Артур
— Доброе утро! — широко улыбнулся Бонни, проходя мимо Артура, который пришел в театр раньше всех.
А что делать — ему не спалось. Картины прошлого мешались в голове с безобразной сценой в гримерке. Водка в качестве анестезирующего, скорее всего, помогла бы, но… Он вдруг понял, что не остановится. И даже царица Клеопатра ему не поможет. Поэтому… Ночь не задалась. Да и утро… Гм… тоже. Вот право слово, после летних загулов он и то чувствовал себя менее убитым.
Только злость — огромная, всепоглощающая, на весь свет сразу, да и на его окрестности в придачу — помогла ему не сорваться.
«Не дождетесь!» — рычала злость непонятно кому.
И вот сейчас, уже в театре, Артур окинул Бродвейского гения таким темным взглядом, хоть сейчас наряжай в костюм палача — даже топора не надо, так изничтожит. На мистера Джеральда это произвело удивительное впечатление — он, козлина, пришел еще в более замечательное расположение духа. И снова разразился спичем про белиссима, экспрессио и прочую дребедень.
— А со сломанным носом тебе, скот, будет гораздо лучше, — лениво пробормотал Артур.
— А тебе? — по-английски поинтересовался Бонни.
Не, ну, так блистать улыбкой! Еще и с утра пораньше. Алмаз переграненный!!!
— Да пошел ты.
— А где твоя?..
Вот тут Артур не выдержал. Вскочил. И заорал:
— Не придет она, понимаешь, рожа твоя итальянская. Давай я уже сам эти тряпки долбаные надену! Сам спою чертову Миледи! Все равно испортили все, что можно было! К черту твой мюзикл! И все это…
— Привет, мальчики, — донесся от двери голос. Женский. Но не тот.
Артур и Бонни обернулись. Артур — с отвращением, а Бонни — отвратительно жизнерадостно.
— Твоя идея спеть Миледи самому восхитительна, — подмигнул Артуру Бонни, — но не теряй надежду. И вообще я имел в виду твой дуэт с Констанцией. У нас есть новая музыка.
И он кивнул на сияющую Милену.
— Да какая разница, что ты имел в виду, — проворчал Артур, но дисциплинировано взял новые ноты и отправился на сцену — прогнать дуэт с галантерейщицей, что уговаривала беднягу гасконца стартовать за подвесками в Лондон.
Пока только пели, все было отлично. К голосу Артура, несмотря на бессонную ночь и непристойно ранее утро, претензий не было. Но как только начали ставить… Хореографию, мать ее…
М-да. К такому жизнь Артура не готовила. А они-то, придурки, еще обижались на Женю, своего собственного постановщика сцендвижений, когда тот обзывал их колхозной самодеятельностью и оленями. Да Женя — святой человек! Страстотерпец!
Короче, зря они. А чтобы поняли, как не ценили своего счастья, и за прочие грехи тяжкие, судьба наградила их Бонни Джеральдом.
«Кривоногая каракатица» — было самым нежным, что Артур услышал в свой адрес. А еще он заработал стойкую аллергию на слово «страсть», неважно на каком языке — кажется, отчаявшись добиться от Артура желаемого, Бонни объяснял про страсть на всех языках цивилизованного мира.
Забавно, что Милена как актриса оказалась выше всяких похвал. Работать с ней было… удобно. Страсть она изображала превосходно, особенно после первого рыка Бонни: «Не переигрывай, детка». Двигалась, кстати, много лучше Артура, естественней. Явно без судорожного счета ритма про себя.
Тем не менее, репетицией Артур был страшно доволен. Давно он так не увлекался делом! Новым! Отчаянно интересным!..
Аплодисменты с отчетливым саркастическим оттенком вырвали его из прекрасного далека — ему только-только удалось сделать то, что требовал Бонни, и матюки сменились на нечто вроде «у тебя есть шанс не получить тухлым помидором в лоб, хотя все равно ужасно». Ему-Д’Артаньяну было пофиг на «ужасно», он органично вписался в образ «слабоумие и отвага». А тут — вздрогнул, оглянулся, едва не споткнувшись о собственные ноги…
У дверей репетиционного зала обнаружилась Аня. Она улыбалась. Блестяще, на публику. Она была прекраснее, чем когда бы то ни было. На шаг позади нее стояли три мушкетера. Иван закатил глаза к потолку. Сергей тяжело вздыхал. А Лева смотрел так, что… говорить ему уже было не надо. Но удивительно было не это. Дуэту аплодировал именно он.
