Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17. Игорь Губерман - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 9

ЗАКАТНЫЕ ГАРИКИ

Не знаю благодатней и бездонней

дарованных как Божеская милость

двух узких и беспомощных ладоней,

в которые судьба моя вместилась.

Уже вот-вот к моим ногамподвалит ворох ассигнаций,ибо дерьмо во сне — к деньгам,а мне большие говны снятся.я не искал чинов и званий,но очень часто, слава богу,тоску несбывшихся желанийменял на сбывшихся изжогу.Вчера взяла меня депрессия,напав как тать из-за угла:завесы серые развесилаи мысли черные зажгла.А я не гнал мерзавку подлую,я весь сиял, ее маня,и с разобиженною мордоюона покинула меня.Я в зеркале вчера себя увидели кратко побеседовал с собой;остался каждый в тягостной обиде,что пакостно кривляется другой.Это был не роман,это был поебок,было нежно, тепло, молчаливо,и, оттуда катясь,говорил колобок:до свиданья, спасибо, счастливо.На любое идейное знамя,даже лютым соблазном томим,я смотрю недоверчиво, зная,сколько мрази ютится под ним.Слежу без испуга и дрожироссийских событий пунктир:свобода играет, как дрожжи,подкинутые в сортир.Надежды огненный отварв душе кипит и пламенеет:еврей, имеющий товар,бодрей того, кто не имеет.Вижу лица или слышу голоса —вспоминаются сибирские леса,где встречались ядовитые грибы —я грущу от их несбывшейся судьбы.Уже мы в гулянии пылкомучастие примем едва ли,другие садятся к бутылкам,которые мы открывали.Еврей опасен за пределомзанятий, силы отнимающих;когда еврей не занят делом,он занят счастьем окружающих.Казенные письма давноя рву, ни секунды не тратя:они ведь меня все равнопотом наебут в результате.Покуда мы свои выводим трели.нас давит и коверкает судьба,поэтому душа — нежней свирели,а пьешь — как водосточная труба.Я искренне люблю цивилизациюи все ее прощаю непотребстваза свет, автомобиль, канализациюи противозачаточные средства.Мы столько по жизни мотались,что вспомнишь — и каплет слеза,из органов секса осталисьу нас уже только глаза.Есть люди — пламенно и бурнодобро спешат они творить,но почему-то пахнут дурноих бескорыстие и прыть.Высок успех и звучно имя,мои черты теперь суровы,лицо значительно, как вымяу отелившейся коровы.Нам не светит благодатьс ленью, отдыхом и песнями:детям надо помогатьдо ухода их на пенсии.Не сдули ветры и годани прыть мою, ни стать,и кое-где я хоть куда,но где — устал искать.Всюду ткут в уюте спаленновых жизней гобелен,только мрачен и печаленчуждый чарам чахлый член.Заметь, Господь, что я не охали не швырял проклятий камни,когда Ты так меня мудохал,что стыдно было за Тебя мне.В одной ученой мысли ловкойоткрылась мне блаженствабездна:спиртное малой дозировкойв любых количествах полезно.На старости я сызнова живу,блаженствуяво взлетах и падениях,но жалко, что уже не наяву,а в бурных и бесплотныхсновидениях.Сегодня многие хотятбеседовать со мной,они хвалой меня коптят,как окорок свиной.А все же я себе союзники вечно буду таковым,поскольку сам себе соузникпо всем распискам долговым.Чувствуя страсть, устремляйся впередс полной и жаркой душевной отдачей;верно заметил российский народ:даже вода не течет под лежачий.Жалеть, а не судить я дал зарок,жестока жизнь, как римский Колизей,и Сталина мне жаль: за краткий срокжену он потерял и всех друзей.Покрыто минувшее пылью и мглой,и, грустно чадя сигаретой,тоскует какашка, что в жизни былойбыла ресторанной котлетой.Ругая жизнь за скоротечность,со мной живут в лохмотьях пестрыхдве девки — праздность и беспечность,моей души родные сестры.С высот палящего соблазнаспадая в сон и пустоту,по эту сторону оргазмадуша иная, чем по ту.Еще мне внятен жизни шуми штоф любезен вислобокий:пока поверхностен мой ум,еще старик я не глубокий.