по пояс залез в мотор. Когда он выбрался, на лице его была безнадежность.
Я понял, что самое лучшее – заканчивать экспедицию пешком. Мои друзья так не
думали и остались в кузове под брезентом. За ночь, наверное, не выспались.
Шоссе петляло, и, чтобы сократить дорогу, я пошел в город через лес.
Был конец сентября. Лес на горных склонах уже не казался одинаковым.
Его синеватозеленая шкура пестрела красноватыми и желтыми заплатами.
Сразу было видно, что в сосновом бору есть лиственные островки.
Березы стояли в желтых кольчугах. Коекакие травы тоже увядали. На зеленом ковре
то и дело мелькали кружевные разноцветные листья – золотистые, оранжевые, красные с
черными точками. Но еще цвели мелкие ромашки. Они поднимались шапками и ярко
белели среди темных камней.
Я шагал быстро, потому что рюкзак и ружье оставил в машине. Минут через
тридцать я увидел знакомую вершину с большими круглыми камнями, а потом в просвете
между соснами показались крыши Стрелогорска.
Начинался березняк. Желтые ветки хлестали меня по брезентовой штормовке.
Сквозь шорох листьев мне послышались чьито шаги. Я хотел оглянуться, но
споткнулся о камень. Чтобы не упасть, пришлось схватиться за ветку.
Она согнулась.
– Стойте!
Я выпрямился и ветку отпустил. Из кустов на меня выскочил мальчишка.
Небольшой, лет девяти, в форменной фуражке с ремешком на подбородке.
Глаза, большие и черные, как два угля, сердито блестели изпод козырька.
– Зачем вы ломаете ветки? – звонко и отчетливо сказал мальчишка. – Ветки вам
мешают?
На животе у него висел фотоаппарат. Открытый объектив «Смены8» смотрел на меня
тоже строго и неприветливо. Как зрачок ружейного ствола.
Я люблю все живое. Я сам не терплю, когда ломают ветки. И потому ответил:
– Я чуть не упал, вот и схватился. Не нарочно. Смотри, она даже не сломалась.
Он старательно и долго осматривал ветку. Может быть, даже слишком долго.
Наверно, мальчишке стало неудобно: зря напал на человека.
– Ну ладно, – сказал он чутьчуть виновато и закрыл объектив. – Я же не знал. Ведь
многие ходят и ломают деревья. Кто на веники, кто просто так ломает, ни за чем…
Я сказал, что понимаю, но что сам я не из таких. И хотел уже идти.
Но раздался шум, и с хохотом вылетел из кустов юркий веснушчатый мальчишка,
такого же роста, как первый. За ним, хватая за штаны, мчался крупный белый щенок.
– Шуруп! – черные глаза моего знакомого вновь сердито загорелись. – Ну, Шуруп…
Ладно, Шуруп! Тебе для этого дали собаку, да?!
Веснушчатый Шуруп остановился. Он улыбнулся.
– А чего? Ты взбесился, Уголек?
– Ты патруль или кто?
– Ну и пусть патруль, ну и что, – скачал Шуруп. – Я и слежу кругом.
– Так следят? Сам бегает и еще собаку портит. Я, Шуруп, Толику скажу. Узнаешь
тогда.
Шуруп задумался. Наконец он ответил:
– Говори. Толька все равно не дерется.
– Тогда я сам могу…
– Ха… Помог один раз Курилыча оштрафовать и расхвастался. Все равно не ты
штрафовал, а Сережа…
Уголек закусил губу. Потом медленно произнес: