он, резко обрывая веселье, — ты устала, ты зла, ты сейчас ничего не хочешь слушать. Давай-ка отдохни, гадючка моя, а то от тебя одни прекрасные янтарные глаза остались.
— Кто вы такой и куда дели труп моего наставника? — мрачно спросила Камилла. — Прекрасные янтарные глаза, надо же!
Змей дробно рассмеялся.
— Я к тебе не подкатываю, нахальная бестолочь, — сказал он. — Если я люблю здоровых туповатых мужиков, это не значит, что я не вижу, какая у соседской кошки роскошная шубка и какие у тебя красивые глазки. Но в самом деле, Змеючка, поезжай-ка ты домой на месяц. Свежий воздух, парное молоко, здоровые деревенские парни, а не шлюшки, вечно вынужденные пить ядовитую дрянь, чтобы привести своё хозяйство в рабочее состояние… Походишь за травами, как в детстве, а то уже, наверное, забыла, как их собирать?.. В общем, отдохнёшь, пораскинешь мозгами, согласишься, что я прав во всём — тогда и возвращайся.
— А если не соглашусь, не возвращаться?
— Брысь! — он махнул на неё рукой. — Отдохнёшь, тогда и поговорим, а сейчас я на тебя время тратить не намерен.
***
— А почему Випера? — спросил отец, любуясь пергаментом с золотым обрезом и внушительными печатями.
— Писать везде «Камилла из Монастырских Садов» долго и неудобно, мне предложили взять псевдоним, под которым я буду работать, и я подумала: я же ученица Асканио Змея, значит, надо назваться в том же духе, а Випера — это гадюка, — пояснила она.
Она и подзабыла уже, всё больше переписываясь с родными, а не проведывая их, как дома тесно и как много в нём народу, хоть старший брат и построился, чтобы жить со своей семьёй отдельно. После трёхэтажного (не считая лаборатории в подвале) дома Серпента, где у неё была собственная комната, очень хотелось забиться в какую-нибудь кладовку и никого хотя бы не видеть — про «не слышать» и речи не было. Ох, и это ещё младшая невестка своё на редкость беспокойное дитятко вынесла во двор, поспать в тенёчке под пологом, иначе бы оно орало в доме. Какой там месяц! Камилла поняла, что погостит три-четыре дня, а потом соврёт что-нибудь про срочные дела и уедет.
— И что теперь? — спросила мать.
Камилла вздохнула. Ей самой хотелось бы знать, что теперь.
— Если не хочешь в город, — сказал отец, — можно попроситься в замок. Господин Андреас, думаю, не откажет. Устроишь там себе мастерскую где-нибудь по соседству с темницами…
— И на мужиках, которые там протрезвляются или стражников ждут, буду испытывать новые лекарства, — хмыкнула Камилла. — В город я не то что не хочу — чтобы открыть свою мастерскую нужны такие деньги, которых ни у меня, ни у вас просто нет. А в долги влезать… — она передёрнула плечами. — Мне придётся очень постараться, чтобы набрать достаточно своих заказчиков, на это уйдёт не год и не два. А Транк, аптекарь, постарается напакостить мне по мере сил, отговаривая своих знакомых обращаться ко мне: я за его сына замуж так и не пошла, он оскорбился до глубины души. В общем, если в город, то не в Ясень, а куда-нибудь подальше, где меня никто не знает и пакостить не станет.
— А там, где никто не знает, и заказчиков поди найди, — вставила мать. — А Змей-то твой? Гонит тебя, что ли? Одевал же как родную, — она кивнула на шёлковую рубашку, в которой Камилла осталась, сняв дорожную мантию. — Только не говори, что это на те деньги, которые отец тебе оставлял, ты так одеваешься.
— Не на те, — признала Камилла. — Мастер вообще… любит пыль в глаза пустить. Правда, — подумав и подсчитав про себя, прибавила она, — я у него за десять лет получила шесть патентов на новые снадобья. Вернее, он их получил, хотя придумала я. Но так все делают, а вот бархатные мантии ученикам, кажется, только мой мастер шьёт.
Камилла невоспитанно поставила локти на стол, не думая, что золотистые шёлковые рукава испачкаются, и положила подбородок на сплетённые пальцы. Почему-то ей казалось, что её возвращение к Змею возможно только при условии «согласишься, что я прав во всём». Эх, наставник! Тоже ведь хотите сделать как лучше — как кажется лучше для вас. А посмотреть со всех сторон? Нет, выходить замуж за Корвина и отдавать ему свои работы, чтобы он мог стать мастером и когда-нибудь потом вытянуть её за собой… Она представила себе череду долгих лет с мужем, который прекрасно осознаёт, что сам он полная бездарность, а вот жена у него — талантливый алхимик, и все его заслуги на самом деле принадлежат ей. Корвин не завистлив и не склонен к пакостям, но выдержит ли его мужское самолюбие такое испытание? Год за годом, трактат за трактатом, патент за патентом под его именем, хотя от него самого там — только дотошное, до последней пылинки в растворе, следование инструкциям супруги. Камилле казалось, что даже невеликое самомнение Корвина такого не выдержит. Или запьёт, или… нет, скорее всего, в самом деле запьёт от обиды и несправедливости сущего: баба — алхимик милостью Создателя, а он бездарь. Оно ей надо?
Они с Яном разок-другой сходили за травами. Без Михи: женатому молодому мужику таскаться за посторонней бабой даже вместе с её братом — странно бы это выглядело. Ещё Камилла поболталась по селу, навещая тех, кто к ней всегда неплохо относился, и каждый раз с лёгкой горечью убеждаясь, что тем для разговоров с ними у неё катастрофически мало. Помогла матери, показала ей несколько профессиональных приёмов и надиктовала кое-какие рецепты. В общем, неделю она выдержала, но потом всё-таки уехала. Очень уж утомительно было в упор не слышать шепотков за спиной. Да и следить за тем, чтобы не сделать и не сказать лишнего, тоже приходилось постоянно: она-то уедет, а родные останутся. И родители, и братья, понятно, мало заботятся, что там о них болтают, но не давать же лишних поводов для сплетен там, где без них вполне можно обойтись. И проситься в замок владетеля тоже не было вариантом — слишком близко к Монастырским Садам, слишком много тамошней прислуги родом из этого села. Тоже вечно ходи да оглядывайся.
А ещё она заявилась в трактир и позвала Миху на небольшую беседу. Даже пообещала его жене, ревниво зыркавшей на сучку, за которой Миха бегал несколько лет, что стоять они будут у неё на виду, но так, чтобы никто не слышал, о чём они говорят.
— Пожилых дамочек обслуживаешь ещё? — напрямик спросила она. — Или не только дамочек?
— А вот это, ваша милость госпожа подмастерье, не ваше сучье дело, — огрызнулся он. — Была бы женой, тогда бы и спрашивала, а сейчас с какой радости?
— С той радости, что ты с моим братом давно уже и всерьёз крутишь, — уверенно ответила она. — Лет с пятнадцати, да? Потому и меня обхаживал: пока жена в своём флигеле зелья варит, пришёл её брат в гости, и что за диво, если шурин со свояком дружны. Так ведь?