Анна
Вчера я дала главное представление в своей жизни. Я вошла в театр Оперетты.
Решительно. С высоко поднятой головой.
И с таким посылом… гм… ну, не только всех куда подальше. С таким творческим посылом — к вам пришла королева и победительница, что народ мне… поверил.
Я их держала как зрителей на спектакле. Я была как взведенная… нет. Не граната. Атомная боеголовка. Какой-то несусветной мощности. Тронь — и всему миру кранты.
Владлен лишь расцеловал мне кончики пальцев — и сбежал. Хотя, я готова в этом поклясться, подходил с намерением учинить разнос прямо на месте, при всех.
Милена только ойкнула. Округлила глазки. И исчезла. А господин главный спонсор, которого я удостоилась чести лицезреть и который, как сообщила по секрету костюмерша Лидочка, явился по мою душу — улыбался крокодильски и пел мне, как он счастлив. И жаждет. Чего жаждет, правда, было неясно. Мне показалось, или даже не моего тела? Очень выразительно прозвучали в его исполнении имена Томбасова и лорда Говарда. Почти с придыханием. Вот интересно, чего он через свою Миленочку с ними мост не наведет?
И все же. Как приятно, когда тебя все правильно понимают! Сразу люди становятся милыми и вежливыми.
Репетиция со светом прошла идеально. Без опозданий, без сучка и задоринки, даже софит ни на кого не свалился. Фантастика просто!
Потом ко мне снова подкатил господин как-его-там, наш генеральный спонсор. Мой костюм — чтоб креативному художника по костюмам все стразы мира на голову упали разом! — он прожег взглядом и взглядом же меня облизал с ног до головы. Пообещал, что детей на спектакль приведет.
— Возможно, — плотоядный взгляд сначала на ушки, потом на хвостик, — и не по одному разу.
Вот тут замерли все. Милена стала восхитительно пятнистого цвета. А я… изобразила святую простоту. И попрощалась, поблагодарив за комплименты.
Дура-дура-дура.
Такой момент упустила! Намекнула бы, что не против — и все, карьера на взлете, Миленочка в пролете, а бывший… Опять все мне испортил. Одним только тем, что господин наиглавнейший спонсор — не он. Не Артур.
Чтоб ему икалось.
Вечером ожидаемо накрыл откат. Да еще Катю куда унесло до позднего вечера. Хорошо хоть сообразила смс бросить, что с отцом.
Часов около десяти я полюбовалась из окна, как она выходит из машины, обнимает Артура и нога за ногу бредет к подъезду.
И снова без шапки.
Обсуждать с ней отца не было никакого настроения, поэтому я сделал вид, что уже сплю. Всю ночь делала, а толком не уснула.
Стоило прикрыть глаза — и снилась всякая чушь. Вроде того что я пришла на репетицию к Бонни Джеральду все в том же кошачьем трико, и вместо партии Миледи пою почему-то Гризельду из «Кошек», а в зале сидит жюри — весь квартет, и Катя с Машей, и Говарды, и наш Владлен…
Ерунда, короче. Не пойду я на репетицию. Чего позориться?
Вот так всю ночь и вертелась на раскаленной кровати. Она пахла Артуром, даром что то белье я выкинула. Сразу. Сменив белье еще раз, я поплакала. Попсиховала. Обругала себя дурой раз так сто. Выпила успокоительного. Сначала валерьянки, а потом белого сухого. Часа в четыре поймала себя на том, что влезла в холодильник и задумчиво жую сырокопченую колбасу, откусывая прямо от батона. Бросила колбасу в помойку, попсиховала еще, запила новой дозой валерьянки…
И только стала засыпать, часов так около семи, как…
В первый момент я подумала, что уже уснула и мне снова снится всякая чушь. Не может у Кати звенеть будильник в восьмом часу утра. Физически не может. Чтобы поднять в школу дочь двух махровых сов, мне всегда приходилось такие танцы с бубнами танцевать, что… А тут? Сон, точно сон. Или же Катю подменили инопланетяне.
Однако для сна все было как-то слишком реально. Так что я прислушалась к звукам за стеной.
Топ-топ-топ. Открывается дверь. Снова топ-топ — к моей спальне. Сопение за дверью.
