Рассказчик. Верно! Верно, Глумов!
Глумов молчит.
Ты ж меня этому и учил!
Глумов (мрачно). Верно. Еще как верно!
Очищенный. Ежели оскорбление мне нанесут - от вознаграждения не откажусь, а в суд не пойду. Оттого все в квартале меня и любят. Даже теперь: приду в квартал - сейчас дежурный помощник табаком потчует!
Рассказчик (машинально). Вот и нас тоже... Помнишь, Глумов?
Глумов (угрюмо). Как не помнить.
Очищенный. И вас тоже. Покуда вы вникали - никто вас не любил, а перестали вникать - все к вам с доверием! Вот хоть бы, например, устав благопристойности... Ведь какую лепту вы внесли на алтарь внутренней политики! И вообще скажу: чем более мы стараемся вникать, тем больше получаем щелчков. Знал я, сударь, одного человека, так он, покуда не вникал, благоденствовал, а вник - удавился! По-моему, так: сыт, обут, одет - ну и молчи. Полегоньку да потихоньку - ан жизнь-то и прошла! Так ли я, сударь, говорю?
Рассказчик. Что ж ты не отвечаешь, Глумов?
Глумов (ожесточаясь). Пр-р-равильно! Все правильно!
Очищенный. Покойная Дарья Семеновна говаривала: жизнь наша здешняя подобна селянке, которую в малоярославском трактире подают. Коли ешь ее с маху, ложка за ложкой, - ничего, словно как и еда; а коли начнешь ворошить да разглядывать - стошнит!
Глумов. Пр-р-равильно!
Очищенный. Был у меня, доложу вам, знакомый, действительный статский советник, который к Дарье Семеновне только по утрам хаживал, так он мне рассказал, почему он именно утром в публичный дом, а не вечером ходит. Утром, говорит, я встал, умылся, разделся...
Глумов (громовым голосом). Все! Не могу! Шабаш! Воняет! (Вскочил, замахнулся на Очищенного гитарой.)
Очищенный вытянул руки, чтоб отразить удар. Рассказчик
подбежал к Глумову, схватил его за руки.
Рассказчик. Глумов, что с тобой? Нехорошо... Успокойся. Иван Иваныч, сейчас обедать будем. (Делает знак Очищенному - уйти.) Глумов, обедать надо.
Глумов (истерично). Воняет, воняет, воняет... (Скис, заплакал.)
Затемнение
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Гостиная и смежная с ней зала в доме Фаинушки. Здесь
приглашенные на свадьбу гости: Редедя, Иван Тимофеевич,
Прудентов, Очищенный, посаженые отцы
Перекусихин-первый и Перекусихин-второй. Фаинушка, в
белом платье, в брильянтах и с флердоранжем,
торжественно вводит Парамонова.
Перекусихин-первый, Перекусихин-второй (вместе). Онуфрий Петрович, господа.
Редедя. Благодетель наш!
Иван Тимофеевич. Онуфрий Петрович!
Все суетятся вокруг Парамонова.
Фаинушка (усаживает Парамонова). Сиди, папаша, здесь и не скучай. А я на тебя, на своего голубка, смотреть буду.
Парамонов. А где же жених?
Иван Тимофеевич. Сейчас явится.
Парамонов. Ах, голубь, голубь...
Отсутствие Балалайкина, видимо, производит на всех
тягостное впечатление. Появляются Глумов и Рассказчик.
Обстановка разряжается, и Иван Тимофеевич переводит
внимание Парамонова на приятелей.
Иван Тимофеевич. Вот, Онуфрий Петрович, рекомендую! Сотрудники наши... Из дворян... Были заблудшие, а теперь полезными гражданами сделались.
Парамонов. Вот как! (Вздыхает.) Ах, голуби, голуби!
Фаинушка (любезно улыбаясь, глядя на одного Глумова). Где ж ты... вы заблудились?
Глумов целует ей ручку, Фаинушка незаметно сует ему
записку.
Иван Тимофеевич. Нельзя скапать, чтоб в хорошем месте. Такую чепуху городили, что вспомнить совестно.
Глумов и Рассказчик (вместе). Иван Тимофеевич, ведь пардон.
Иван Тимофеевич. Пардон, пардон! А теперь так поправились, как дай бог всякому! Вот, Онуфрий Петрович, представьте, какую они в видах благопристойности штуку придумали: чтобы при каждой квартире беспременно два ключа иметь и один из них хранить в квартале!
Все раскрыли рты.
Прудентов (поясняет). Чтоб, значит, во всякое время пришел гость, что надобно взял и ушел!
Перекусихин-второй. Ну, а ежели действие происходит ночью?