— Доброе утро, — вдруг обронила Анна. И направилась прямо к Бонни. Подошла, протянула руку.
Бонни посмотрел на нее с недоумением.
— Мой доллар, — хищно улыбнулась Миледи.
— Какой еще доллар, сеньора?
— Вы же наверняка спорили. И ставили на то, что я не приду.
Бонни восхищенно прицокнул языком и не менее восхищенно оглядел Аню с ног до головы. Так оглядел, что Артуру невыносимо захотелось дать ему в нос.
— Я пришла. Вы проиграли. Господа мушкетеры, — не оборачиваясь, спросила она, — вы же отдадите доллар мне? Пополнить коллекцию.
— И сердце тоже отдадим. Артура, — отозвался Лева. — На блюде, для коллекции.
— Это лишнее, — сверкнула глазами Миледи. — Монету, сеньор Джеральд, монету.
Бонни улыбнулся. Выудил из кармана джинсов серебряный кругляш и протянул ей.
— Моей звезде, — и поцеловал ей руку.
— Ой, — вдруг напомнила о себе Милена. — А что делать? Анечка, вам придется перекрашиваться? Вы же… черная.
— И не подумаю. — Анна, не отрываясь, смотрела Бонни прямо в глаза, игнорируя остальных.
— Оставайтесь собой, — тихо и ужасно проникновенно сказал Бонни.
«А ведь он ставил на то, что Аня придет», — подумалось Артуру.
Больше ничего внятного он подумать не успел, потому что гениальный режиссер с места в карьер велел:
— Что стоим, кого ждем? Еще раз, и я хочу видеть страсть, а не умирающую медузу! Сцену с начала!
Артур заскрежетал зубами — чертова «страсть» будила в нем жажду убийства. Но профи не убивают режиссеров, даже если режиссеры — сукины дети, а играют сцену так, чтобы…
— Это никуда не годится! — буквально через полминуты прервал их голос… Левы. — Стоп-стоп!
Он подкрепил приказ громкими хлопками в ладоши.
Артур недоуменно обернулся:
— Лев, какого?..
— …вы возомнили себя режиссером? — продолжил за него Бонни.
По-английски и очень зло.
— Я не режиссер, я музыкант, — не менее зло парировал Лев, но по-русски. — И как музыкант я говорю: эта музыка никуда не годится. Это — дерьмо, выражаясь вашим языком, мистер Джеральд.
— Это «дерьмо» написал лучший американский композитор. И это «дерьмо» на порядок лучше старого.
— От этого оно не перестает быть дерьмом, — безапелляционно заявил Лев.
Диалог двух гениев был восхитителен, и Артур понадеялся, что кто-то его снимает. Такие кадры! И никакого языкового барьера. Один ругался по-английски, другой по-русски, и все отлично всех понимали. Дружба народов в действии.
— Что ж. Напишите лучше, Лео, — задрал нос Бонни. — А пока репетируем то, что есть. Арчи, Милена…
— Нет, — оборвал его Лев, шагая к сцене. — Две минуты, и будет вам нормальная музыка.
— Две минуты. — Бонни скрестил руки на груди, всем видом показывая, что ни на грош не верит в чудо.
— Ставлю доллар на Лео. Принимаете ставку, мистер Джеральд? — внезапно раздался звонкий голос Ани.
Все обернулись к ней. Даже Лев едва не споткнулся за два шага до рояля. Аня подкидывала в руке серебряную монету и ухмылялась, как настоящая Миледи, наступившая Д`Артаньяну шпилькой на яйца.
— Вы считаете, Лео сделает музыку лучше? Ва бене! Пари! — просиял Бонни.
Пока Лев двигал концертмейстера от рояля, а остальная публика, включая Милену, офигевала, Бонни и Аня торжественно пожали друг другу руки и уселись рядышком на первом ряду. Артур тоже, не будь дурак, присел прямо на сцене, на один из элементов выгородки. Репетиция только началась, а организм уже протестовал против неадекватных нагрузок, то есть хореографии, мать ее.
