Никита Сергеевич Хрущев сидел в своем любимом кресле и готовился к предстоящему выступлению в ООН. Хрущев писал доклад. Настроение у него было ужасное, так как доклад не получался: слова слипались друг с другом и, вместо простых, понятных каждому простому человеку, фраз, получались громоздкие словосочетания, очень похожие на ругательства. Но Никита Сергеевич не унывал — советский лидер был твердо уверен в том, что все равно его слушать никто не будет, он также не забывал и о том, что из Главного управления разведки ему сообщили о готовившемся публичном оскорблении советского лидера в Нью-Йорке.
«Як хватили, — думал Хрущев. — Оскорблять меня! Я им покажу «Кузькину мать»! Гхады! Проклятые капиталисты! Ишь че удумали?!»
Постепенно Хрущев пришел в состояние бешенства. Решив, что дальше работать бесполезно, он открыл бутылку виски и, прямо из горлышка, выпил добрую ее часть.
В это время в дверь постучали и в кабинет Первого вошел Леонид Ильич.
— Никита Сергеевич, — сказал он, протягивая Первому мятую бумажку, — шифровка от Штирлица из Нью-Йорка.
— Якая еще там шифровка? — удивился Хрущев.
— От Штирлица.
— От якакого еще там Штирлица?
— От полковника Исаева, — поправил Брежнев.
— Ах, да! Цэ по поводу новохо задания!
Прочитав шифровку, Хрущев взревел, и так как рядом никого больше не было, решил спустить свой гнев на Брежнева, чего тот, естественно, не ожидал и был сильно удивлен тем обстоятельством, что получил смачный удар в физиономию, в область, чуть правее левого глаза.
— Ой! — вскрикнул Брежнев. — За что же, батенька, вы меня так?
Никита Сергеевич не ответил и влепил охающему Брежневу мощную пощечину.
Леонид Ильич не выдержал и метким ударом в челюсть свалил Первого на пол, оставив его лежать в таком состоянии до того момента, пока тот не очухался.
— Простите, Леонид Ильич, нервы!
— Нервы! Нервы! У всех — нервы! Но нельзя же, милый мой, так!
— Конечно же нельзя! Но вы послушайте, чехо вин пишет! «Пришлите ящик тушенки», так как «здешняя», видите ли, «противна»!
— Что же здесь непонятного? Человек хочет есть!
— Вы так думаете? — удивился Хрущев.
— Конечно. Империалистические продукты надоели советскому человеку и он тянется к простой, понятной пище!
— Хорошо! Вышлите ему этот ящик! Бог с ним! Но при чем здесь Борман? Мы же ему дали задание выяснить, кто намеревается меня оскорбить?
— Штирлиц — умный человек. Если он просит сообщить ему о местонахождении Бормана, значит последний замешан в деле, — глубокомысленно изрек Брежнев.
— Вот оно что? — удивился Хрущев.
— Вот оно что! Вот оно что! Заладили! Бормана искать надо!
— Бормана? — переспросил Никита Сергеевич. — Но кто такой Борман?
— Вы тупеете на глазах, дорогой мой человек! Борман — это Борман!
— Ах, да! — вспомнил Хрущев.
— Ах, да! Ах, да! — передразнил Брежнев. — Какие будут указания?
— Какие указания? Какие указания… Найдите этого, как его… Бормана!
— Это все?
— Все!
— Гениально!
— Послушайте, товарищ Брежнев, хватит паясничать! — заорал Хрущев.
— Слушай-ка ты, кукурузная свиноматка, прекрати на меня орать!
— Чавось? Чехо ты сказал?
— Заткни пасть!
— Свою заткни!
И тут нервы Хрущева, и так расшатанные нелепой шифровкой, не выдержали. Хрущев вцепился обеими руками в горло будущего Генерального секретаря. Но Брежнев был парень крепкий и, четким ударом по почкам, заставил Никиту Сергеевича взвыть:
— Я тебе покажу «Кузькину мать»!
Но дать ответный удар Никита Сергеевич уже не мог. Он упал к ногам Брежнева и уснул.
Леонид Ильич плюнул на распластанное тело и тихо вышел из кабинета, отправившись выполнять указания Первого.
А за окном шел дождь и Юрий Гагарин.