— Как бы это объяснить попроще… Разве что на примере. Скажем, идут по улице два человека: чистый и грязный. Который из них идет в баню?
— Ну… наверное, грязный?
— Молодец. Вот это и есть логика.
— Четко! А что такое диалектика?
— Как бы это объяснить попроще… Разве что на примере. Скажем, идут по улице два человека: чистый и грязный. Который из них идет в баню?
— Так ведь грязный же…
— Нет! Другой: он потому и чистый, что ходит в баню.
— Надо же. Ну, а что такое философия?
— Как бы это объяснить попроще… Разве что на примере. Скажем, идут по улице два человека: чистый и грязный. Который из них идет в баню?
— Ну… этот, то есть другой… А кто их знает!
— Вот тут начинается — и тут же заканчивается философия.
— А где Тихон?
— Уже ушел. Я ему почитала немного.
— Успокоился?
— Ой, быстро!
— А что читала?
— «Алису в стране чудес». Столько раз читала, а сейчас вот читаю, и оторваться не могу.
— А книги, Наташа, как люди. Одни, как друзья, как родные, мы без них жить не можем. Другие, как случайные прохожие, прошел мимо — и забыл. А о третьих вообще никогда не узнаем, они просто никогда не встретятся с нами. Не понимаю, как можно, например, читать с экрана компьютера. Книга, только книга! Пахнущая типографской краской, с закладочками… Стоит она на книжной полке и как бы говорит. Нет, не как бы, а говорит, на своем языке: дружище, открой меня, я соскучилась, давненько ты не заходил в меня. Кто ты? О, старина Стивенсон! Привет! Как там дела на острове сокровищ? И вам привет — Грин, Конан Дойль, Тургенев… А что это за маленькая книжка? «А зори здесь тихие»… Господи, это та самая книга, последняя страница которой испорчена: я читал и плакал над ней, потом плакала моя сестра, потом другие люди…
Арсений говорил, а Наталья слушала и смотрела на него сияющими глазами. Она была — вся внимания.
— А вот и ты, Александр Сергеевич. Впрочем, нет, вру…
— Почему врете?
— Пушкин у меня не на полке. Он всегда со мной.
— Это выражение такое образное, да?
— Ну, и выражение, конечно, но не только.
Арсений снял с плеча сумку, свою вечную и верную спутницу, и через мгновение извлек оттуда большую книгу.
— Позвольте представить. А. С. Пушкин. Сочинения.
— Ух ты! — вырвалось у Наташи. Перед Арсением сидела обычная девочка, подросток… Может не говорить? Нет, надо.
— Пушкин был гением. Но на моей полке его книга спокойно может стоять…
— Он же не стоит?
— Хорошо. Баратынский, Тютчев, Рубцов, я их считаю великими, а рядом с ними какой-нибудь Иванов… Нет, неудачный пример. Иванов — не какой-нибудь. Пусть будет какой-нибудь Покровский…
— Понятно, — улыбнулась Наташа, — но вы тоже не какой-нибудь.
— Спасибо, конечно, но я хочу сказать, на книжной полке никому не тесно.
— Но ведь некоторые книги стоят далеко, а некоторые рядом, чтобы всегда можно было взять.
— Правильно, но ведь также и с людьми. Без кого-то ты и дня прожить не сможешь, а кого-то, увы, и рад бы увидеть, да он далеко. Но, честно сказать, я постарался сделать так, чтобы книги на моей книжной полке не стояли очень уж далеко.
— И всем им хватает места?
— Им, конечно, тесновато приходится… Но, с другой стороны, книг через мои руки проходит много. Когда беру новую, определяю быстро — буду ее читать, или нет, нужна она мне или я отпущу ее.
— Как это — отпущу?
— Так ведь у каждой книги соя судьба. Опять-таки, как у людей: кому-то слава и почет, кому-то бесславие…
— Скажите, Арсений Васильевич, но ведь бывает так: когда-то тебе книга нравилась, а потом…
— Разочаровала?
— Разочаровала. Или даже уснула.
— Ты, случайно, не эту книгу имеешь в виду? — спросил он и достал роман Булгакова.
— Значит, не избавилась…
— А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Устал стоять, можно я присяду рядом?
— Конечно, можно.
— Мне сказали, ты хотела пообщаться со мной по поводу того, что я в своей книге написал о Булгаковском романе.
— Очень хотела. Только вы, как я думаю, уже все поняли? — улыбнулась Наташа.
— Об этом чуть позже. Вот скажи, хороший мой человек, зачем ты так с Леной поступила?
— Как? Я ей сказала, что книга не от Бога… она против Бога, и что ее надо убрать.