Хмельные от праведной страсти,крутые в решеньях кромешных,святые, дорвавшись до власти,намного опаснее грешных.На Страшный суд разборки радиэпоху выкликнув мою,Бог молча с нами рядом сядетна подсудимую скамью.Мне жалко, что Бог допускаетнелепый в расчетах просчет,и жизнь из меня утекаетбыстрее, чем время течет.Вел себя придурком я везде,но за мной фортуна поспевала,вилами писал я на воде,и вода немедля застывала.Наверно, так понур я от того,что многого достиг в конце концов,не зная, что у счастья моегоусталое и тусклое лицо.Вон те — ознобно вожделеют,а тех — терзает мира сложность;меня ласкают и лелеютмои никчемность и ничтожность.Для игры во все художествамой народ на свет родилмного гениев и множествонесусветных тал мудил.Таким родился я, по счастью,и внукам гены передам:я однолюб: с единой страстьюлюбил я всех попутных дам.Я старый, больной и неловкий,но знают гурманки слияния,что в нашей усталой сноровкееще до хера обаяния.Я не выйду в гордость нациии в кумиры на стене,но напишут диссертациисто болванов обо мне.Мы сразу правду обнаружим,едва лишь зорко поглядим:в семье мужик сегодня нужен,однако не необходим.Любезен буду долго я народу,поскольку так нечаянно случилось,что я воспел российскую природу,которая в еврея насочилась.Увы, великодушная гуманность,которая над нами зыбко реет,похожа на небесную туманность,которая слезится, но не греет.Попал мой дух по мере ростапод иудейское влияние,и я в субботу пью не просто,а совершаю возлияние.Хотя политики наврядимеют навык театральный,но все так сочно говорят,как будто секс творят оральный.Плетясь по трясине семейного долгаи в каше варясь бытовой,жена у еврея болеет так долго,что стать успевает вдовой.Владеющие очень непростойсноровкой в понимании округи,евреи даже вечной мерзлотойумеют торговать на жарком юге.Кошмарным сном я был разбужен,у бытия тряслась основа:жена готовила нам ужин,а в доме не было спиртного.Увы, стихи мои и проза,плоды раздумий и волнений —лишь некий вид и сорт навозадля духа новых поколений.Когда мне о престижной шепчутвстречес лицом, известным всюду и везде,то я досадно занят в этот вечер,хотя еще не знаю, чем и где.Глазея пристально и праздно,я очень странствовать люблю,но вижу мир ясней гораздо,когда я в комнате дремлю.Пришла прекрасная пораявиться мудрости примером,и стало мыслей до хера,поскольку бросил мыслить хером.Таланту чтобы датьраспространенность,Творец наш поступил, как искуситель,поэтому чем выше одаренность,тем более еблив ее носитель.Пора уже налить под разговор,селедку покромсавши на куски,а после грянет песню хриплый хор,и грусть моя удавится с тоски.Пишу я вздор и ахинею,херню и чушь ума отпетого,но что поделаешь — имеюя удовольствие от этого.Меж земной двуногой живностивсюду, где ни посмотри,нас еврейский ген активностив жопу колет изнутри.Дикая игра воображенияпопусту кипит порой во мне —бурная, как семяизвержениедряхлого отшельника во сне.Я к эпохе привернут, как маятник,в нас биение пульса единое;глупо, если поставят мне памятник —не люблю я дерьмо голубиное.Ты с ранних лет в карьерном ражеспешил бежать из круга нашего;теперь ты сморщен, вял и важен,как жопа дряхлого фельдмаршала.По многим ездил я местам,и понял я не без печали:евреев любят только там,где их ни разу не встречали.В пустыне усталого духа,как в дремлющем жерле вулкана,все тихо, и немо, и глухо —до первых глотков из стакана.Уже виски спалила проседь,уже опасно пить без просыпа,но стоит резко это бросить,и сразу явится курносая.Жизни надвигающийся вечеря приму без горечи и слез;даже со своим народом встречуя почти спокойно перенес.Был организм его злосчастнопогублен собственной особой:глотал бедняга слишком частослюну, отравленную злобой.Я под солнцем жизни жарюсь,я в чаду любви томлюсь,а когда совсем состарюсь —выну хер и заколюсь.