На всякий случай я закрыла глаза и притворилась спящей. Но дверь не открылась. Катя только вздохнула и пошла на кухню. На цыпочках. Чем-то там зазвенела, потом грохнула — чашку разбила, что ли? — чертыхнулась и снова зазвенела. Запахло кофе. Снова затопало.
Ты ж мой слоненок!
Слоненок тем временем запикал телефоном.
— Спит, — отчиталась шепотом. Драматическим. Конечно, последнему ряду слышно не будет, опыта маловато, но ползала перекроет точно.
Умница, дочка.
— Да поняла я, поняла. Сейчас.
И тут же стук в мою дверь. Я закрыла глаза. Задышала размеренно и тихо.
— Мама-а! Ма-ам! — уже не шепотом позвала меня дочь.
Я не отреагировала. За столько лет школьных побудок должна же я получить свою порцию удовольствия!
— Мама!
О, уже сердится.
— Еще минуточку, — пробормотала я сонно и укрылась одеялом с головой.
— Я тебе кофе сварила, — взяла себя в руки дочь и плюхнула поднос на тумбочку. Подергала одеяло. — Мам! Ну-у!
— Да, дорогая? — зевнула я, выглянув из-под одеяла.
— Тебе пора собираться! Вставай!
— Что-то случилось? — Из-под одеяла я так и не выбралась и попытки встать не сделала. — Рано еще.
— У тебя репетиция! Ма-ам! — не выдержал ребенок, завопил пароходной сиреной.
— Кать. — Я резко села. — Ты же понимаешь, что я туда не пойду.
— Как вы меня достали. Оба! Придурки!!! — припечатала дочь и вылетела из комнаты.
Я глянула на поднос. Бутерброд — кривенький, но с моим любимым сыром. Творог. И кофе. Сделала глоток. Хорошо как! И легла обратно в постель, ожидая продолжения банкета.
Минут через пять раздался звонок в дверь. И некий юный предатель ее открыл.
Ну, Катя! Ну, погоди!
Честно говоря, я ждала Артура. Наверняка они сговорились вчера — зря, что ли, дочь весь день тусила с папочкой. Но… услышать в коридоре тихие голоса Левы, Ивана и Сергея — для меня было сюрпризом.
Ах, так!
— Как не одета? — тихо, но возмущенно переспросил Лев.
Короткое совещание. И снова его голос:
— Аня!
И я выпорхнула в коридор. Как была. В полупрозрачной шелковой сорочке на тоненьких лямочках, вся прекрасная и со сна.
— Доброе утро, — ослепительно улыбнулась я троице.
А что? Любите приходить в половину восьмого в дом к одинокой женщине — любите смотреть на нее в неглиже.
О! Какие лица. Ну, чистый же восторг. Смутились. Прелесть какая. И больше всех потупился Лева. Он что? Покраснел?! Он умеет?! Не утро, а чудо просто. Вот честное слово! Я почувствовала себя отомщенной.
— Аня! — укоризненно покачал головой Ваня.
Посмотрела на него с усмешкой. Нет, на него я не злилась — это просто невозможно. Но! Вчера и он участвовал в дурацком споре.
— Чем обязана, господа? — холодно проговорила я.
— Мы за тобой заехали, пора на репетицию, — спокойно и деловито сообщил Сергей. — Поехали, а то опоздаем.
— Ни. За. Что, — улыбнулась я.
— Почему? — спросил ничуть не удивленный Сергей.
Иван страдальчески вздохнул, Лев сердито нахмурился.
— Боюсь, что поубиваю вас всех, — пояснила я. — А мне нельзя. У меня дочь подрастает.
— Аня, — взял себя в руки Лева. — Ты все неправильно поняла.
— Да что ты. И вы не спорили…
— Погоди. Да, мы спорили, — неохотно признал этот козел. — На то, что вы с Артуром помиритесь, но…
— Уходите, — велела я спокойно и указала на дверь.
— Да постой же! — Лева заговорил быстро. — Я понимаю, что выглядит по-дурацки. И мы придурки, что пошли за вами. Просто мы были так счастливы, что все получилось. Нам так хотелось, чтобы у вас все получилось, потому что я чувствую себя виноватым. Из-за Даны, из-за проекта, на который забили, потому что Сергей ушел и не до того стало. Ань, прости меня.
