Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17. Игорь Губерман - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

ГАРИКИ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ

Том первый

Утучняется плоть.

Испаряется пыл.

Годы вышли на медленный

ужин.

И приятно подумать,

Что все-таки был

И кому-то бывал я нужен.

Глава 1КАК ПРОСТО ОТНЯТЬ У НАРОДА СВОБОДУ;ЕЕ НАДО ПРОСТО ДОВЕРИТЬ НАРОДУ

Мне Маркса жаль: его наследствосвалилось в русскую купель:здесь цель оправдывала средства,и средства обосрали цель. Во благо классу-гегемону,чтоб неослабно правил он,во всякий миг доступен шмонуотдельно взятый гегемон.Слой человека в нас чуть-чутьнаслоен зыбко и тревожно,легко в скотину нас вернуть,поднять обратно очень сложно.Я молодых, в остатках сопель,боюсь, трясущих жизнь, как грушу,в душе темно у них, как в жопе,а в жопе — зуд потешить душу.Когда истории сквозняксвистит по душам и державам,один — ползет в нору слизняк,другой — вздувается удавом.Добро, не отвергая средства зла,по ним и пожинает результаты:в раю, где применяется смола,архангелы копытны и рогаты.По крови проникая до корней,пронизывая воздух небосвода,неволя растлевает нас сильней,чем самая беспутная свобода.Перо и глаз держа в союзе,я не напрасно хлеб свой ем:Россия — гордиев санузелострейших нынешних проблем.Мне повезло: я знал страну,одну-единственную в мире,в своем же собственном пленув своей живущую квартире.В года растленья, лжи и страхаузка дозволенная сфера:запретны шутки ниже пахаи размышленья выше хера.С историей не близко, но знаком,я славу нашу вижу очень ясно:мы стали негасимым маяком,сияющим по курсу, где опасно.Возглавляя партии и классы,лидеры вовек не брали в толк,что идея, брошенная в массы, —это девка, брошенная в полк.Все социальные системы —от иерархии до братства —стучатся лбами о проблемысвободы, равенства и блядства.Нас книга жизни тьмой раздоровразъединяет в каждой строчке,а те, кто знать не знает споров, —те нас ебут поодиночке.В нас пульсом бьется у вискадушевной смуты злая крутость;в загуле русском есть тоска,легко клонящаяся в лютость.Имея сон, еду и труд,судьбе и власти не перечат,а нас безжалостно ебут,за что потом бесплатно лечат.Российский нрав прославлен в мире,его исследуют везде,он так диковинно обширен,что сам тоскует по узде.Зима не переходит сразу в лето,на реках ледоход весной неистов,и рушатся мосты, и помнить этополезно для российских оптимистов.Не в силах нас ни смех, ни грехсвернуть с пути отважного,мы строим счастье сразу всех,и нам плевать на каждого.Любую можно кашу моровуюзатеять с молодежью горлопанской.которая Вторую мировуюуже немного путает с Троянской.

Глава 2СРЕДИ НЕМЫСЛИМЫХ ПОБЕДЦИВИЛИЗАЦИИМЫ ОДИНОКИ, КАК КАРАСЬВ КАНАЛИЗАЦИИ

Из нас любой, пока не умер он,себя слагает по частямиз интеллекта, секса, юмораи отношения к властям.Когда-нибудь, впоследствии, потом,но даже в буквари поместят строчку,что сделанное скопом и гуртомрасхлебывает каждый в одиночку.С рожденья тягостно раздвоен я,мечусь из крайности в конец,родная мать моя — гармония,а диссонанс — родной отец.Между слухов, сказок, мифов,просто лжи, легенд и мнениймы враждуем жарче скифовза несходство заблуждений.Кишат стареющие дети,у всех трагедия и драма,а я гляжу спектакли этии одинок, как хер Адама.В сердцах кому-нибудь грубя,ужасно вероятнооднажды выйти из себяи не войти обратно.То наслаждаясь, то скорбя,держась пути любого,будь сам собой, не то тебяпосадят за другого.Не прыгай с веком наравне,будь человеком:не то окажешься в гавнесовместно с веком.Гляжу, не жалуюсь, как осеньюповеял век на ряди белые,и вижу с прежним удовольствиемфортуны ягодицы спелые.Хотя и сладостен азартпо сразу двум идти дорогам,нельзя одной колодой картиграть и с дьяволом, и с Богом.Непросто — думать о высоком,паря душой в мирах межзвездных,когда вокруг под самым бокомсопят, грызут и портят воздух.Никто из самых близких поневолев мои переживания не вхож,храню свои душевные мозолиот любящих участливых галош.Возделывая духа огород,кряхтит гуманитарная элита,издерганная болью за народи сменами мигрени и колита.С успехами наук несообразно,а ноет — и попробуй заглуши —моя неоперабельная язвана дне несуществующей души.Эта мысль — украденный цветок,просто рифма ей не повредит:человек совсем не одинок —кто-нибудь всегда за ним следит.С душою, раздвоенной, как копыто,обеим чужероден я отчизнам —еврей, где гоношат антисемиты,и русский, где грешат сионанизмом.Уходят сыновья, задрав хвосты,и дочери томятся, дома сидя:мы садим семена, растим цветы,а после только ягодицы видим.Живу я одиноко и сутуло,друзья поумирали или служат,и там, где мне гармония блеснула,другие просто жопу обнаружат.Я вдруг утратил чувство локтяс толпой кишащего народа,И худо мне, как ложке дегтядолжно быть худо в бочке меда.Смешно, когда мужик, цветущийгусто,с родной державой соли съевший пуд,внезапно обнаруживает грустно,что, кажется, его давно ебут.Во всем, что видит или слышит,предлог для грусти находя,зануда — нечто вроде крыши,текущей даже без дождя.На нас нисходит с высотыот вида птичьего полетато счастье сбывшейся мечты,то капля жидкого помета.Мы умны, а вы — увычто печально, еслижопа выше головы,если жопа в кресле.

Глава 3БОРЬБЕ ЗА НАРОДНОЕ ДЕЛОЯ БЫЛ ИНОРОДНОЕ ТЕЛО

В стране рабов, кующих рабствосреди блядей, поющих блядство,мудрец живет анахоретом,по ветру хер держа при этом.Себя расточая стихамии век промотавши, как день.я дерзко хватаю рукамито эхо, то запах, то тень.На все происходящее гляжуи думаю: огнем оно гори:но слишком из себя не выхожу,поскольку царство Божие — внутри.Прожив полвека день за днеми поумнев со дня рождения,теперь я легок на подъемлишь для совместного падения.Красив, умен, слегка сутул,набит мировоззрением,вчера в себя я заглянули вышел с омерзением.В живую жизнь упрямо верил я,в простой резон и в мудрость шутки,а все высокие материиблядям раздаривал на юбки.Толстухи, щепки и хромые,страшилы, шлюхи и красавицы,как параллельные прямые,в моей душе пересекаются.Мне моя брезгливость дорога,мной руководящая давно:даже чтобы плюнуть во врага,я не набираю в рот гавно.Я был везунчик и счастливчик,судил и мыслил просвещенно,и не один прелестный лифчикпри мне вздымался учащенно. Мой небосвод хрустально ясени полон радужных картинне потому, что мир прекрасен,а потому, что я — кретин.На дворе стоит эпоха,а в углу стоит кровать,и когда мне с бабой плохо,на эпоху мне плевать.Пишу не мерзко, но неровно:трудиться лень, а праздность злит,живу с еврейкой полюбовно,хотя душой — антисемьит.Я оттого люблю лежатьи в потолок плюю,что не хочу судьбе мешатькроить судьбу мою.Все вечные жиды во мне сидят —пророки, вольнодумцы, торгаши,и, всласть жестикулируя, галдятв потемках неустроенной души.Я ни в чем на свете не нуждаюсь,не хочу ни почестей, ни славы;я своим покоем наслаждаюсь,нежным, как в раю после облавы.Пока не поставлена клизма,я жив и довольно живой;коза моего оптимизмапитается трын-травой.Ничем в герои не гожусь —ни духом, ни анфасом;и лишь одним слегка горжусьчто крест несу с приплясом.Клянусь компотом детства моегои старческими грелками клянусь, —что я не испугаюсь ничего,случайно если истины коснусь.Что расти с какого-то моментамы перестаем — большая жалость:мне, возможно, два лишь сантиметрадо благоразумия осталось. На дереве своей генеалогиихарактер мой отыскивая в предках,догадываюсь грустно я, что многиекачаются в петле на этих ветках.Склонен до всего коснуться глазомразум неглубокий мой, но дошлый,разве что в политику ни разуя не влазил глубже, чем подошвой.За то, что смех во мне преобладаетнад разумом средь жизненных баталий,фортуна меня щедро награждаетобратной стороной своих медалей.В этом странном окаянстве —как живу я? Чем дышу?Шум и хам царят в пространстве,шумный хам и хамский шум.Когда-нибудь я стану знаменит,по мне окрестят марку папирос,и выяснит лингвист-антисемит,что был я прибалтийский эскимос.Что стал я пролетарием — горжусь;без устали, без отдыха, без фальшистараюсь, напрягаюсь и тружусь,как юный лейтенант — на генеральше.Каков он, идеальный мой читатель?С отчетливостью вижу я его:он скептик, неудачник и мечтатель,и жаль, что не читает ничего.Господь — со мной играет ловко,а я — над Ним слегка шучу,по вкусу мне моя веревка,вот я ногами и сучу.Блуд мировых переустройстви бред слияния в экстазе —имеют много общих свойствсо смерчем смыва в унитазе.Эпоха, мной за нравственность горда,чтоб все об этом ведали везде,напишет мое имя навсегдана облаке, на ветре, на дожде.Куда по смерти душу примут,я с Богом торга не веду;в раю намного мягче климат,но лучше общество в аду.