Затаись и не дыши,если в нервах зуд:это мысли из душик разуму ползут.Когда я крепко наберусьи пьяным занят разговором,в моей душе святая Русь горланитпесни под забором.Кипит и булькает во мне идей имыслей тьма,и часть из них еще в уме,а часть — сошла с ума.Столько стало хитрых технологий,множество чудес доступно им,только самый жалкий и убогийхер живой пока незаменим.Если на душе моей тревога.я ее умею понимать:это мировая синагога тайнопризывает не дремать.Я знаю, зрителя смеша,что кратковременна потеха,и ощутит его душав осадке горечь после смеха.По жизни я не зря гулял,и зло воспел я, и добро.Творец не зря употреблялменя как писчее перо.Прорехи жизни сам я штопали не жалел ни сил, ни рук,судьба меня скрутила в штопор,и я с тех пор бутылке друг.Я слишком, ласточка, усталот нежной устной канители,я для ухаживанья стар —поговорим уже в постели.Хоть запоздало, но не поздноРоссии дали оживеть,и все, что насмерть не замерзло,пошло цвести и плесневеть.Любовь завяла в час урочный,и ныне я смиренно рад,что мне остался беспорочныйгастрономический разврат.Нам потому так хорошо,что, полный к жизни интереса,грядущий хам давно пришели дарит нам дары прогресса.Всего лишь семь есть нот у гаммы,зато звучат не одинаково:вот точно так у юной дамыесть много разного и всякого.Сегодня думал я всю ночь,издав к утру догадки стон:Бог любит бедных, но помочьумножить ноль не может Он.Поскольку много дураковхотят читать мой бред,ни дня без глупости — таковмой жизненный обет.Жаль Бога мне: святому духутоскливо жить без никого:завел бы Он себе старуху,но нету ребер у Него.Когда кому-то что-то лгу,таким азартом я палим,что сам угнаться не могуза изолжением моим.При всей игре разнообразияфигур ее калейдоскопа,Россия все же не Евразия,она скорее Азиопа.На все глядит он опечаленнои склоненк мерзким обобщениям;бедняга был зачат нечаяннои со взаимным отвращением.Если хлынут, пришпоря коней,вновь монголы в чужое пространство,то, конечно, крещеный еврейлегче всех перейдет в мусульманство.Себя из разных книг салатомсегодня тешил я не зря,и над лысеющим закатомвзошла кудрявая заря.За то, что теплюсь легким смехоми духом чист, как пилигрим,у дам я пользуюсь успехом,любя воспользоваться им.Женился на красавицесмиренный Божий раб,и сразу стало нравитьсягораздо больше баб.Я к веку относился неспростас живым, но отчужденным интересом:состарившись, душа моя чиста,как озеро, забытое прогрессом.Потоки слов терзают ухо,как эскадрилья злобных мух:беда, что недоросли духатак обожают мыслить вслух.Везде, где можно стать бойцом,везде, где бесятся народы,еврей с обрезанным концомидет в крестовые походы.Не по воле несчастного случая,а по времени — чаша выпита —нас постигла беда неминучая:лебедой поросло наше либидо.Весна — это любовный аромати страсти необузданный разлив;мужчина в большинстве своем женат,поэтому поспешлив и пуглив.Споры о зерне в литературе —горы словобудной чепухи,ибо из семян ума и дуриравные восходят лопухи.Переживет наш мир беспечныйлюбой кошмар как чепуху,пока огонь пылает вечныйу человечества в паху.С тоской копаясь в тексте сраном,его судить самодержавен,я многим жалким графоманамбывал сиятельный Державин.Наш разум тесно связан с телом,и в том немало есть печали;про то, что раньше ночью делал,теперь я думаю ночами.В устоях жизни твердокамен,семью и дом любя взахлеб,мужик хотя и моногамен,однако жуткий полиеб.Неволю ощущая, словно плен,я полностью растратил пыл удалый,и общества свободного я член,теперь уже потрепанный и вялый.Пришли ко мне, покой нарушив,раздумий тягостные муки:а вдруг по смерти наши душина небе мрут от смертной скуки?В зоопарке под вопли детейукрепилось мое убеждение,что мартышки глядят на людей,обсуждая свое вырождение.