О как. Леву тоже подменили инопланетяне. Потому что признавать, что неправ, эта самовлюбленная ехидна не умеет и учиться не собирается.
Надо, однако, сегодняшнее число красной ручкой обвести. И праздновать как национальный праздник.
— А, так это у вас дипломатическая миссия, — ехидно покивала я. — А что ж без виновника торжества? Или Артурчик себя виноватым не ощущает?
— Он с нами не разговаривает, — покаянно опустил голову Иван. — Обложил по- всякому. И все. Ань. Прости нас.
Я хмыкнула. Простить? Ага. Щас.
— А спор… — продолжил объясняться Лева. Морда у него при этом была такая… странная. То ли виноватая, то ли сердитая, не разберешь. — Обычно они на меня спорят. Выведут или нет. Обматерю их или нет.
Бас и тенор радостно закивали. Словно мне есть дело до их дури!
— В прошлом году спорили, помирюсь я с Ирой или нет. — Лев с осуждением посмотрел на соратников. — Это уже привычка.
— Традиция, — подтвердил Иван, не устающий делать несчастные щенячьи глазки.
— На Олесю и Томбасова часто спорим, — вздохнул Сергей. — Но вчера эффект был… э… самый потрясающий.
— Это все британцы виноваты! Кто их просил лезть! — немедленно нашел виновных Лев, из чего я сделала вывод: нет, не подменили. Лев в своем репертуаре. — И Милена заголосила. Дура.
— А так бы я не узнала — и все прошло отлично.
Они дружно кивнули. Потом опомнились и отрицательно закачали головами: ты что? Как могла подумать!
Цирк. С конями. Тройка, блин, удалая!
— Артур просил для меня роль? — прямо спросила я.
— Да, — тут же ответил Иван. — Но он хотел, чтобы ты была Констанцией.
Я поморщилась. Что-то у меня аллергия на это имя. Как и на милейшую галантерейщицу.
— Но Бонни сразу сказал, что ты — его миледи! — с жаром заявил Лева и как-то странно осекся, а остальные двое еще более странно на него посмотрели.
Если бы я собиралась с ними работать, я бы непременно заинтересовалась отношениями Льва и Бонни Джеральда. То есть Бонни, а не конкурент проклятый? Ой, не верю.
— Бонни тебя на площади слышал, — пояснил бас, однако не совсем то, что меня интересовало… нет.
Нет-нет-нет. Меня это совершенно не интересует! Вообще. И то, что до меня только сейчас дошло, что «неприятный итальянец», с которым поругалась Маша — и есть Бонни Джеральд, совершенно неважно. По-прежнему неважно.
Или все же важно? Чертов Бонни Джеральд явился в Москву, услышал меня на дурацком концерте и пригласил на главную женскую роль — это вообще может быть неважным для актрисы? Не может. Или она — не актриса.
— И мы… — продолжил за Сергеем Иван, переглянулся со Львом и вынул из кармана серебряную монету, подозрительно похожую на ту, что была в руках у лорда Говарда. — Мы, ну… спорили на серебряным доллар. Это традиция такая… Вот на этот.
Иван протянул доллар мне, а я его взяла. Старый. Явно дорогой и коллекционный.
— Ванька его выспорил у Розы, — пояснил Сергей, не совсем верно поняв мой задумчивый взгляд. — Она не поверила, что ты после скандала запросто явишься в Оперетту. Но мы-то тебя знаем. Так что он твой.
— Начало коллекции, — со сложным лицом добавил Лев. — Он тебе пригодится.
Я повертела монету в пальцах. Усмехнулась. Подмигнула Кате, что напряженно смотрела на меня из дверей своей комнаты. И скомандовала:
— На кухню, дипломаты. Катя сделает вам кофе. Я буду готова через десять минут. Успеем?
— Успеем, — разулыбались все трое.
А подумала: сколько серебряных долларов сейчас перейдет из рук в руки? Кажется, у мистера Джеральда с этими тремя… ладно, четырьмя обалдуями на удивление много общего.
К примеру, неизлечимое обалдуйство.