Глава 4СЕМЬЯ ОТ БОГА НАМ ДАНА,ЗАМЕНА СЧАСТИЮ ОНА

Женщиной славно от векавсе, чем прекрасна семья;женщина — друг человека,даже когда он свинья.Мужчина — хам, зануда, деспот,мучитель, скряга и тупица;чтоб это стало нам известно,нам просто следует жениться.Творец дал женскому лицуспособность перевоплотиться:сперва мы вводим в дом овцу,а после терпим от волчицы.Съев пуды совместной кашии года отдав борьбе,всем хорошим в бабах нашихмы обязаны себе.Не судьбы грядущей тучи,не трясина будней низких,нас всего сильнее мучитнедалекость наших близких.Брожу ли я по уличному шуму,ем кашу или моюсь по субботам,я вдумчиво обдумываю думу:за что меня считают идиотом?Семья — надежнейшее благо,ладья в житейское ненастье,и с ней сравнима только влага,с которой легче это счастье.Не брани меня, подруга,отвлекись от суеты,все и так едят друг друга,а меня еще и ты.Чтобы не дать угаснуть роду,нам Богом послана жена,а в баб чужих по ложке медувливает хитрый сатана.Детьми к семье пригвождены,мы бережем покой супруги:ничто не стоит слез жены,кроме объятия подруги.Мое счастливое лицоне разболтает ничего;на пальце я ношу кольцо,а шеей — чувствую его.Тому, что в семействе трещина,всюду одна причина:в жене пробудилась женщина,в муже уснул мужчина.Если днем осенним и ветреныммуж уходит, шаркая бодро,треугольник зовут равнобедренным,невзирая на разные бедра.Был холост — снились одалиски,вакханки, шлюхи, гейши, киски;теперь со мной живет жена,а ночью снится тишина.Цепям семьи во искуплениеБог даровал совокупление:а холостые, скинув блузки,имеют льготу без нагрузки.Господь жесток. Зеленых неучей,нас обращает в желтых он,а стайку нежных тонких девочек —в толпу сварливых грузных жен.Когда в семейных шумных сварахжена бывает не права,об этом позже в мемуарахскорбит прозревшая вдова.Если б не был Создатель наш связанмилосердием, словно веревкой,Вечный Жид мог быть жутко наказансочетанием с Вечной Жидовкой.Хвалите, бабы, мужиков:мужик за похвалудостанет месяц с облаки пыль сметет в углу.Где стройность наших женщин?Годы тают,и стать у них совсем уже не та;зато при каждом шаге исполняютони роскошный танец живота.Семья — театр, где не случайноу всех народов и временвход облегченный чрезвычайно,а выход сильно затруднен.Бойся друга, а не врага —не враги нам ставят рога.Наших женщин зря пугает слухпро мужских измен неотвратимость,очень отвращает нас от шлюхс ними говорить необходимость.Век за веком слепые промашкисовершает мужчина, не думая,что внутри обаятельной пташкиможет жить крокодильшаугрюмая.Разбуженный светом, ожившим　в окне.　я вновь натянул одеяло;я прерванный сон об измене женехотел досмотреть до финала.Вполне владеть своей женойи управлять своим семействомкуда труднее, чем страной,хотя и мельче по злодействам.

Глава 5ЕСЛИ ЖИЗНЬ ИЗЛИШНЕ ДЕЛОВАЯ,ФУНКЦИЯ СЛАБЕЕТ ПОЛОВАЯ

Прожив уже почти полвека,тьму перепробовав работ,я убежден, что человекадостоин лишь любовный пот.За то люблю я разгильдяев,блаженных духом, как тюлень,что нет меж ними негодяеви делать пакости им лень.Лишь перед смертью человексоображает, кончив путь,что слишком короток наш век,чтобы спешить куда-нибудь.Запетыми в юности песнями,другие не слыша никак,живет до скончания пенсиисчастливый и бодрый мудак.Поскольку жизнь, верша полет,чуть воспарив, — опять в навозе,всерьез разумен только тот,кто не избыточно серьезен.Весьма причудлив мир в конторахот девяти и до шести;бывают жопы, из которыхи ноги брезгуют расти.У скряги прочные запоры,у скряги темное окно,у скряги вечные запоры —он жаден даже на гавно.Время наше будет знаменитотем, что сотворило страха радиновый вариант гермафродита:плотью — мужики, а духом — бляди.Блажен, кто искренне не слышитсвоей души смятенный стон:исполнен сил и счастлив он,с годами падая все выше.Не стану врагу я желать по вражденочей под тюремным замком,но пусть он походит по малой нуждето уксусом, то кипятком.В кровати, хате и халатепокой находит обыватель.А кто романтик, тот снуети в шестеренки хер сует.В искушениях всяких и разныхдух и плоть усмирять ни к чему;ничего нет страшней для соблазна,чем немедля поддаться ему.С тихой грустью художник ропщет,что при точно таком же харчеу коллеги не только толще,но еще и гораздо ярче.В конторах служат сотни дур,бранящих дом, плиту и тряпку;у тех, кто служит чересчур,перерастает матка — в папку.Не суйся запевалой и горнистом,но с бодростью и следуй и веди;мужчина быть обязан оптимистом,все лучшее имея впереди.Я на карьеру, быт и вещине тратил мыслей и трудов,я очень баб любил и женщин,а также девушек и вдов.Есть страсти, коим в восхвалениеничто нигде никем не сказано;я славлю лень — преодолениекорысти, совести и разума.Наш век легко плодит субъектас холодной згой в очах порочных,с мешком гавна и интеллектана двух конечностях непрочных.Снегом порошит моя усталость,жизнь уже не книга, а страница,в сердце — нарастающая жалостьк тем, кто мельтешит и суетится.В советах нету благодатии большей частью пользы нет,и чем дурак мудаковатей,тем он обильней на совет.Владыкой мира станет труд,когда вино польет из пушек,и разом в девственность впадутпятнадцать тысяч потаскушек.Ты вечно встревожен, в поту,что в соку,торопишься так, словно смертьуже рядом;ты, видно, зачат был на полном скакукаким-то летящим в ночи конокрадом.По ветвям! К бананам! Где успех!И престиж! Еще один прыжок!Сотни обезьян стремятся вверх,и ужасен вид их голых жоп.Я уважаю лень за то, чтов ее бездейственной тишиживую мысль питает почвамоей несуетной души.Сказавши, не солгав и не похвастав,что страху я не слишком поддаюсь,не скрою, что боюсь энтузиастови очень активистов я боюсь.Чтобы вдоволь радости отведатьи по жизни вольно кочевать,надо рано утром пообедатьи к закату переночевать.У тех, в ком унылое сердце,и мысли тоскою мореные,а если подробней всмотреться,у бедных и яйца — вареные.Этот тип — начальник, вероятно:если он растерян, огорошен,если ветер дует непонятно —он потеет чем-то нехорошим.Уже с утра, еще в кровати,я говорю несчетный раз,что всех на свете виноватей —Господь, на труд обрекший нас.Расчетлив ты, предусмотрителен,душе неведомы гримасы,ты не дитя живых родителей,а комплекс компаса и кассы.Чуждаясь и пиров, и женских спален,и быта с его мусорными свалками,настолько стал стерильно идеален,что даже по нужде ходил фиалками.Так привык на виду быть везде,за престиж постоянно в ответе,что, закрывшись по малой нужде,держит хер, как бокал на банкете.Живи, покуда жив. Среди потопа,которому вот-вот наступит срок,поверь — наверняка мелькнет и жопа,которую напрасно ты берег.Так ловко стали пресмыкатьсясейчас в чиновничьих кругах,что могут с легкостью сморкатьсяпосредством пальцев на ногах.Есть люди — прекрасны их лицаи уровень мысли высок,но в них вместо крови струитсягорячий желудочный сок.

