— Птички-невелички. Нет, Лена, не получится.
— Что не получится?
— Праздника. Он или есть, или его нет. А если на душе пасмурно, ни шарлотка не поможет, ни даже великий остроумец Тихон.
— Послушай, дорогая, — Елена села на диван рядом с дочерью и взяла ее ладонь в свои руки, — ну, хорошо: за многое из того, что я сказала тогда мне стыдно.
— Правда?
— Сущая. А чему ты так обрадовалась?
— Твоим словам. Теперь осталось совсем немного: пойти к нему и сказать об этом.
— Ему?
— Да.
— Пойти и сказать: простите, ради Бога.
— Наташенька, я все понимаю, кровь сказывается, и все такое…
— Какая кровь? — удивилась девушка.
— Это так, вырвалось. Я всегда думала, что мы с тобой понимаем друг друга…
— А разве нет?
— Тогда пойми: он ведь тоже обидел меня. И очень сильно. Ему должно быть стыдно?
— А ему стыдно.
— Серьезно?
— Лена, милая, ты опять начинаешь…
— Не стесняйся, говори. Заводиться?
— Волноваться.
— А что мне остается делать? Всегда думала, что дочь обязательно будет на моей стороне…
— Даже если ты не права?
— Но ведь он тоже обидел меня. В конце концов, если этот писатель — мужчина, то он должен придти первым и извиниться. Ну, а потом и я … может быть.
— Смешная ты, Лена, — неожиданно Наташа наклонилась и поцеловала матери руку. Та смутилась:
— Телячьи нежности… Теперь ты подлизываешься?
— Представь, — Наташа, словно не услышала последних слов Елены, — тебе нужно купить хлеб. Пошла ты в магазин, а там очередь. Что ты делаешь?
— Разумеется, становлюсь в эту очередь.
— А если впереди тебя мужчина, ты попросишь его уступить тебе свое место? Ведь ты же женщина…
— Нашла с чем сравнивать. Это совсем другое дело…
— Почему, Лена?
— Слушай, не люблю, когда ты так на меня смотришь… И вообще, какая-то ты в последнее время стала назидательно-умная. Вот. Все-таки я мать, ты дочь. А старших надо уважать…
— Ты же знаешь, что я старше тебя, Лена…
— Ох, эти твои аллегории…
— Знаю, у Елены Евгеньевны от них аллергия. Ты куда уходишь?
— Скоро буду… Да не переживай, просто я хочу в очереди за хлебом стать впереди мужчины.
— Какая ты у меня молодец!
— А вот этого — не надо. Лучше займись шарлоткой. Праздник все-таки состоится. Мне так кажется.
— Арсений Васильевич…
— Да. Ой, это вы? Не поверите, а я к вам шел.
— Вы хотели сказать, к Наташе.
— Именно к вам. Извелся за эти три дня. Хотел прощения у вас попросить.
— Боитесь, что не дам возможности общаться с дочерью?
— Звучит как-то двусмысленно… Просто, когда остыл, стыдно стало.
— Нормально звучит. Опять притворяетесь, вы же знаете… Впрочем, стоп. Сначала я тоже хотела бы извиниться перед вами.
— Принимается, — очень просто сказал Арсений и улыбнулся. Но ответной улыбки не дождался.
— Я это сделала ради душевного спокойствия дочери…
— Но ведь сделали же…
— Значит так, нам нужно очень серьезно поговорить.
— У меня в келье не очень.