— Какой июль?
— Теперь не перебивайте. А вот такой — макушка лета. Где-нибудь в поле ночевать — одно удовольствие. А тут город, да не маленький. Я в одну гостиницу — она на ремонте. Во вторую, там другая напасть: у какого-то постояльца то ли чесотку, то ли еще какую заразу нашли, вот гостиницу и закрыли на санобработку. Потопал на вокзал. Хорошо хоть его на ночь не закрыли. Нашел я свободную скамейку, положил рюкзак под голову и уснул сном младенца. Правда, через четыре часа разбудили, но это уже другая история. На этом, собственно, мое знакомство с Среднеокском закончилось. Что еще? Стихи я никогда не писал. Это правда, Елена Евгеньевна, на делайте такие глаза. Исключительно занимаюсь прозой. А вот выступать, как вы выразились, с концертами ваш покорный слуга начал только десять лет спустя. В Среднеокске же так и не выступил.… Ну, и последнее. Еще раз достаньте письмо… Спасибо. Прочитайте, пожалуйста, вот здесь. Вслух, если можно.
— «Катенька, если бы ты знала, какой чудесный человек Арт…»
— Ну-ну, что же вы замолчали?
Ермолова перевела растерянный взгляд с листка бумаги на Арсения, потом опять на письмо.
— «… какой чудесный человек Артемий Покровский»?
— По-моему, в письме нет знака вопроса… Бр-р, кажется я замерз.
— Арсений Васильевич…
— Пойдемте, я провожу вас, если вы не возражаете.
— Арсений Васильевич, простите меня, пожалуйста.
— Да ладно вам, — неожиданно засмущался Покровский. За все время своего недолго общения с Еленой у него сложился определенный образ, прямо скажем, не очень для него симпатичный, несмотря на внешнюю привлекательность этой женщины. И вдруг нескольких секунд хватило, чтобы забылись и ее резкость, насмешки и даже прямая грубость. Покровский собирался сказать что-то типа: «Зато вы теперь понимаете, как важны в нашей жизни мелочи?», но посмотрев на Елену, промолчал. Она же встала, как-то по-детски шмыгнула носом, а затем спросила:
— Скажите, а как вы относитесь к шарлотке?
— Как вам живется в Энске? Не скучно?
— Вы спросили потому, что это вам действительно интересно, или чтобы прервать затянувшееся молчание?
— Считайте, что и то — и другое.
— Нет, нам не скучно, тем более, что Наташа сама выбрала этот город. Мы взяли и поехали.
— Прямо вот так взяли — и поехали?
— Да, вот так взяли — и поехали. С неделю пожили на квартире, потом купили дом. Точнее, его часть, дом, как вы видели, очень большой.
— Чем не персонажи для нового романа? Странная девочка, ее сумасшедшая то ли тетка, то ли мать. Я не права?
— Не правы. Никогда не рассматривал встречавшихся на жизненном пути людей, как материал для книг. На самом деле все сложнее…
— Мне интересно, говорите.
— Они потом приходят на страницы сами, не спрашиваясь меня. Я могу много чего насочинить, приукрасить, но в чем-то главном солгать…
— Не умеете?
— Даже не так. Что-то не дает.
— Что-то или Кто-то?
— Простите, но у меня нет ответа на ваш вопрос.
— А вы зря извиняетесь. Я даже рада. А то у меня поначалу сложилось впечатление, что вы знаете ответы на все вопросы.
— Это не так, уверяю вас. Да и вообще по жизни мне ближе позиция Сократа.
— Я знаю, что ничего не знаю?
— Да.
— Арсений Васильевич…
— Я слушаю вас.
— Сегодня вы будете общаться с Наташей… Вы человек гордый…
— Я?
— Не спорьте, гордый. Я тоже. Поэтому нам так непросто друг с другом.
— К тому же мы однополярные.
— Мы?
— Не спорьте, однополярные. Оба — с северного полушария.
— Все бы вам шутить… Наташа очень … своеобразный человек. Доброты необыкновенной.
— Вы меня начинаете напрягать. Слышали историю, как одного человека подготавливали к смерти его близкого родственника? В результате он сам помер, так и не узнав ничего.
— Не перебивайте. Это очень важно. Наташа удивительно… в этом мире говорят: прямолинейна. Но это другое. Она никогда не лукавит и говорит то, что думает. Причем, говорит подчас удивительные вещи. К ней даже приходят посторонние люди за советом, я стараюсь не пускать, но, тем не менее — приходят.
— Я, кажется, понимаю вас. Вы думаете, у Наташи какой-нибудь дар?
— «Какой-нибудь» это звучит …
— Согласен, не очень. Скажите по-другому.
— У нее дар. Она «видит» людей. Представьте себе такую ситуацию. Стоят две женщины. Несли тяжелые сумки с рынка и остановились возле нашей калитки. А Наташа неподалеку на скамеечке сидит. Одна женщина другой говорит: «Ох, совсем печень замучила! Чего только не пила, не помогает». Вторая ей вторит: «И я хвораю. Ноги никакущие стали. Еле ковыляю». Вот так жалуются одна другой, а моя не выдержала и говорит: «Все правильно. И будут болеть». Сама покраснела, тетушки на нее удивленно смотрят, мол, что она такое говорит, а Наташа им дальше выдает: «Печень болит, потому что вы к причастию ходите, вам Господь все прощает, священник от Его имени грехи отпускает, а вы одному человеку обиды простить не можете. Столько лет в себе это носите, вот ваша печень и приняла злопамятность вашу на себя».
— Так и сказала?
— Да. Самое главное, женщина та спорить не стала, только сумки выронила. А вторая к забору подбежала: «Доченька, а про мои ножки скажи?» Наташа и ей выдала: «Потому болят, что ходите по городу и рассказываете, какая у вас невестка плохая. Только ведь не вам с ней жить. Не злословьте — и пройдет боль». Ну, и что на это скажете, Арсений Васильевич.
— Интересно. Но, мне кажется, вы и сами к этому отчасти относитесь, как к чудачеству.
— Вот именно — отчасти. С одной стороны — вся ее жизнь у меня перед глазами, с первых часов до сегодняшнего дня. С другой…