Глава 6КТО ТОМИМ ДУХОВНОЙ ЖАЖДОЙ,ТОТ НЕ ЖДИ ЛЮБВИ СОГРАЖДАН

Человек — это тайна, в которойзамыкается мира картина,совмещается фауна с флорой,сочетаются дуб и скотина.На безрассудства и оплошностия рад пустить остаток дней,но плещет море сытой пошлостио берег старости моей.Служа истории внимательно,меняет время цену слова;сейчас эпоха, где романтиказвучит, как дудка крысолова.Весомы и сильны среда и случай,но главное — таинственные гены,и как образованием ни мучай,от бочек не родятся Диогены.Бывают лица — сердце тает,настолько форма их чиста,и только сверху не хватаетот фиги нежного листа.Душой своей, отзывчивой и чистой,других мы одобряем не вполне;весьма несимпатична в эгоистахк себе любовь сильнее, чем ко мне.Когда сидишь в собраньях шумных,язык пылает и горит;но люди делятся на умныхи тех, кто много говорит.В стихах моих не музыка живет,а шутка, запеченная в банальности,ложащаяся грелкой на живот,болящий несварением реальности.Нельзя не злясь остаться прежнимурчаще булькающим брюхом,когда соседствуешь с мятежнымсмятенно мечущимся духом. Жрец величав и строг, он ключот тайн, творящихся на свете.а шут — раскрыт и прост,как луч, животворящий тайны эти.Несмотря на раздор между нами,невзирая, что столько нас разных,в обезьянах срослись мы корнями,но не все — в человекообразных.Жизнь не обходится без сук,в ней суки с нами пополам,и если б их не стало вдруг,пришлось бы ссучиваться нам.Слишком умных жизнь самачешет с двух боков:горе им и от ума,и от мудаков.В эпоху страхов, сыска, рвения —храни надменность безмятежности;веревки самосохранениянам трут и душу и промежности.Пугаясь резких поворотов,он жил и мыслил прямиком,и даже в школе идиотовего считали мудаком.Чтобы плесень сытой скудостине ползла цвести в твой дом —из пруда житейской мудростичерпай только решетом.Есть люди: величава и чистаих личность, когда немы их уста;но только растворят они уста,на ум приходят срамные места.Люби своих друзей, но не греши,хваля их чересчур или зазря;не сами по себе мы хороши,а фону из гавна благодаря.Бесцветен, благонравен и безлик,я спрятан в скорлупу своей типичности;безликость есть отсутствие уликопасного наличия в нас личности.В года кошмаров, столь рутинных,что повседневных, словно бублики,страшней непуганых кретиноводни лишь путаные умники.Не меряйся сальным затасканнымметромтолпы, возглашающей славу и срам,ведь голос толпы, разносящийсяветром,сродни испускаемым ею ветрам.На людях часто отпечатаныистоки, давшие им вырасти;есть люди, пламенем зачатые,а есть рожденные от сырости.

Глава 7УВЫ, НО ИСТИНА — БЛУДНИЦАНИ С КЕМ ЕЙ ДОЛГО НЕ ЛЕЖИТСЯ

Я охладел к научным книжкамне потому, что стал ленив;ученья корень горек слишком,а плод, как правило, червив.Вырастили вместе свет и мракатомного взрыва шампиньон.Боту сатана совсем не враг,а соавтор, друг и компаньон.В цинично-ханжеском столетиина всем цена и всюду сцена.Но дом. Но женщина. Но дети.Но запах сохнущего сена.Глубокая видна в природе связь,основанная Божьей бухгалтерией:материя от мысли родилась,а мысль — от спекуляции материей.Толпа естествоиспытателейна тайны жизни пялит взоры,а жизнь их шлет к ебене материсквозь их могучие приборы.Дай голой правды нам, и только!Нагую истину, да-да!Но обе женщины, посколькунагие лучше не всегда.По будущему мысленно скитаясьи дали различая понемногу,я вижу, как старательный китаецдля негра ставит в Туле синагогу.Как сдоба пышет злоба дня,и нет ее прекрасней:а год спустя глядишь — херня,притом на постном масле.Очень дальняя дорогавсех равняет без различия:как бердичевцам до Бога,так и Богу до Бердичева.Устарел язык Эзопа,стал прозрачен, как струя,отовсюду светит зопа,и не скроешь ни фуя.В духовной жизни я корыстени весь пронизан этим чувством:всегда из двух возможных истинвлекусь я к той, что лучше бюстом.Бежишь, почти что настигая,пыхтишь в одежде лет и знаний,хохочет истина нагая,колыша смехом облик задний.Наш ум и задница — товарищи,хоть их союз не симметричен:талант нуждается в седалище,а жопе разум безразличен.Два смысла в жизни — внутреннийи внешний;у внешнего — дела, семья, успех,а внутренний — неясный и нездешний —в ответственности каждого за всех.Подлинное чувство лаконично,как пургой обветрившийся куст,истинная страсть косноязычна,и в постели жалок златоуст.Наука в нас изменит все, что нужно,и всех усовершенствует вполне,мы станем добродетельно и дружноблаженствовать — как мухи на гавне.Вновь закат разметался пожаром —это ангел на Божьем дворежжет охапку дневных наших жалоб.А ночные он жжет на заре.Растут познания ступени,и есть на каждой, как всегда,и вечных двигателей тени,и призрак Вечного Жида.Науку развивая, мы спешимк сиянию таких ее вершин,что дряхлый мой сосед-гермафродитна днях себе такого же родит.В толпе прельстительных идейи чистых мыслей благородныхполно пленительных блядей,легко доступных, но бесплодных.Найдя предлог для диалога:«Как ты сварил такой бульон?» —спрошу я вежливо у Бога.«По пьянке», — грустно скажет Он.

Глава 8СЧАСТЛИВЫЕ ВСЕГДА ПОТОМ РЫДАЮТ,ЧТО ВОВРЕМЯ ЧАСОВ НЕ НАБЛЮДАЮТ

Я враг дискуссий и собранийи в спорах слова не прошу:имея истину в кармане,в другом закуску я ношу.Когда весна, теплом дразня,скользит по мне горячим глазом,ужасно жаль мне, что нельзязалечь на две кровати разом.Покуда я у жизни смыслаискал по книгам днем с огнем,вино во мне слегка прокислои стало меньше смысла в нем.Зря и глупо иные находят,что ученье — пустяк безразличный:человек через школу проходитиз родильного дома — в публичный.Не знаю лучших я затеисреди вселенской тихой грусти,чем в полусумраке детейискать в какой-нибудь капусте.Дымись, покуда не погас,и пусть волнуются придурки,когда судьба докурит нас,куда швырнет она окурки.Подростки мечтают о бурев зеленой наивной мятежности,а взрослых влечет к авантюрецветение первой несвежести.Надо жить наобум, напролом,наугад и на ощупь во мгле,ибо нынче сидим за столом,а назавтра лежим на столе.Гори огнем, покуда молод,подругу грей и пей за двух,незримо лижет вечный холоди тленный член, и пленный дух.Ровесник мой, засосан бытом,плюет на вешние луга,и если бьет когда копытом,то только в гневе на рога.Сложилось нынче на потеху,что я, стареющий еврей,вдруг отыскал свой ключ к успеху,но не нашел к нему дверей.Не грусти, что мы сохнем, старик,мир останется сочным и дерзким;всюду слышится девичий крик,через миг становящийся женским.Деньгами, славой и могуществомпренебрегал сей прах и тлен;из недвижимого имуществаимел покойник только член.Люблю апрель — снега прокисли,журчит капель, слезой звеня.и в голову приходят мыслии не находят в ней меня.Когда тулуп мой был бараноми ублажал младых овечек,я тоже спать ложился рано,чтобы домой успеть под вечер.До пословицы смысла скрытоготолько с опытом доживаешь:двух небитых дают за битого,ибо битого — хер поймаешь.Как молод я был! Как летал я во сне!В года эти нету возврата.Какие способности спали во мне!Проснулись и смылись куда-то.Везде долги: мужской, супружеский,гражданский, родственный идружеский,долг чести, совести, пера,и кредиторов до хера.Ах, юность, юность! Ради юбкисамоотверженно и вдругдуша кидается в поступки,руководимые из брюк.Живи светло и безрассудно,поскольку в старости паскуднойпод нас подсунутое судно —помеха жизни безрассудной.Эпохи крупных ослеплениинедолго тянутся на свете,залившись кровью поколений,рожденных жить в эпохи эти.Не тужи, дружок, что прожилты свой век не в лучшем виде:все про всех одно и то жеговорят на панихиде.

