— Кто?
— Не стена же! Моя голова. Шучу: вы. Теперь понимаю, почему Елена Евгеньевна так на меня всегда реагировала… Хорошо, я действительно надеюсь, что совсем скоро успокою ваше сердце, но прежде несколько вопросов. Можно?
— Конечно.
— Что ваша сестра делала в Среднеокске летом 1991 года.
— Почему летом? Она приехала туда на работу в … ну правильно — в последних числах августа. Еще лето было. Хотя вы встретились в сентябре, после концерта.
— Уже веселее. А после какого концерта, простите?
— Катя преподавала фортепьяно в местной музыкальной школе. Она сама выбрала Среднеокск, говорила, что любит тихие и старинные русские города.
— Ну не такой уж Среднеокск тихий…
— Да, она это тоже быстро поняла. А как же вы могли забыть свой концерт? Хотя это, наверное, было просто выступление перед читателями. Стихи вы читали, Арсений Васильевич, свои стихи. Катя подарила цветы…
— Мне?
— А кому же еще? Вот как в Энской библиотеке дарили девицы, так и в Среднеокске. А потом вы попросили показать ее город. Она, дурочка, и согласилась…
— Почему — дурочка?
— А потому, что не всегда хороший поэт — это хороший человек. Потому что и подумать не могла сестренка моя, чем закончится ваша прогулка под луной.
— Вы и про луну все знаете?
— Представьте себе! Сколько лет храню ее письмо, где она описывает тот вечер… Мы ведь близки очень были. Мама даже обижалась, что друг другу доверяем больше, чем ей.
— У вас с собой это письмо? Ну, смелее. Я же знаю, вы принесли его.
— Хорошо. Вот оно.
— Про себя читайте. Пожалуйста.
— А откуда я знаю, когда про меня начнется?
— Про себя, значит не вслух.
— А-а, теперь понял.
Арсений успел заметить, что его слова вызвали у Елены мимолетную улыбку. Впрочем, улыбка также быстро погасла, как и появилась.
— Теперь мне все понятно.
— Что понятно?
— Я же сказал, все. Деталей не хватало, и вот теперь они появились.
— «Детали!» Я и забыла, что вы Шерлока Холмса с детства любите.
— А откуда? Ах, книги… Значит, читали? Приятственно. Скажите, а мои дорожные заметки за тот, 1991 год, читали?
— Разумеется. И удивилась. Про какой-то кустик — страницы, а про посещение Среднеокска — десять сухих строк. О моей бедной Кате — ни слова.
— Сейчас все прояснится, Елена Евгеньевна. Пожалуй, самый главный вопрос: что случилось потом? Ведь случилось же, если…
— … Если мамой Наташа называет меня? У сестры было больное сердце — врожденный порок. Наша мама, Наташина бабушка, рассказывала, что врачи говорили, мол, проживет Катюша лет четырнадцать, не больше. А она двадцать прожила. Рожать ей нельзя было. Категорически.
— Аборт же она делать отказалась…
— Да, столь же категорически… Дальше, думаю, можно не продолжать?
— Почему же… Чувствую, вы что-то не договариваете.
— Правильно чувствуете. Мы с сестрой погодки. Но и внешне, и по характеру очень разные. Она — тихая, мечтательная, а я всех мальчишек соседских гоняла. В институте у меня роман приключился. С той поры верю в сглаз. «Какая будет пара!» — только и слышала.
— Он вас бросил?
— Нет, бросила его я. На последнем курсе забеременела.
— Понятно…
— Да ничего вам не понятно! Извините. Просто не люблю показную душевность.
— Вам виднее.
— Обещали что-то прояснить, а сами в душу лезете. Ладно, только ради памяти Катюши, надеюсь, и вы будете со мной также откровенны…
Мой принц соловьем заливался. Рано, говорил, хомутом нам обзаводиться. Молодые еще, успеем. И вот то, что не сделала Катюша, сделала я, здоровенная деваха… осталось досказать немного: аборт делала подпольно, у одной бабки: боялась родителей. Короче, детей у меня больше не будет. Через год-другой принц мне заявил, что без детей свою жизнь не представляет — и смотался в неизвестном направлении.
— Катя умерла во время родов?
— Сразу же после них. Врачи очень старались, но… Наташенька получила в наследство мамин характер и очень слабое здоровье.
— Сердце?
— Нет, у нее другое… Впрочем, это уже совсем другая история и вас она, надеюсь, касаться не будет.
— Зря надеетесь.
— То есть? Вы же уверяли… Что, вспомнили?
— Елена Евгеньевна, если я оказался в Энске, если нас свела судьба, значит…
— Она нас не сводила.