А то, что в среду я отверг,неся гневливую невнятицу,то с радостью приму в четверг,чтобы жалеть об этом в пятницу.Что я люблю? Курить, лежать,в туманных нежиться томленияхи вяло мыслями бежатьво всех возможных направлениях.Бывают лампы в сотни ватт,но свет их резок и увечен,а кто слегка мудаковат —порой на редкость человечен.Не только от нервов и стужиболезни и хворости множатся:здоровье становится хуже,когда о здоровье тревожатся.Ворует власть, ворует челядь.вор любит вора укорять:в Россию можно смело верить,но ей опасно доверять.Чтобы душа была чиста.жить не греша совсем не глупо,но жизнь становится пуста.как детектив, где нету трупа.Судить подробней не берусь,но стало мне теперь видней:евреи так поили Русь,что сами спились вместе с ней.Я рад, что вновь сижу с тобой,сейчас бутылку мы откроем,мы объявили пьянству бой,но надо выпить перед боем.Везде на красочных обложкахи между них в кипящем шелестестоят — идут на стройных ножкахбольшие клумбы пышной прелести.Есть в ощущениях обмани есть обида в том обмане:совсем не деньги жгут карман,а их отсутствие в кармане.Вновь меня знакомые сейчасбудут наставлять, кормя котлетами:счастье, что Творец не слышит нас —мы б Его затрахали советами.Эпоха лжи, кошмаров и увечийиздохла, захлебнувшись в нашихстонах,божественные звуки русской речислышны теперьво всех земных притонах.До славной мысли неслучайнойдобрел я вдруг дорогой плавной:у мужика без жизни тайнойнет полноценной жизни явной.На высокие наши стремления,на душевные наши нюансы,на туманные духа томления —очень грубо влияют финансы.Стали бабы страшной силой,полон дела женский треп,а мужик — пустой и хилый,дармоед и дармоеб.Еще родить нехитрую идеюмогу после стакана или кружки,но мысли в голове уже редеют,как волос на макушке у старушки.О нем не скажешь ничего —ни лести, ни хулы;ума палата у него,но засраны углы.В неполном зале — горький смехво мне журчит без осуждения:мне, словно шлюхе, жалко всех,кто не получит наслаждения.Со мной, хотя удаль иссякла,а розы по-прежнему свежи,еще приключается всякое,хотя уже реже и реже.До поры, что востребую их,воплощая в достойных словах,много мыслей и шуток моихсодержу я в чужих головах.Все дружно и России воздели глазаи в Божье поверили чудо,и пылко целует теперь образаповсюдный вчерашний Иуда.Полистал я его откровенияи подумал, захлопнув обложку,что в источник его вдохновениямузы бросили дохлую кошку.Я щедро тешил плоть,но дух был верен чести;храни его. Господь,в сухом и теплом месте.Вчера ходил на пир к знакомым;их дом уютен, как кровать;но трудно долго почивать,когда не спится насекомым.Господь, услышав жалобы мои,подумал, как избыть мою беду,и стали петь о страсти соловьив осеннем неприкаянном саду.Чисто чувственно мной замечено,как незримо для наблюденияк нам является в сумрак вечерамуза легкого поведения.И жизнь моя не в тупике,и дух еще отзывчив к чувству,пока стакан держу в руке,а вилкой трогаю капусту.Вся наша склонность к оптимизму —от неспособности представить,какого рода завтра клизмусудьба решила нам поставить.У писательского круга —вековечные привычки:все цитируют друг друга,не используя кавычки.Я жизнь мою прошел пешком,и был карман мой пуст,но метил я в пути стишкомлюбой дорожный куст.Блажен, кто истов и суров,творя свою бурду,кто издает могучий ревна холостом ходу.Евреи всходят там,где их не сеяли,цветут и колосятсягде не просят,растут изнепосаженного семении всюдубезобразно плодоносят.Когда по пьянке все двоится,опасно дальше наливать,и может лишняя девицалегко проникнуть на кровать.Мир хотя загадок полон,есть ключи для всех дверей;если в ком сомненья, кто он,то, конечно, он еврей.Несложен мой актерский норов:ловя из зала волны смеха,я торжествую, как Суворов,когда он с Альп на жопе съехал.