Глава 9УВЫ, НО УЛУЧШИТЬ БЮДЖЕТНЕЛЬЗЯ, НЕ ЗАПАЧКАВ МАНЖЕТ

К бумаге страстью занедужив,писатель был мужик ледащий;стонала тема: глубже, глубже,а он был в силах только чаще.Наследства нет, а мир суров;что делать бедному еврею?Я продаю свое перо,и жаль, что пуха не имею.Бюрократизм у нас от немца,а лень и рабство — от татар,и любопытно присмотреться,откуда винный перегар.Дойдут, дойдут до Бога жалобы,раскрыв Божественному взору,как, не стесняясь Божьей фауны,внизу засрали Божью флору.Совсем на жизнь я не в обиде,ничуть свой жребий не кляну;как все, в гавне по шею сидя,усердно делаю волну.Среди чистейших жен и спутников,среди моральнейших людейполно несбывшихся преступникови неслучившихся блядей.Мужик, теряющий лицо,почуяв страх едва,теряет, в сущности, яйцо,а их — всего лишь два.Нам охота себя в нашем векеуберечь, как покой на вокзале,но уже древнеримские греки,издеваясь, об этом писали.Ища путей из круга бедствий,не забывай, что никомуне обходилось без последствийприкосновение к дерьму.Я не жалея покидалсвоих иллюзий пепелище,я слишком близко повидалсуществованье сытых нищих.Старик, держи рассудок ясным,смотря житейское кино:дерьмо бывает первоклассным,но это все-таки гавно.Мы сохранили всю дремучестьбылых российских поколений,но к ним прибавили пахучестьсвоих духовных выделений.Не горюй, старик, наливай,наше небо в последних звездах,устарели мы, как трамвай,но зато и не портим воздух.Люблю эту пьесу: восторги, печали,случайности, встречи, звонки;на нас возлагают надежды в начале,в конце — возлагают венки.

Глава 10ЖИВУ Я БОЛЕЕ ЧЕМ УМЕРЕННО,СТРАСТЕЙ НЕ БОЛЕЕ, ЧЕМ У МЕРИНА

Меж чахлых, скудных и босых,сухих и сирыхесть судьбы сочные, как сыр, —в слезах и дырах.Пролетарий умственного дела,тупо я сижу с карандашом,а полузадохшееся теломысленно гуляет нагишом.Маленький, но свой житейский опытмне милей ума с недавних пор,потому что поротая жопа —самый замечательный прибор.В нас что ни год — увы, старик, увы,темнее и тесней ума палата,и волосы уходят с головы,как крысы с обреченного фрегата.Я жизнь свою организую,как врач болезнь стерилизует,с порога на хуй адресую всех,кто меня организует.Увижу бабу, дрогнет сердце,но хладнокровен, словно сплю;я стал буквальным страстотерпцем,поскольку страстный, но терплю.Душа отпылала, погасла,состарилась, влезла в халат,но ей, как и прежде, неясно,что делать и кто виноват.Жизнь, как вода, в песок течет,последний близок путь почета,осталось лет наперечети баб нетронутых — без счета.Служа, я жил бы много хуже,чем сочинит любой фантаст,я совместим душой со службой,как с лесбиянкой — педераст.Скудею день за днем. Слабеетпламень;тускнеет и сужается окно;с души сползает в печень грузныйкамень,и в уксус превращается вино.Теперь я стар — к чему стенания?!Хожу к несведущим врачами обо мне воспоминанияжене диктую по ночам.Чего ж теперь? Курить я бросил,здоровье пить не позволяет,и вдоль души глухая осень,как блядь на пенсии, гуляет.В шумных рощах российскойсловесности,где поток посетителей густ,хорошо затеряться в безвестности,чтоб туристы не срали под куст.Что может ярко утешительнымнам послужить под старость лет?Наверно, гордость, что в слабительномсовсем нужды пока что нет.Я кошусь на жизнь веселым глазом,радуюсь всему и от всего;годы увеличили мой разум,но весьма ослабили его.Как я пишу легко и мудро!Как сочен звук у строк тугих!Какая жалость, что наутроя перечитываю их!Вчера я бежал запломбировать зуб,и смех меня брал на бегу:всю жизнь я таскаю мой будущий трупи рьяно его берегу.Не жаворонок я и не сова,и жалок в этом смысле жребий мой,с утра забита чушью голова,а к вечеру набита ерундой.Я не люблю зеркал — я сытпо горло зрелищем их порчи:какой-то мятый сукин сыниз них мне рожи гнусно корчит.Святой непогрешимостью светясьот пяток до лысеющей макушки,от возраста в невинность возвратясь,становятся ханжами потаскушки.Моих друзей ласкают Музы,менять лежанку их не тянет,они солидны, как арбузы:растет живот и кончик вянет.Стало тише мое жилье,стало меньше напитка в чаше,это годы берут свое,а у нас отнимают наше.Увы, я слаб весьма по этой части,в душе есть уязвимый уголок:я так люблю хвалу, что был бы счастливпри случае прочесть мой некролог.Умру за рубежом или в отчизне,с диагнозом не справятся врачи;я умер от злокачественной жизни,какую с наслаждением влачил.В последний путь немногое несут:тюрьму души, вознесшейся высоко,желаний и надежд пустой сосуд,посуду из-под жизненного сока.

Том второй

Не в силах жить я

коллективно:

по воле тягостного рока

мне с идиотами — противно,

а среди умных — одиноко.

Живя легко и сиротливо,

блажен, как пальма

на болоте,

еврей славянского разлива,

антисемит без крайней

плоти.

