— Так это — с маслом... По-нашему.
Командир попробовал и тоже поставил полную кружку.
— Это с непривычки противно! Привыкнете — другого не захотите!
— Нет, — сказал командир. — По части ухи ты, конечно, мастер, а чай давай лучше по-нашему будем заваривать...
После ужина Алена мыла посуду. Борька присел рядом.
— Помочь? — Он зачерпнул горсть песка, стал скрести миску.
Алена посмотрела на свои тонкие длинные пальцы.
— Совсем стерла...
— Задубеют. У меня во — ножом не прорежешь.
— Задубеют, — усмехнулась Алена. — Буду по клавишам мозолями стучать... Я сегодня первый раз в жизни чистила рыбу. Думала, не смогу. Я ее боюсь. Первый раз на костре готовила... Смешно, да?
— Да нет... Чего смешного? — неуверенно сказал Борька.
— Первый раз одна из дома уехала... Мне справку достали. Освобождение. А я все равно поехала — выдержу или нет?.. Я ведь московский абориген. К асфальту привыкла, к метро. Горячую воду на день отключат — катастрофа! Я без театра не могу. Ты любишь театр?
— Не знаю...
— Ты что, не был? Ни разу не был в театре?!
Борька виновато помотал головой.
— Мы с тобой будто на разных планетах живем, — удивленно сказала Алена. — Вот прилетела я на твою планету — все незнакомо, все в первый раз.
— А какая она, твоя Москва? — спросил Борька.
— Разная... Как большая река, — улыбнулась Алена. — Протоки, притоки, старицы. И эти... соры...
Стройотрядовцы собрались в кружок у догорающего костра, Витя играл на гитаре. Борька не стал лезть в круг, расстелил спальник в лодке, присел на борт покурить. Ему было хорошо.
Подошел Степан, сел рядом. Они курили, глядя издалека на костер, на один общий, многоголовый, многорукий силуэт поющих ребят.
— А ты чего же? — спросил Борька.
— Пускай резвятся, — сказал Степан. — Вырвались из гнездышка... Здесь все москвичи. Я-то сам из-под Калуги, из деревни. Насмотришься в универе на этих, сытых, розовых... У нас там Ломоносова памятник — слыхал про такого?
— Но.
— Подойду, бывало, хлопну его по плечу: «Что, Михайло, двое нас здесь, крестьян, одни сынки кругом...» Вот любого из них брось в тайге, без еды, без огня — выживет?
— А чего? Иди по берегу, к людям выйдешь. Не дадут пропасть...
— Вот и я в Москве так же, — не дослушав, сказал Степан. — Только я-то выживу! У нас в деревне мужики крепкие. Я в жизни никому не кланялся. Все сам, вот этими руками, — и навоз кидал, и в районку заметки писал.
Стройотрядовцы разбрелись по палаткам, Алена одна осталась сидеть у костра, обняв руками колени.
— Расскажи про море? — попросил Борька.
— А что море? — Степан затянулся последний раз, глядя на Алену, бросил бычок. — Много воды... Ну ладно, бывай.
Он вразвалочку направился к костру, будто мимоходом задержался около Алены.
— О чем мечтаем?
— Так. Думаю... Тихо как... В Москве ведь такой тишины не бывает... Сто лет назад так же тихо было...
— И еще через сто будет. Может, погуляем?
— Нет, спасибо. Извини.
— Как хочешь, — Степан ушел.
Борька лежал в спальнике, через борт тайком смотрел на Алену. Здорово, наверное, жить ей на своей планете, среди таких же красивых людей, где нет гадов вроде Феликса...
В узкий круг мерцающего света шагнул из темноты командир.
— Ты почему не спишь?
— Тебя жду, — просто сказала Алена. — Посидим?
Борька отвернулся, чтобы не подглядывать, но все равно слышал тихий разговор.
— Не надо, Лен, — попросил командир.
— Увидят? — усмехнулась она.
— Ты же все понимаешь...
— Понимаю...
— Тебе завтра раньше всех вставать. Иди в палатку.
— Опять приказываешь?
— Прошу...
С утра до подъема Борька ушел выбирать сеть, но провозился, латая рваную ячею, и когда вернулся, на просеке уже вовсю кипела работа: собирались конструкции опор, гремела бетономешалка, ревел бульдозер, за рычагами которого сидел Степан, тянулась очередь с носилками — бетон заливали в опалубку.
— Трудовой привет! — крикнул Борька, подходя.