Виновен в этом или космос,или научный беспредел:несовращеннолетний возраствесьма у дев помолодел.Молчу, скрываюсь и таю,чтоб даже искрой откровенияне вызвать пенную струюиз брюк общественного мнения.Я к вам бы, милая, приниксо страстью неумышленной,но вы, мне кажется, — родникводы весьма промышленной.Дожрав до крошки, хрюкнув сытои перейдя в режим лежания,свинья всегда бранит корытоза бездуховность содержания.Где все сидят, ругая власть,а после спят от утомления,никак не может не упастьдоход на тушу населения.Однажды фуфло полюбило туфтус роскошной и пышной фигурой,фуфло повалило туфту на тахтуи занялось пылкой халтурой.Зачем печалиться напрасно,словами горестно шурша?У толстых тоже очень частобывает тонкая душа.Не видел я нигде в печати,но это знают все студенты:про непорочное зачатиемиф сочинили импотенты.Думаю об этом без конца,наглый неотесанный ублюдок:если мы — подобие Творца,то у Бога должен быть желудок.В годы, что прослыли беззаботными(время только начало свой бег),ангелы потрахались с животными —вышел первобытный человек.Уже давно мы не атлеты,и плоть полнеет оголтело,теперь некрупные предметыя ловко прячу в складках тела.Держусь ничуть не победительно,весьма беспафосно звучу,меня при встрече снисходительноублюдки треплют по плечу.В немыслимом количестве томовмусолится одна и та же шутка —что связано брожение умовс бурчанием народного желудка.Моя пожизненная аураперед утечкой из пространствав неделю похорон и траурапронижет воздух духом пьянства.Всему учился между прочим,но знаю слов я курс обменный,и собеседник я не очень.но соболтатель я отменный.Хотя везде пространство есть,но от себя нам не убресть.Ведь любой от восторга дурея,сам упал бы в кольцо твоих рук —что ж ты жадно глядишь на евреяв стороне от веселых подруг?Конечно, всюду ложь и фальшь,тоска, абсурд и бред,но к водке рубят сельдь на фарш,а к мясу — винегрет.Всякий нес ко мне боль и занозы,кто судьбе проигрался в рулетку,и весьма крокодиловы слезыо мою осушались жилетку.Время тянется уныло,но меняться не устало:раньше все мерзее было,а теперь — мерзее стало.Кто книжно, а кто по наитию,но с чувством неясного страхаоднажды приходишь к открытиюсообщества духа и паха.Идеей тонкой и заветнойбогат мой разум проницательный:страсть не бывает безответной —ответ бывает отрицательный.Бурлит российский передел,кипят азарт и спесь,а кто сажал и кто сидел —уже неважно здесь.Когда близка пора маразма,как говорил мудрец Эразм,любое бегство от соблазнаесть больший грех,чем сам соблазн.Плачет баба потому,что увяло тело,а давала не тому,под кого хотела.Художнику дано благословлять —не более того, хоть и не менее,а если не художник он, а блядь,то блядство и его благословение.Я храню душевное спокойствие,ибо все, что больно,то нормально,а любое наше удовольствие —либо вредно, либо аморально.Жила была на свете дева,и было дел у ней немало:что на себя она надела,потом везде она снимала.Людей давно уже делю —по слову, тону, жесту, взгляду —на тех, кому я сам налью,и тех, с кем рядом пить не сяду.Я живу в тишине и покое,стал отшельник, монах и бирюк,но на улицах вижу такое,что душа моя рвется из брюк.Мир совершенствуется так —не по годам, а по неделям, —что мелкотравчатый бардакбольшим становится борделем.Разгул наук сейчас таков.что зуд ученого азартавот-вот наладит мужиковрожать детей восьмого марта.Старение — тяжкое бедствие,к закату умнееют мужчины,но пакостно мне это следствиеот пакостной этой причины.Я думаю украдкой и тайком,насколько легче жить на склоне лет,и спать как хорошо со стариком:и вроде бы он есть, и вроде нет.За глину, что вместе месили,за долю в убогом кускеподвержен еврей из Россиитяжелой славянской тоске.