Глава 1ОТ ЖЕНЩИНА: ОНА ГРУСТИТ,ЧТО ЗЕРКАЛО ЕЕ ТОЛСТИТ

Природа женская лихаи много мужеской сильней,но что у бабы вне греха,то от лукавого у ней.Смотрит с гвоздика портретна кручину вдовию.А миленка больше нет —скинулся в Жидовию.Добро со злом природой смешаны,как тьма ночей со светом дней;чем больше ангельского в женщине,тем гуще дьявольское в ней.Была и я любима,теперь тоскую дома,течет прохожий мимо,никем я не ебома.Душа болит, свербит и мается.и глухо в теле канителится,если никто не покушаетсяна целомудрие владелицы.Старушка — воплощенное приличие,но в память, что была она лиха,похоже ее сморщенное личикона спекшееся яблоко греха.Все переменилось бы кругом,если бы везде вокруг и рядомженщины раскинули умом,как сейчас раскидывают задом.Мечты питая и надежды,девицы скачут из одежды;а погодя — опять в одежде,но умудреннее, чем прежде.Носишь радостную мордуи не знаешь, что позор —при таких широких бедрахтакой узкий кругозор.Улетел мой ясный соколбасурмана воевать,а на мне ночует свекор,чтоб не стала блядовать.Родясь из коконов на свет,мы совершаем круг в природе,и бабочки преклонных летопять на гусениц походят.Ребро Адаму вырезать пришлось,и женщину Господь из кости создал;ребро была единственная кость,лишенная какого-либо мозга.Есть бабы — храмы: строг фасад,чиста невинность красок свежих:а позади — дремучий сад,притон прохожих и проезжих.Послабленье народу вредит,ухудшаются нравы столичные.Одеваются девки в кредит,раздеваются за наличные.Она была собой прекрасна,и ей владел любой подлец;она была на все согласна,и даже — на худой конец.Ключ к женщине — восторги фимиам,ей больше ничего от нас не надо,и стоит нам упасть к ее ногам,как женщина, вздохнув, ложится рядом.У женщин юбки все короче;коленных чашечек стриптизнапоминает ближе к ночи,что существует весь сервиз.Мой миленький дружокне дует в свой рожок,и будут у дружказа это два рожка.Я евреям не даю,я в ладу с эпохою.Я их сразу узнаю —по носу и по хую.Ты, подружка дорогая,зря такая робкая:лично я хотя худая,но ужасно ебкая.Трепещет юной девы сердценад платьев красочными кучами:во что одеться, чтоб раздетьсякак можно счастливей при случае?Вот женщину я обнимаю,она ко мне льнет, пламенея,а Ева, я вдруг понимаю,и яблоко съела, и змея.Мы дарим женщине цветы,звезду с небес, круженье балаи переходим с ней на «ты»,а после дарим очень мало.В мужчине ум — решающая ценность,и сила — чтоб играла и кипела,а в женщине пленяет нас душевностьи многие другие части тела.Мои позавчерашние подругиимеют уже взрослых дочерейи славятся в безнравственной округевоинственной моральностью своей.Быть бабой — трудная задача,держись графиней и не хнычь;чужой мужик — что пух цыплячий, а свой привычный — что кирпич.Будь опаслив! Извечно готоволюто сплетничать женское племя,ибо в женщине всякое словопрорастает не хуже, чем семя.Есть бабы, очень строгие в девицах,умевшие дерзить и отвечать,и при совокуплении на лицахлежит у них свирепости печать.Чем сладкозвучнее напевыи чем банальнее они,тем легче трепетные девыскидают платьица на пни.Есть дамы: каменны, как мрамор,и холодны, как зеркала,но чуть смягчившись, эти дамыв дальнейшем липнут, как смола.У целомудренных особпутем таинственных теченийпрокисший зря любовный сокидет в кефир нравоучений.У женщин дух и тело слитны:они способны к чудесам,когда, как руки для молитвы,подъемлют ноги к небесам.Все нежней и сладостней мужчины,женщины все тверже и железней:скоро в мужиках не без причиныженские объявятся болезни.Над мужским смеется простодушьемтрепетная живость нежных линий,от романа делаясь воздушней,от новеллы делаясь невинней.Всегда мне было интересно,как поразительно греховнодуховность женщины — телесна,а тело — дьявольски духовно.Блестя глазами сокровенно,стыдясь вульгарности подруг,девица ждет любви смиренно,как муху робко ждет паук.Бабы одеваются сейчас,помня, что слыхали от подружек:цель наряда женщины — показ,что и без него она не хуже.Процесс эмансипации не сложени мною наблюдался много раз:везде, где быть мужчиной мы не можем,подруги ускользают из-под нас.На женщин сквозь покровыих нарядовмы смотрим, как на свет из темноты:увяли бы цветы от наших взглядов,а бабы расцветают, как цветы.Бросьте, девки, приставать —дескать, хватит всем давать:как я буду не давать,если всюду есть кровать?Умерь обильные корма,возделывай свой сад,и будет стройная кормаи собранный фасад.Не тоскуй, старушка Песя,о капризах непогоды,лучше лейся, словно песня,сквозь оставшиеся годы.Боже, Боже, до чего жестал миленок инвалид:сам топтать меня не может,а соседу — не велит.О чем ты, божия раба.Бормочешь стонами своими?Душа строга, а плоть слаба —верчусь и маюсь между ними.

Глава 2СТЕСНЯЙСЯ, ПЬЯНИЦА, НОСА СВОЕГО,ОН ВЕДЬ С НАШИМ ЗНАМЕНЕМЦВЕТА ОДНОГО

Живя в загадочной отчизнеиз ночи в день десятки лет,мы пьем за русский образ жизни,где образ есть, а жизни нет.Родившись в сумрачное время,гляжу вперед не дальше дня;живу беспечно, как в гареме,где завтра выебут меня.Когда поднимается рюмка,любая печаль и напастьспадает быстрее, чем юбкас девицы, спешащей упасть.Какая, к черту, простокваша,когда живем всего лишь раз,и небосвод — пустая чашавсего испитого до нас.Напрасно врач бранит бутыль,в ней нет ни пагубы, ни скверны,а есть и крылья, и костыль,и собутыльник самый верный.Понять без главного нельзятвоей сплоченности, Россия:своя у каждого стезя,одна у всех анестезия.Налей нам, друг! Уже готовыстаканы, снедь, бутыль с прохладцей,и наши будущие вдовыохотно с нами веселятся.Не мучась совестью нисколько,живу года в хмельном приятстве:Господь всеведущ не настолько,чтобы страдать о нашем блядстве.Не тяжелы ни будней пытки,ни суета окрестной сволочи,пока на свете есть напиткии сладострастье книжной горечи.Как мы гуляем наповал!И пир вершится повсеместный.Так Рим когда-то ликовал,и рос Атилла, гунн безвестный.Чтоб дети зря себя не тратилини на мечты, ни на попытки,из всех сосцов отчизны-материсочатся крепкие напитки.Не будь на то Господня воля,мы б не узнали алкоголя:а значит, пьянство не порок,а высшей благости урок.Известно даже недоумку,как можно духом воспарить:за миг до супа выпить рюмку,а вслед за супом — повторить.Когда, замкнув теченье лет.наступит Страшный суд,на нем предстанет мой скелет, держа пивной сосуд.Вон опять идет ко мне приятельи несет холодное вино;время, кое мы роскошно тратим,деньги, коих нету все равно.Да, да, я был рожден в сорочке,отлично помню я ее;но вырос и, дойдя до точки,пропил заветное белье.Нам жить и чувствовать дано,искать дорогу в Божье царство,и пить прозрачное вино —от жизни лучшее лекарство.Не верь тому, кто говорит.что пьянство — это враг;он или глупый инвалид,или больной дурак.Весь путь наш — этовремяпровождение.отмеченное пьянкой с двух сторон:от пьянки, обещающей рождение,до пьянки после кратких похорон.Я многому научен стариками,которые все трезво понимаюти вялыми венозными руками спокойносвои рюмки поднимают.Редеет волос моих грива,краснеют припухлости носа, и рот ухмыляется кривоногам, ковыляющим косо.Пока скользит моя ладьясреди пожара и потопа,всем инструментам бытияя предпочел перо и штопор.Познавши вкус покоя и скитаний,постиг я, в чем опора и основа:любая чаша наших испытанийлегчает при долитии спиртного.Наслаждаясь воздержанием,жду, чтоб вечность протекла,осязая с обожаниемплоть питейного стекла.Мы пьем и разрушаем этим печень,кричат нам доктора в глухие уши,но печень мы при случае полечим,а трезвость иссушает наши души.На дне стаканов, мнойопустошенных,и рюмок, наливавшихся девицам,такая тьма вопросов разрешенных,что время отдохнуть и похмелиться.Вчера ко мне солидность постучалась.Она по седине меня нашла,но я читал Рабле и выпил малость,и вновь она обиженно ушла.Аскет, отшельник, дервиш, стоик —наверно, правы, не сужу;но тем, что пью вино густое,я столь же Господу служу.Любых религий чужды мне наряды.но правлю и с охотой и подрядя все религиозные обряды,где выпивка зачислена в обряд.Людей великих изваянияпечально светятся во мраке,когда издержки возлиянияу их подножий льют гуляки.Какое счастье — рознь календарейи мой диапазон души не узкий:я в пятницу пью водку как еврей,в субботу после бани пью как русский.Паскаль бы многое постиг,увидь он и услышь,как пьяный мыслящий тростникпоет «шумел камыш».Нет, я не знал забавы лучшей,чем жечь табак, чуть захмелев,меж королевствующих сучеки ссучившихся королев.Снова я вчера напился в стельку,нету силы воли никакой;Бог ее мне кинул в колыбелькудрогнувшей похмельною рукой.A страшно подумать, что век погодя,свой дух освежив просвещением,Россия, в субботу из бани придя,кефир будет пить с отвращением.Когда друзья к бутылкам сели,застрять в делах — такая мука,что я лечу к заветной цели,как штопор, пущенный из лука.Где-то в небе, для азартазахмелясь из общей чаши.Бог и черт играют в карты, ставя на кон судьбы наши.Однажды летом в январеслона увидел я в ведре,слон закурил, пустив дымок,и мне сказал: не пей, сынок.«Зачем добро хранить в копилке?Ведь после смерти жизни нет», —сказал мудрец пустой бутылке,продав ученым свой скелет.К родине любовь у нас в избыткетеплится у каждого в груди,лучше мы пропьем ее до нитки,но врагу в обиду не дадим.Я к дамам, одряхлев, не охладел,я просто их оставил на потом:кого на этом свете не успел,надеюсь я познать уже на том.Когда однажды ночью я умру,то близкие, надев печаль на лица,пускай на всякий случай поутрумне все же поднесут опохмелиться.