Лева же… Сев за рояль и демонстративно сосредоточившись на себе и только на себе, он коснулся клавиш…
Да. Это было лучше. Серьезно, лучше. Аня однозначно выиграла свой доллар. Но…
До шедевров Дунаевского это не дотягивало от слова «никак». Лев сымпровизировал качественный, но проходной саундтрек в американской стилистике, вписывающийся в музыкальную концепцию «Трех мушкетеров» примерно как седло на корову.
Что, впрочем, не помешало Ане, Милене, Ивану и Сергею ему аплодировать и всячески восхищаться. Бонни тоже был если не восторге, то по крайней мере признал, что вариант Льва звучит аутентичнее…
— …возьмем твой вариант, Лео. Распиши партии…
— Нет, — неожиданно для самого себя заявил Артур.
Все резко заткнулись и уставились на него. Недоуменно — все, и яростно — Лев, которого подло столкнули с лавров. Он побледнел, сжал губы…
— Тебе что-то не нравится, Арчи? — почти мягко поинтересовался Бонни, на полсекунды опередив уже открывшего рот для отповеди Льва.
— Такое же пафосное голливудское дерьмо. Извини, Лева, но ты — не композитор.
Лев побелел. А Артура несло. Да, он знал, что Лев ему не простит. Что у Льва это — самое больное место. Что Лев сто раз пытался писать песни для квартета, и все сто раз получалось совершенно то же самое: пафосное, глянцевое, высококачественное, никакущее дерьмо. Ни одной своей песни в репертуаре «Крещендо» так и не появилось.
— И что же ты предлагаешь, Арчи? Вариант оставить музыку из фильма не рассматривается, — ухмыльнулся Бонни невесть чему и обернулся к Ане: — Белиссима, рискнешь поставить доллар на Арчи? Я — рискну. Лео, пари!
— Какое еще пари? — непослушными губами переспросил Лев.
— Разумеется, что Арчи принесет самый лучший дуэт. Ведь ему же его исполнять. Так, Арчи?
— Именно, — кивнул Артур, ощущая, как под ногами качается сцена, а сам он летит высоко-высоко в облаках. — Только я его не принесу, Бонни. Я его напишу.
— Артур, это уже слишком, — примирительно сказал Иван. — Мне кажется…
— Кажется — прими галоперидол, — с холодной яростью посоветовал Лев. — Я принимаю ставку, Бонни. Доллар.
— Я тоже рискну и поставлю на Артура, — звонко и так же холодно сказала Аня. Но Артур не успел даже обрадоваться ее поддержке, как она добавила: — Раз наша дочь пишет отличную музыку, может быть, и ее отец на что-то способен.
— Ваша дочь пишет? Великолепно! Прекрасно! Итак, Сержио, Ивен, на кого ставите?
— Я воздержусь, — покачал головой Сергей.
— Я тоже. Приберегу твой рецепт на галоперидол до…
— До понедельника, — помог ему определиться с датами Артур. — Ставить на себя не запрещено условиями тотализатора?
— Вот! Запомни это, Арчи! — опять невесть чему обрадовался Бонни. — Это — настоящий гасконец!
— Слабоумие и отвага, — тихо, но очень отчетливо прокомментировала Аня.
— Слабоумие и отвага, — поклонился ей Артур. — К вашим услугам, Миледи.
— Браво! Брависсимо! — Бонни снова захлопал в ладоши, но тут же резко оборвал аплодисменты. — Ладно. Ставки сделаны, работаем дальше. Лео, ты уже на сцене, хочу дуэт с Д`Артаньяном. «Есть в графском парке старый пруд…» — напел он.
И репетиция продолжилась.
Артуру же оставалось лишь надеяться, что слабоумие и отвага не покинут его, как и мелькнувшая в разгар революции идея… всего лишь тема из восьми нот… и смутный образ аранжировки… Хорошо, что успел ее мурлыкнуть под запись, пока Бонни раздавал очередные ценные указания теперь уже безногой каракатице Лео.
Что ж. Не одному Артуру страдать и позориться.