- Благодарствуем!
Эмир Гамза польщен.
Однако студент продолжает:
- Благодарствуем, о великий и могучий уцмий... Столь велик ваш разум, он так тронул наши сердца, что мы просто не в силах покинуть вас.
Владыка доволен.
И тогда Михайлов добавляет:
- Мы так радеем о вашем успехе. Лучших послов к Кизлярскому коменданту, чем Бауэр и я, клянусь аллахом, вы не найдете.
Безусловно, лучше, чем эти хитрые русские твари, Эмир Гамза послов нигде не сыщет.
Горбоносое, острое лицо владыки постепенно округляется:
- Я рад, что вы довольны моим гостеприимством. Ты лучше скажи, - эмир Гамза тычет плеткой в Федьку, - как твой бек?
Однако казачок тоже не лыком шит.
- Умирает, - тихо отвечает Федька. - Умирает господин. Вы бы ему барана дали...
- Ба-ра-на?! - хохочет эмир Гамза. - Нет. Я не могу кормить столь высокого гостя такой грубой пищей.
Федька стискивает зубы. Как ему хочется сейчас плюнуть в уцмия, но Бауэр вовремя закрывает казачку рот.
- Простите, но я полагаю, если Гмелин умрет, вам ничего не заплатят: трупы ведь ничего не стоят.
Эмир Гамза задумывается. Сейчас он похож на старого горбатого ворона. Он и правда не говорит, а будто каркает: "Господин Гмелин батыр... знахарь... он живет долго". И, взмахнув длинными костлявыми руками, словно крыльями, уцмий еще раз что-то каркает на прощание и уходит.
Когда шум стихает, казачок осторожно входит в саклю. Там в углу на соломе лежит Гмелин.
Мальчик долго стоит в нерешительности.
- Входи, входи, Федя...
Казачок по голосу чувствует: Самуэль Готлибыч рад.
Федька рад тоже.
- Ну, как дела, путешественник? Ты ведь теперь за главного?
Федька хочет ответить, но не может. Да и что сказать?..
После некоторого молчания казачок вспоминает:
- Уцмий барана обещал.
- Барана? - Гмелин откашливается. - Врет он, Федька, насчет барана. Врет. Ну, а лекарства как?
- Лекарства? Он еще в прошлый раз разрешил. Как Михайлов в Кизляр с вашим письмом поедет, так и доставит, значит.
- Федя! - неожиданно говорит Гмелин. - А тебе меня жалко?
- Вы скоро поправитесь, Самуэль Готлибыч. Вот мы с вами через горы и в Расею.
- Читай вот...
Федька зажигает свечу, шевелит пухлыми губами. Читает вслух письмо Гмелина:
- "...Мы теперь в крайней бедности. Шестую неделю ожидаю вспоможения, но тщетно, что впереди последует - не знаю".
- Письмо-то видишь какое... - Гмелин опять натужно кашляет. - А в Кизляре не больно хлопочут. Прошло уже семнадцать дён, а ответу идти всего семь. Понимаешь?
- Понимаю... Ироды они!
- Ну, ну будет. - Гмелин поднимает голову и строго грозит пальцем. Ты у меня смотри, Федя. Говори, да не заговаривайся. Кизлярский комендант - честный и благородный офицер.
- А если они благородные, почему о вас забыли? Ханов чужих говорить прислали, отчего уцмий еще пуще разозлился. Третьего дня я сам слышал, как он говорил, что не только нас, но и всех российских людей, через его владения проезжающих, ловить и удерживать будет.
Гмелин машет рукой:
- Да ты что-нибудь перепутал, Федька. Не от уцмия ты это слышал, от меня. Помнишь, я диктовал письмо, а ты писал.
- Запамятовал, Самуэль Готлибыч. Теперича вспомнил. Там еще дальше: "Я нахожусь при смерти. Эмир Гамза грозит, не знает, что сделать со мной. А сделать ему остались две крайности: или умертвить меня гладом, или продать в рабство".
- Верно, - кивает Гмелин. - Только не в рабство. Просто я умру, а уцмий зароет меня где-нибудь на собачьем кладбище.
- Не дадим! Не дадим!.. - кричит Федька.
На его крик входит Михайлов:
- Что тут происходит?
- Да вот, Федька воюет! Рыцарь!
- А как же, - Михайлов хлопает казачка по плечу. - Он и вправду рыцарь. Если бы в прошлый раз не стащил лепешки, не знаю, что бы мы есть стали.
Гмелин хмурится:
- Так что же, Федор, лепешки, значит, были ворованные?
- Как ворованы? - вспыхивает Федька. - Все видели, как я их брал. Просто уцмий запретил всем что-нибудь нам давать. А людям нас жалко. Вот они нарочно и положили, чтобы я взял.
Наступает тягостное молчание.