Глава 3ВОЖДИ ДОРОЖЕ НАМ ВДВОЙНЕ,КОГДА ОНИ УЖЕ В СТЕНЕ

Ни вверх глядя, ни вперед,сижу с друзьями-разгильдяями,и наплевать нам, чья беретв борьбе мерзавцев с негодяями.Пахан был дух и голос множества,в нем воплотилось большинство:он был великое ничтожество,за что и вышел в божество.Люблю за честность нашу власть,нигде столь честной не найду,опасно только душу кластьу этой власти на виду.Гавно и золото кладутв детишек наших тьма и свет,а государство тут как тут,и золотишка нет как нет.Как у тюрем, стоят часовыеу Кремля и посольских дворов;пуще всех охраняет Россияиностранцев, вождей и воров.Ждала спасителя Россия,жила, тасуя фотографии,и, наконец, пришел Мессия,и не один, а в виде мафии.Сбылись грезы Ильича,он лежит, откинув тапочки,но горит его свеча:всем и всюду все до лампочки.Я верю в совесть, сердце, честьлюбых властей земных.Я верю, что русалки есть,и верю в домовых.Сын учителя, гений плюгавый —уголовный режим изобрел,а покрыл его кровью и славой —сын сапожника, горный орел.Какая из меня опора власти?Обрезан, образован и брезглив.Отчасти я поэтому и счастлив,но именно поэтому — пуглив.Наши мысли и дела — белее снега,даже сажа наша девственно-бела;только зря наша российская телегалошадей своих слегка обогнала.Духовная основа русской мощии веры, нрав которой так неистов, —святыней почитаемые мощикрупнейшего в России атеиста.Чувствуя нутром, не глядя в лица,пряча отношение свое,власть боится тех, кто не боится,и не любит любящих ее.Господи, в интимном разговоредерзкие прости мои слова:сладость утопических теорий —пробуй Ты на авторах сперва.Ох, и смутно сегодня в отчизне:сыро, грязь, темнота, кривотолки:и вспухают удавами слизни,и по-лисьи к ним ластятся волки.В первый тот субботник, что давнодатой стал во всех календарях,бережно Ильич носил бревно,спиленное в первых лагерях.Не в том беда, что наглой челядидоступен жирный ананас,а в том, что это манит в нелюдидетей, растущих возле насДля всех у нас отыщется работа,всегда в России требуются руки,так насухо мы высушим болота,что мучиться в пустынях будут внуки.Есть явное, яркое сходствоу бравых моих командиров:густой аромат благородствасочится из ихних мундиров.Египет зарыдал бы, аплодируя,увидев, что выделывает скиф:мы создали, вождя мумифицируя,одновременно мумию и миф.

Глава 4СКОЛЬ ПЫЛКИ РАЗГОВОРЫ О ГОЛГОФЕЗА РЮМКОЙ КОНЬЯКА И ЧАШКОЙ КОФЕ

Он был заядлый либерал,полемизировал с режимоми щедро женщин оделялсвоим заветным содержимым.Устав от книг, люблю забитьсяв дым либерального салона,где вольнодумные девицы сидят,раскрывши рты и лона.Не славой, не скандалом, не грехом,тем более не устной канителью —поэты поверяются стихом,как бабы проверяются постелью.Весь немалый свой досугдо поры, пока не сели,мы подпиливали сук,на котором мы висели.Кишит певцов столпотворение,цедя из кассы благодать;когда продажно вдохновение,то сложно рукопись продать.Такая жгла его тоскаи так томился он,что даже ветры испускалпечальные, как стон.Мои походы в гости столь нечасты,что мне скорей приятен этот вид,когда эстет с уклоном в педерастырассказывает, как его снобит.Дай, Боже, мне столько годов(а больше не надо и дня),во сколько приличных домоввторично не звали меня.В любом и всяческом творцезаметно с первого же взгляда,что в каждом творческом лицеесть доля творческого зада.Души незаменимое меню,махровые цветы высоких сказокнещадно угрызает на корнючервяк материальных неувязок.Обсуживая лифчиков размеры,а также мировые небосклоны,пируют уцененные Венерыи траченые молью Аполлоны.Очень многие дяди и тетипо незрелости вкуса и слухаочень склонны томление плотипринимать за явление духа.В себя вовнутрь эпохи сольвпитав и чувствуя сквозь стены,поэт — не врач, он только боль,струна и нерв, и прут антенны.Люблю я ужин либеральный,духовен плотский аппетит,и громко чей-нибудь нахальныйсветильник разума коптит.Много раз, будто кашу намасливал,книги мыслями я начинял,а цитаты из умерших классиковпо невежеству сам сочинял.Я чтенью — жизнь отдал. Душа в огне,глаза слепит сочувственная влага.И в жизни пригодилось это мне,как в тундре — туалетная бумага.Будь сам собой. Смешны и жалкипотуги выдуманным быть;ничуть не стыдно — петь фиалкии зад от курицы любить.Я пришел к тебе с приветом,я прочел твои тетради:в прошлом веке неким Фетомбыл ты жутко обокраден.Так долго гнул он горб и бедно ел,что, вдруг узду удачи ухватив,настолько от успеха охуел,что носит как берет презерватив.Я прочел твою книгу. Большая.Ты вложил туда всю свою силу.И цитаты ее украшают,как цветы украшают могилу.Обожая талант свой и сложность,так томится он жаждой дерзнуть,что обидна ему невозможностьсамому себе жопу лизнуть.Увы, но я не деликатени вечно с наглостью циничнойинтересуюсь формой пятенна нимбах святости различной.Я потому на свете прожил,не зная горестей и бед,что, не жалея искры Божьей,себе варил на ней обед.Поет пропитания ради певец,услужающий власти,но глуп тот клиент, кто у блядидоподлинной требует страсти.С тех пор, как мир страниц возник,везде всегда одно и то же:на переплеты лучших книгуходит авторская кожа.Все смешалось: рожает девица,либералы бормочут про плети,у аскетов блудливые лица,а блудницы сидят на диете.Умрет он от страха и смуты.боится он всех и всего.испуган с той самой минуты,в какую зачали его.Сызмальства сгибаясьнад страницами,все на свете помнил он и знал,только засорился эрудициеймыслеиспускательный канал.Во мне талант врачами признан,во мне ночами дух не спити застарелым рифматизмомв суставах умственных скрипит.Оставит мелочь смерть-старухаот наших жизней скоротечных:плоды ума, консервы духа,поживу крыс библиотечных.

Глава 5ПРИЧУДЛИВЕЕ НЕТ НА СВЕТЕ ПОВЕСТИ,ЧЕМ ПОВЕСТЬ О ПРИЧУДАХРУССКОЙ СОВЕСТИ

Имея, что друзьям сказать.мы мыслим — значит, существуем;а кто зовет меня дерзать,пускай кирпич расколет хуем.Питая к простоте вражду,подвергнув каждый шаг учету,мы даже малую нуждусправляем по большому счету.Руководясь одним рассудком,заметишь вряд ли, как не вдругдуша срастается с желудкоми жопе делается друг.Сломав березу иль осину, подумай —что оставишь сыну?Что будет сын тогда ломать?Остановись, ебена мать!От желчи мир изнемогает,планета печенью больна,гавно гавном гавно ругает,не вылезая из гавна.Засрав дворцы до вида хижини жизнь ценя как чью-то милость,палач гуляет с тем, кто выжил,и оба пьют за справедливость.Когда мила родная сторона,которой возлелеян и воспитан,то к ложке ежедневного гавнаотносишься почти что с аппетитом.Раньше каждый бежал на подмогу,если колокол звал вечевой;отзовется сейчас на тревогутолько каждый пузырь мочевой.Добро — это талант и ремеслостерпеть и пораженья и потери:добро, одолевающее зло, —как Моцарт, отравляющий Сальери.По обе стороны моралидобра и зла жрецы и жрицытак безобразно много срали,что скрыли контуры границы.Мне, Господь, неудобно просить,но коль ясен Тебе человек,помоги мне понять и проститьмоих близких, друзей и коллег.Даже пьесы на краю,даже несколько за краеммы играем роль своюдаже тем, что не играем.Возможность лестью в душу влезтьникак нельзя назвать растлением,мы бескорыстно ценим лестьза совпаденье с нашим мнением.Пылко имитируя наивность,но не ослабляя хватки прыткой,ты похож на девичью невинность,наскоро прихваченную ниткой.Свихнулась природа у нас в зоосадеот липкого глаза лихих сторожей,и стали расти безопасности радиколючки вовнутрь у наших ежей.Забавен русской жизни колорит,сложившийся за несколько веков:с Россией ее совесть говоритпосредством иностранных языков.