Угрюмо замыкаюсь я, когданапившаяся нелюдь и ублюдкимне дружбу предлагают навсегдаи души облегчают, как желудки.Куражится в мозгу моем винов извилинах обоих полушарий,здоровье для того нам и дано,чтоб мы его со вкусом разрушали.Конечно, это горестно и грустно,однако это факты говорят:евреи правят миром так искусно,что сами себе пакости творят.Характер мира — символический,но как мы смыслы ни толкуй,а символ истинно фаллическийи безусловный — только хуй.Не зря читал я книги,дух мой рос,дает сейчас мой разум безразмерныйна самый заковыристый вопрос —ответ молниеносный и неверный.Совершенно обычных детеймы с женой, слава богу, родители,пролагателей новых путейпусть рожают и терпят любители.В обед я рюмку водки пью под суп,и к ночи — до бровей уже налит,а те, кто на меня имеет зуб,гадают, почему он так болит.На некоторой стадии подпитиявсе видится ясней, и потомустановятся понятными события,загадочные трезвому уму.Финал кино: стоит кольцомдесяток близких над мужчиной,а я меж них лежу с лицом,чуть опечаленным кончиной.Политики весьма, конечно, разны,и разные блины они пекут,но пахнут одинаково миазмы,которые из кухонь их текут.В российской опереттеисторическойтеперь уже боюсь я не солистов,а слипшихся слюнойпатриотическойхористов и проснувшихся статистов.Подумав, я бываю поражен,какие фраера мы и пижоны:ведь как бы мы любили наших жен,когда б они чужие были жены!Господь безжалостно свиреп,но стихотворцам, если нищи,дает перо, вино и хлеб,а ближе к ночи девок ищет.Я не пророк, не жрец, не воин,однако есть во мне харизма,и за беспечность я достоинапостольства от похуизма.Старик не просто жить устал,но более того:ему воздвигли пьедестал —он ебнулся с него.Заметил я порок врожденныйу многих творческих людей:кипит их разум поврежденныйот явно свихнутых идей.Я принес из синагогивечной мудрости слова:если на ночь вымыть ноги,утром чище голова.Ешьте много, ешьте мало,но являйте гуманизми не суйте что попалов безответный организм.Весьма, конечно, старость ощутима,но ценным я рецептом обеспечен:изношенной душе необходимаполивка алкоголем каждый вечер.Кипят амбиции, апломбы,пекутся пакты и процессы,и тихо-тихо всюду бомбылежат, как спящие принцессы.Пока течет и длится срок,меняя краски увядания,мой незначительный мирокмне интересней мироздания.Повсюду, где случалось поселиться —а были очень разные места, —встречал я одинаковые лица,их явно Бог лепил, когда устал.Только что вставая с четверенек,мы уже кусаем удила,многие готовы ради денегделать даже добрые дела.Про подлинно серьезные утратыжалеть имеют право лишь кастраты.Не зря из мужиков сочится стони жалобы, что жребий их жесток:застенчивый досвадебный бутонв махровый распускается цветок.Ища свой мир в себе, а не вовне,чуть менее полощешься в гавне.Давно про эту знал бедумой дух молчащий:весна бывает раз в году,а осень — чаще.Не раз наблюдал я,как быстро девица,когда уже нету одежды на ней,от Божьего ока спеша заслониться,свою наготу прикрывает моей.Когда от тепла диктатурыэпоха кишит саранчой,бумажные стены культурыгорят или пахнут мочой.Дорога к совершенству нелегка,и нет у просветления предела;пойду-ка я приму еще пивка,оно уже вполне захолодело.Цветы на полянах обильней растути сохнут от горя враги,когда мы играем совместный этюдв четыре руки и ноги.На выставках тешится публикавысокой эстетикой разницы,смакуя, что дырка от бублика —иная, чем дырка от задницы.Зачемтолпимся мы у винной бочки?Затем,чтоб не пропасть поодиночке.Нет, на бегство я не уповал,цепи я не рвал, не грыз, не резал,я чихал на цепи и плевал,и проела ржавчина железо.А верю я всему покамест:наступит светлая пора,детей в семью приносит аист,вожди желают нам добра.Покоем и бездельем дорожа,стремлюсь, чтоб суета текла не густо,к тому же голова тогда свежа,как только что политая капуста.