— Ему еще от меня перепадет, но ведь молодец!
— Молодец, — согласился Покровский. — Все вы здесь…
— Отцы! — сверху раздался торжествующий бас Георгия. — Встал! Как будто всегда здесь и стоял!
— Так ведь всегда и стоял, — откликнулся священник, — только он, и никакой антенны.
— Никакой! — продолжал кричать Георгий.
А потом вдруг поцеловал крест и заплакал. И только по движению губ Арсений разобрал, что чуть слышно прошептал этот странный человек:
— Спасибо Тебе, Господи. За все.
— Кстати, батюшка, — вдруг спросил Арсений, — а какой сегодня день?
— С утра была пятница, — улыбнулся отец Леонид, — впрямь забыли или шутите?
— Какие шутка? Я вот и сколько сейчас времени спросить хочу.
— А посмотрите вон туда… Нет, правее.
— Куранты? Без двадцати пять. Можно верить?
— Не сомневайтесь, время точнехонькое.
— Значит, мы сейчас в самом центре Энска. Думаю, где-то здесь должна быть редакция вашей местной газеты.
— Прямо к крыльцу подвезу. А что, знаете там кого-нибудь?
— Недавно познакомился. Некто Владимир Орлов…
— «Некто!» Тоже мне, сказали. Владимир Олегович совсем не некто. Мы с ним, точнее с его второй половиной, давнишние оппоненты.
— Не понял, батюшка. Вторая половина — это его жена?
— Он разведенный. Вторая половина…
— Вот, Арсений Васильевич, приехали. Думаю, не последний раз мы к Георгию выбрались.
— Очень надеюсь на это, батюшка. И все же, про Орлова доскажите, пожалуйста.
— А что тут досказывать? В нем словно два человека живут. Да он и сам этого не скрывает, Двойником называет. Орлов — очень талантливый журналист, смелый человек. Его всегда читать интересно, жаль главный редактор в «Энской заре» мужик трусоватый, особо не дает Орлову развернуться. А второй, Двойник, эдакий меланхолик, вечно брюзжащий и только на дне, простите, бутылки, находящий отдохновение.
— Простите. Лишнего наговорил.
— Так это я расспрашивать начал, батюшка.
— Кстати, а давно вы с ним знакомы?
— Тогда уж с ними — и с Орловым, и с Двойником. Недавно познакомились… в одном заведении. Он мне на прощание рукопись свою дал…
— Вот как? И каковы впечатления, Арсений Васильевич?
— Да в том-то и дело, открыл первую страницу… Да вот она — с собой рукопись таскаю. Послушайте, батюшка: «Момент истины — лишь момент. Мелькнет и ускользнет. Темно и пусто. Вот завоют из пустых энских садов беспризорные псы. У человека тоска злее собачьей кобельканто. Нигде так тяжко осень не давит на душу, как в глухих российских уголках. Унылое оцепенение умами и просторами. И скребется мышью в подвалах сознания вопрос: вот еще год пройдет, а что дальше?» Ну, а у него дальше про силуэты энских храмов, которые теряются во мгле…
— Да, — только и сказал отец Леонид. — А рукопись все-таки до конца прочитайте. Там не только Двойник пишет, но и Орлов, который очень любит и Энск, и Россию.
— В том то и дело, что я таскаю ее, а вдруг Владимиру Олеговичу она нужна. Пойду, покаюсь, если еще разрешит подержать у себя — обязательно прочту.
— Там вся проблема… Впрочем, действительно, сначала прочтите, а потом мы поговорим. Если мы поймем Орлова, то поймем, что сейчас происходит с русским интеллигентом.
Пока они разговаривали, не замечая вокруг ничего и никого, из подъезда старинного и обшарпанного двухэтажного дома вышел человек с кожаным портфелем. Он зябко поежился, поднял воротник — и вскоре растаял во мгле. Это был Владимир Олегович Орлов.
— Вы в редакцию?
— Да.
— Там никого нет. Уже пять часов.
— В мои годы мы из редакции уходили затемно.
— В мои тоже, Арсений Васильевич.
— Мы знакомы?
— Нет, просто я здесь корректором работаю.
— Понятно. Что ж, будем считать, что вот так постепенно я познакомлюсь со всей редакцией «Энской зари». Вас зовут…
— Галина. Галина Аркадьевна.
— Очень приятно.
— Мне тоже. Простите, руки вам подать не могу.
— Это вы меня простите, — спохватился Арсений, — позвольте я вам помогу. Такая хрупкая, разве можно такие тяжести таскать?
— Так больше некому. Сегодня у нас наконец-то зарплату дали, пятница, сами понимаете…
— Не совсем, Галина Аркадьевна.
— В Энске это главный рыночный день. Вот я и затоварилась по полной.
— Послушайте, — Арсений сделал еще одну попытку взять у женщины свертки, — давайте ваше богатство, обещаю, все будет в целости-сохранности. Я провожу вас.
— Никогда и ничего не обещайте, Арсений Васильевич. Приятно, конечно, что заезжие писатели такие джентльмены, но боюсь, сейчас от яиц, купленных мною, останется месиво.