Глава 6ГОСПОДЬ ЛИХУЮ ШУТКУ УЧИНИЛ,КОГДА СЮЖЕТ ЕВРЕЯ СОЧИНИЛ

Везде, где не зная смущенья,историю шьют и кроят,евреи — козлы отпущения,которых к тому же доят.И сер наш русский Цицерон,и вездесущ, как мышь,а мыслит ясно: «Цыц, Арон!»и «Рабинович, кыш!»По ночам начальство чахнет и звереет,дикий сон морозит царственные яйца:что китайцы вдруг воюют, как евреи,а евреи расплодились, как китайцы.Везде, где есть цивилизацияи свет звезды планету греет,есть обязательная нациядля роли тамошних евреев.В любом вертепе, где злодейзлоумышляет зло злодейства,есть непременно иудейили финансы иудейства.Евреи клевещут и хают,разводят дурманы и блажь,евреи наш воздух вдыхают,а вон выдыхают — не наш.В года, когда юмор хиреет,скисая под гласным надзором,застольные шутки евреевстановятся местным фольклором.Везде, где слышен хруст рублейи тонко звякает копейка,невдалеке сидит еврейили по крайности еврейка.Нет ни в чем России проку,странный рок на ней лежит:Петр пробил окно в Европу,а в него сигает жид.Царь-колокол безгласен, поломатый,Царь-пушка не стреляет, мать ети;и ясно, что евреи виноваты,осталось только летопись найти.Любой большой писатель русскийжалел сирот, больных и вдов,слегка стыдясь, что это чувствоне исключает и жидов.В российской нежной колыбели,где каждый счастлив, если пьян,евреи так ожидовели,что пьют обильнее славян.Раскрылась правда в ходе дней,туман легенд развеяв:евреям жить всего труднейсреди других евреев.Любая философия согласна.что в мире от евреев нет спасения.науке только все еще не ясно,как делают они землетрясения.Изверившись в блаженном общем рае,но прежние мечтания любя,евреи эмигрируют в Израиль,чтоб русскими почувствовать себя.Об утечке умов с эмиграциеймы в России нисколько не тужим,потому что весь ум ихней нацииникому здесь и на хер не нужен.Вечно и нисколько не старея,всюду и в любое время годадлится, где сойдутся два еврея,спор о судьбах русского народа.Что ели предки? Мясо и бананы.Еда была сыра и несогрета.Еврей произошел от обезьяны,которая огонь добыла где-то.Евреи, чужую культуру впитави творческим занявшись действом,вливают в ее плодоносный составрастворы с отравным еврейством.Евреи размножаются в неволе,да так охотно. Господи прости,что кажется — не знают лучшей доли,чем семенем сквозь рабство прорасти.Усердные брови насупив,еврей, озаряемый улицей,извечно хлопочет о супе,в котором становится курицей.Евреи топчут наши тротуары,плетя о нас такие тары-бары,как если сочиняли бы татарыо битве Куликовской мемуары.Во всех углах и метрополияхзатворник судеб мировых,еврей, живя в чужих историях,невольно вляпывался в них.В любых краях, где тенью бледнойживет еврей, терпя обиды,еврейской мудрости зловреднойв эфир сочатся флюаиды.Всегда евреи легко везде заметен,еврея слышно сразу от порога,евреев очень мало на планете,но каждого еврея — очень много.Евреи даже в светопреставление,сдержав поползновение рыдать,в последнее повисшее мгновениесумеют еще что-нибудь продать.

Глава 7ВО ТЬМЕ ДОМОЙ ЛЕТЯТ АВТОМОБИЛИИ ВСЕ, КОГО УЖЕ УПОТРЕБИЛИ

Творец, никому не подсудный,со скуки пустил и приветилгигантскую пьесу абсурда,идущую много столетий.С пеленок вырос до пальто,в пальто провел года,и снова сделался никто,нигде и никогда.Очень много лиц и гражданбрызжет по планете,каждый личность, но не каждыйпользуется этим.Строки вяжутся в стишок,море лижет сушу.Дети какают в горшок,а большие — в душу.Господь сей миг откроет нашу клеткуи за добро сторицею воздаст,когда яйцо снесет себе наседкуи на аборт поедет педераст.Из-за того, что бедный мозграспахнут всем текущим слухам,ужасно засран этот мостмежду материей и духом.Время льется, как вино,сразу отовсюду,но однажды видишь днои сдаешь посуду.Ничто не ново под луной:удачник розов, желт страдалец,и мы не лучше спим с женой,чем с бабой спал неандерталец.Создатель дал нам две руки,бутыль, чтоб руки зря не висли,а также ум, чтоб мудакивоображали им, что мыслят.У Бога нет бессонницы,он спал бы как убитый,но ночью Ему молятсябляди и бандиты.Если все, что просили мы лишнего,все молитвы, что всуе вершили мы,в самом деле достигли Всевышнего,уши Бога давно запаршивели.У тех, кто пылкой головойпредался поприщам различным,первичный признак половойслегка становится вторичным.Не боялись увечий и ранветераны любовных баталий,гордо носит седой ветерансвой музей боевых гениталий.Нисколько прочих не глупеевсе те, кто в будничном безумии,прекрасно помня о Помпее,опять селились на Везувии.

Глава 8ЛЮБОВЬ — СПЕКТАКЛЬ, ГДЕ АНТРАКТЫНЕМАЛОВАЖНЕЕ, ЧЕМ АКТЫ

Один поэт имел предмет,которым злоупотребляя,устройство это свел на нет,прощай, любовь в начале мая!Ни в мире нет несовершенства.ни в мироздании — секрета,когда, распластанных в блаженстве,нас освещает сигарета.Красоток я любил не очень.и не по скудости деньжат:красоток даже среди ночиволнует, как они лежат.Что значат слезы и слова,когда приходит искушение?Чем безутешнее вдова,тем сладострастней утешение.Когда врагов утешат слухом,что я закопан в тесном склепе,то кто поверит ста старухам,что я бывал великолепен?В любые века и эпохи,покой на земле или битва,любви раскаленные вздохи —нужнейшая Богу молитва.Миллионер и голодранецравны становятся, как братья,танцуя лучший в мире танецбез света, музыки и платья.От одиночества философ,я стать мыслителем хотел,но охладел, нашедши способсношенья душ посредством тел.Грешнейший грех — боязнь греха,пока здоров и жив;а как посыплется труха,запишемся в ханжи.Лучше нет на свете дела,чем плодить живую плоть;наше дело — сделать тело,а душой — снабдит Господь.Учение Эйнштейна несомненно;особенно по вкусу мне пришлось,что с кучей баб я сплю одновременно,и только лишь пространственно — поврозь.Я — лишь искатель приключений,а вы — распутная мадам;я узел завяжу на члене,чтоб не забыть отдаться вам.Летят столетья, дымят пожары,но неизменно под лунным светомупругий Карл у гибкой Кларыкрадет кораллы своим кларнетом.Не нажив ни славы, ни пиастров,промотал я лучшие из лет,выводя девиц-энтузиастокиз полуподвала в полусвет.Мы были тощие повесы,ходили в свитерах заношенных,и самолучшие принцессывалялись с нами на горошинах.Сегодня ценят мужикиуют, покой и нужники;и бабы возжигают самина этом студне хладный пламень.Теперь другие, кто помоложе,тревожат ночи кобельим лаем,а мы настолько уже не можем,что даже просто не желаем.В лета, когда упруг и крепок,исполнен силы и кудрей,грешнейший грех — не дергать репокиз грядок и оранжерей.По весне распустились сады,и еще лепестки не опали,как уже завязались плодыу девиц, что в саду побывали.Многие запреты — атрибутзла, в мораль веков переодетого:благо, а не грех, когдаебут милую, счастливую от этого.Природа торжествует, что права,и люди, несомненно, удались,когда тела сошлись, как жернова,и души до корней переплелись.Рад, что я интеллигент,что живу светло и внятно,жаль, что лучший инструментгоды тупят невозвратно.Давай, Господь, решим согласно,определив друг другу роль:ты любишь грешников? Прекрасно.А грешниц мне любить позволь.Молодость враждебна постоянству,в марте мы бродяги и коты;ветер наших странствийпо пространствудевкам надувает животы.Не почитая за разврат,всегда готов наш непоседа,возделав собственный свой сад,слегка помочь в саду соседа.Мы в ранней младости усердныот сказок, веющих с подушек,и в смутном чаянье царевныперебираем тьму лягушек.Назад оглянешься — досадаберет за прошлые года,что не со всех деревьев садапоел запретного плода.От акта близости захватывает дух сильнее,чем от шиллеровских двух.Готов я без утайки и кокетствапризнаться даже Страшному суду,что баб любил с мальчишествадо детства,в которое по старости впаду.Я в молодости книгам посвящалинтимные досуги жизни личнойи часто с упоеньем посещалодной библиотеки дом публичный.Когда тепло, и тьма, и море,и под рукой крутая талия,то с неизбежностью и вскоредолжно случиться и так далее.Как давит стариковская перинаи душит стариковская фуфайкав часы, когда танцует балеринаи ножку бьет о ножку, негодяйка.Случайно встретившись в адус отпетой шлюхой, мной воспетой,вернусь я на сковороду уже,возможно, с сигаретой.