Пускай витийствует припадочнолюбой, кто мыслями томим,а у меня ума достаточно,чтоб я не пользовался им.О мраке разговорили лазури,в какие кружевалюбовь ни кутай,но женщина,когда ее разули —значительноподатливей обутой.А жалко мне, что я не генералс душою, как незыблемый гранит,я столько бы сражений проиграл,что стал бы легендарно знаменит.Свалился мне на голову кирпич,я думаю о нем без осуждения:он, жертвуя собой, хотел постичьэстетику свободного падения.Какого и когда бы ни спросилиоракула о будущем России,то самый выдающийся оракулневнятно бормотал и тихо плакал.Всерьез меня волнует лишь угроза —подумаю, мороз бежит по коже, —что я из-за растущего склерозаначну давать советы молодежи.Скорби наши часто безобразны,как у нищих жуликов — их язвы.Сегодня только темный истукан,изваянный из камня-монолита,отвергнет предлагаемый стакан,в который благодать уже налита.Дурная получилась нынче ночь:не спится, тянет выпить и в дорогу:а Божий мир улучшить я не прочь,но как — совсем не знаю, слава богу.Я лягу в землю плотью смертной,уже недвижной и немой,и тени дев толпой несметнойбесплотный дух облепят мой.Грядущий век пойдет научно,я б не хотел попасть туда:нас раньше делали поштучно,а там — начнут растить стада.Пивною пенистой тропойс душевной близостью к дивануне опускаешься в запой,а погружаешься в нирвану.Я все же очень дикий гусь:мои устои эфемерны —душой к дурному я влекусь,а плотью — тихо жажду скверны.Не знаю, как по Божьей сметедолжна сгореть моя спираль,но я бы выбрал датой смертичисло тридцатое, февраль.Раскидывать чернуху на тусовкеидут уже другие, как на танцы,и девок в разноцветной расфасовкеуводят эти юные засранцы.Сев тяжело, недвижно, прочно,куда-то я смотрю вперед:задумчив утром так же точномой пес, когда на травку срет.Везде в чаду торгового угаравсяк вертится при деле,им любимом,былые короли гавна и паратеперь торгуют воздухом и дымом.Страдал я легким, но пороком,живя с ним годы беспечальные:я очень склонен ненарокомупасть в объятия случайные.Сейчас пойду на именины,явлю к напиткам интереси с ломтем жареной свининыя пообщаюсь наотрез.Навряд ли в Божий план входило,чтобы незрячих вел мудила.Поэтессы в любви прихотливыи не всем раскрывают объятья,норовя про плакучие ивыпочитать, вылезая из платья.Кто без страхас реальностью дружит,тот о ней достовернее судит:раньше было значительно хуже,но значительно лучше, чем будет.Книжек ветхихлюбезно мне чтение,шел по жизнипутем я проторенным,даже девкам весь век предпочтениеотдавал я уже откупоренным.Меня оттуда съехать попросили,но я — сосуд российского сознанияи часто вспоминаю о России,намазывая маслом хлеб изгнания.Не ждешь,а из-за кромки горизонта —играющей судьбы заначка свежая —тебе навстречу нимфа, амазонка,наяда или просто блядь проезжая.Я безрадостный слышу мотив.у меня обольщения нет.ибо серость, сольясь в коллектив,обретает коричневый цвет.Прикинутого фраера типажповсюду украшает наш пейзаж,он даже если только в неглиже,то яйца у него — от Фаберже.Дешевыми дымили папиросами,Вольтерами себя не объявляли,но в женщине с культурными запросаминемедля и легко их утоляли.Разум по ночам —в коротком отпуске,именно отсюда наши отпрыски,и текут потоки малолеток —следствие непринятых таблеток.Загадка, заключенная в секрете,жужжит во мне, как дикая пчела:зачем-то лишь у нас на белом светесегодня наступает со вчера.Я с утра томлюсь в неясной панике,маясь от тоски и беспокойства —словно засорилось что-то в кранике,капающем сок самодовольства.Приличий зоркие блюстители,цензуры нравов почитатели —мои первейшие хулители,мои заядлые читатели.Вкусил я достаточно света,чтоб кануть в навечную тьму,я в Бога не верю, и этопрекрасно известно Ему.