Глава 9ДАВНО ПОРА, ЕБЕНА МАТЬ,УМОМ РОССИЮ ПОНИМАТЬ!

Я государство вижу статуей:мужчина в бронзе, полный властности,под фиговым листочком спрятаногромный орган безопасности.Растет лосось в саду на грядке,потек вином заглохший пруд;в российской жизни все в порядке;два педераста дочку ждут.На наш барак пошли столбысвободы, равенства и братства;все, что сработали рабы,всегда работает на рабство.Не тиражируй, друг мой, слухов,компрометирующих власть;ведь у недремлющего ухавнизу не хер висит, а пасть.Открыв сомкнуты негой взоры,Россия вышла в неглиженавстречу утренней Авроры,готовой к выстрелу уже.День Конституции напомнил мнеусопшей бабушки портрет:портрет висит в парадной комнате,а бабушки давно уж нет.Россия — странный садоводи всю планету поражает,верша свой цикл наоборот:сперва растит, потом сажает.Всю жизнь философ похотливостремился истине вдогон;штаны марксизма снять не в силах —чего хотел от бабы он?Смешно, когда толкует эрудито тяге нашей к дружбе и доверию;всегда в России кто-нибудь сидит:одни — за дух, другие — за материю.Плодит начальников держава,не оставляя чистых мест;где раньше лошадь вольно ржала,теперь начальник водку ест.Ошалев от передряг,спотыкаясь, как калеки,мы вернули бы варяг,но они сбежали в греки.Моей бы ангельской державушке —два чистых ангельских крыла;но если был бы хуй у бабушки,она бы дедушкой была.Российская лихая птица-тройкасо всех концов земли сейчас видна,и кони бьют копытами так бойко,что кажется, что движется она.Моя империя опаслива:при всей своей державной поступиона привлечь была бы счастливак доносной службе наши простыни.

Глава 10КАК СОЛОМОН О РОЗЕ

Под грудой книг и словарейгрызя премудрости гранит,вдруг забываешь, что еврей:но в дверь действительность звонит.Никто, на зависть прочим нациям,берущим силой и железом.не склонен к тонким операциямкак те, кто тщательно обрезан.Люблю листки календарей,где знаменитых жизней даты:то здесь, то там живал еврей,случайно выживший когда-то.Отца родного не жалея,когда дошло до словопрения,в любом вопросе два евреяимеют три несхожих мненияЖивым дыханьем фразу грей,а не гони в тираж халтуру:сегодня только тот еврей,кто теплит русскую культуруВезде одинаков Господень посев,и врут нам о разнице наций;все люди — евреи, и просто не всенашли пока смелость признатьсяИз двух несхожих половинмой дух слагается двояко:в одной — лукавствует раввин,в другой — витийствует гуляка.Летит еврей, несясь над бездной,от жизни трудной к жизни тяжкой,и личный занавес железныйвезет под импортной рубашкой.Фортуна с евреем крута,поскольку в еврея вместиласьи русской души широта,и задницы русской терпимость.Сомненья мне душу изранилии печень до почек проели:как славно жилось бы в Израиле,когда б не жара и евреи.За все на евреев найдется судья.За живость. За ум. За сутулость.За то, что еврейка стреляла в вождя.За то, что она промахнулась.Русский климат в русском поледля жидов, видать, с руки:сколько мы их ни пололи,все цветут — как васильки.Поистине загадочна природа,из тайны шиты все ее покровы;откуда скорбь еврейского народаво взгляде у соседкиной коровы?Приснилась мне роскошнаятенденция,которую мне старость нахимичила:еврейская духовная потенцияфизическую — тоже увеличила.Пусть время, как поезд с обрыва,летит к неминуемым бедам,но вечером счастлива Рива,что Сема доволен обедом.В эпохи любых философийсолонка стоит на клеенке,и женится Лева на Софе,и Софа стирает пеленки.Если надо — язык суахили,сложный звуком и словом обильный,чисто выучат внуки Рахилии фольклор сочинят суахильный.Знамения шлет нам Господь:случайная вспышка из лазераотрезала крайнюю плотьу дряхлого физика Лазаря.Дядя Лейб и тетя Леяне читали Апулея:сил и Лейба не жалея,наслаждалась Лейбом Лея.Все предрассудки прочь отбросив,но чтоб от Бога по секрету,свинину ест мудрец Иосифи громко хвалит рыбу эту.Влияли слова Моисея на встречного,разумное с добрым и вечное сея,и в пользу разумного, доброго, вечногоне верила только жена Моисея.Влюбилась Сарра в комиссара,схлестнулись гены в чреве сонном,трех сыновей родила Сарра,все — продавцы в комиссионном.Эпоху хамскую не хаяи власть нахальства не хуля,блаженно жили Хаим и Хая,друг друга холя и хваля.Лея-Двося слез не лила,счет потерям не вела:трех мужей похоронила,сразу пятого взяла.Где мудрые ходят на цыпочкахи под ноги мудро глядят,евреи играют на скрипочкахи жалобы нагло галдят.Такой уже ты дряхлый и больной,трясешься, как разбитая телега —на что ты копишь деньги, старый Ной? —На глупости. На доски для ковчега.Томит Моисея работа,домой Моисею охота,где ходит обширная Хая,роскошно себя колыхая.Век за веком: на небе — луна,у подростка — томленье свободы,у России — тяжелые годы.у еврея — болеет жена.Когда черпается счастьеполной миской,когда каждый жизнерадостен и весел,тетя Песя остается пессимисткой,потому что есть ума у тети Песи.Носятся слухи в житейском эфире,будто еще до пожара за часкаждый еврей говорит своей Фире:— Фира! А где там страховка у нас?Свежестью весны благоуханна,нежностью цветущая, как сад,чудной красотой сияла Ханнасорок килограмм тому назад.Как любовь изменчива, однако!В нас она качается, как маятник:та же Песя травит Исаака,та же Песя ставит ему памятник.На всем лежит еврейский глаз,у всех еврейские ужимки,и с неба сыплются на насшестиконечные снежинки.Он был не глуп, дурак Наум,но был устроен так,что все пришедшее на умон говорил, мудак.Если к Богу допустят еврея,что он скажет, вошедши с приветом? —Да, я жил в интересное время,но совсем не просил я об этом.Известно всем, что бедный Фимаумом не блещет. Но и тотумнее бедного Рувима,который полный идиот.Не спится горячей Нехаме;под матери храп непробудныйНехама мечтает о Хайме,который нахальный, но чудный.В кругу семейства своегожила прекрасно с мужем Дина,тая от всех, кроме него,что вышла замуж за кретина.За стойкость в безумной судьбе,за смех, за азарт, за движение —еврей вызывает к себелютое уважение.