Олеся
Нет, на площади решительно требовались беснующиеся цыгане. Чтобы в глазах рябило от разноцветия юбок и платков, чтобы яростно звенели монисто. Молодые цыганки в такт подергивали плечиками, а гитары стенали. Кругом носились тройки, запряженные ревущими медведями. И какой-нибудь завалящий, но выразительный полк гусар, в идеале уже в состоянии белой горячки после недельного запоя. Всенепременно шампанским.
Вот тогда было бы весело, лихо и с русским размахом, который сегодня и возжелал изобразить Томбасов. А то что получается? Выпер на Манежную синюю, но трезвую четверку в смокингах. И цельный оркестр. На мороз. Барин…
И что? Кого он этим хотел удивить? Лорда Как-его-там? Можно подумать, его интересует хоть что-нибудь, кроме русской водки и черной икры. Ну, еще и предложений Томбасова по бизнесу.
Олеся посматривала на мужа, попутно улыбалась всем, очень надеясь, что получается не слишком похоже на злобный оскал, потому что больше всего ей хотелось выйти на сцену и волевым решением прекратить все это безобразие. Замотать певцов в теплое, выдать им чая по-адмиральски — чтоб коньяка много, а кипятка, заварки и сахара на самом донышке. Отлаять с этой же сцены всех и сразу… Томбасова и организаторов — это понятно, им еще прилетит волшебник. Но чуть позже.
Олеся даже мечтательно прищурилась. А вот остальные… Она оглядела вип-тусовку, над которой возвышались Томбасов и светловолосый лорд с каким-то простыми именем, которое она не запомнила. У этих двух воротил бизнеса были совершенно одинаковые морды лиц, выразительностью и человечностью созвучные с банкоматами. Хотя нет. В банкоматах ее больше. Особенно когда они зарплату выдают.
А эти…
Тьфу!
Артура уже увезли. Как хорошо, что Анна — это что ж получается, его бывшая жена? — отвлекла внимание своим появлением. И мэру, перехватившему микрофон, отдельная благодарность. В этой сумятице они с Левой успели провернуть сложнейшую операцию, главное в которой было вытащить упирающегося тенора со сцены. Тут подоспел бас с его могучим рывком. Не сказать — пинком.
Артур хрипел, держался на ногах только на волевых. Но! Уходить не собирался. Потому как надо работать! Петь. Дуб дубский!
Олеся и остальных бы отправила по домам. Но Лева выразительно глянул на нее — почему-то стало стыдно, взглядом показал на людей, причем на тех, что столпились не в вип-зоне, а запрудили Манежную. И пошел петь дальше. На сцене тем временем было непонятное и незапланированное действо — англичане притащили длинные до пят шубы. И закутали певцов. Под бешеные аплодисменты и вопли толпы.
— Ничего не понимаю, — проворчала Олеся. И как раз поймала за рукав пробегающего мимо с удивительно деловым видом представителя мэрии, что и организовывал все это незапланированное безобразие.
— Где обогрев сцены? — спросила она почти нежно.
Парень воззрился так, словно она потребовала тут же, сию же минуту засадить Марс яблонями. Олеся же, не отводя взгляда, терпеливо ждала ответа.
— Как вы себе это представляете? — все-таки снизошел до ответа молодой человек. И зачем-то поправил сложно завязанный галстук, который было видно из-под полурасстегнутого пальто.
— Какая разница, как я это себе представляю? Главное, чтобы вы представляли, как это сделать.
— Никак. Вы не смонтируете это. Люди же смотрят!
— Но поют тоже люди. И им холодно.
— Ничего, — махнул головой молодой человек. — Мэр доволен. Гости довольны.
Олесю просто затрясло.
— Простите, — раздался рядом приятный женский голос. — Видимо, все происходящее — это моя вина.
Представитель организаторов, воспользовавшись этим, вырвался — и сбежал.
— Вы распорядились доставить меньше тепловых пушек, чем я заказывала? — резко ответила Олеся и только потом развернулась, чтобы посмотреть, кто это просочился в волшебный мир закулисья праздника, где все было совсем не так, как выглядело со сцены.
Увидела сначала горностаевую шубу ценой в полсамолета и по ней опознала супругу английского лорда. Миледи как там ее… О! Говард. Вспомнила. Говорила леди почему-то по-русски. А сопровождал ее, придерживая под локоток, тот самый итальянский сноб, что выбесил Машку.
— Дело в том, что я захотела погулять по Москве, — продолжила леди совершенно без акцента. — Соскучилась. А тут праздник.
— Эм-м…
Вот к этому Олеся как-то готова не была.
— Но я как-то не сообразила, что все это будет обставлено, — продолжила леди и обвела выразительным взглядом показушное безобразие, — вот так.
Олеся облегченно рассмеялась. Оказывается, вот оно что. Вот с чего лордов и иже с ними к народу потянуло. Вместо того чтобы наслаждаться великосветским приемом, тихими разговорами об очень больших деньгах и изысканной музыкой — парни классику а капелла готовили, чтобы петь в «Метрополе». Моцарта и Рахманинова, кстати. А получилось как всегда. Замысловато, в один час, без подготовки. И через… в общем, не по уму.
— А что случилось с тенором? — продолжала беспокоиться леди, пока ее смуглый и взъерошенный спутник вслушивался в русскую речь, которую явно знал не слишком хорошо. Что его, похоже, раздражало еще больше, чем мороз: он усиленно кутался в бобровую шубу и хмурился.
Олеся только вздохнула:
— Артур заболел.
— Но вы же — жена Томбасова?
Олеся кивнула.
— И как так получилось, что вы — здесь, а не в тусняке?
— Но и вы, леди Говард, тоже здесь, — рассмеялась Олеся.
— Тут намного интереснее. И привычнее, — призналась дама. — Ненавижу пафосные тусняки.
Тут ее спутник не выдержал и обратился к ней. Олеся впервые остро пожалела, что не знает иностранных языков. Даже английского, на котором спокойно болтает Машка.
— Бонни переживает, что такие голоса, такая энергия, — привычно перевела леди Говард, — и все напрасно.
— Почему напрасно?
Конечно, все это Олеся, как руководитель «Крещендо», слышала не раз. И после регулярных возмущений мамы Левы, которая впрямую говорила, что парни закапывают свой талант в землю, ее мало что могло тронуть. Но мнение этого итальянского сноба отчего-то задело.
Тот понял вопрос. И просто пожал плечами, похоже, не желая объяснять какие-то сами собой разумеющиеся вещи.
— Пойдемте, — приказала ему Олеся.
Иностранец и понял, и послушался.
Леди Говард отправилась с ними. Они прошли за кулисы. Возвышение то есть, но их со сцены видно не было. Отчего-то здесь мороз кусался еще злее.
— Смотрите, — Олеся показала на заполненную людьми площадь.
Парни пели как раз «Ой, мороз, мороз». И в тему. И без оркестра. И без тенора. Но… вся площадь пела вместе с ними.
Тягуче. Протяжно. Безнадежно.
Мощно. Победно.
— Странно, — проговорил итальянец, когда смолкли последние звуки. — Фольклор?..
Олеся почему-то поняла, что он сказал. Но не поняла, на каком языке.
— Слушайте, — жизнерадостно предложила леди Говард. — Может быть, оставим больших мальчиков меряться… Гм… Проводить переговоры? И перебазируемся туда, где можно посидеть в тепле и поесть? А потом просто погуляем по городу.
Олеся рассмеялась. Представила себе лицо начальника охраны. Переглянулась с леди Говард. Заметила ехидные веселые огоньки в глазах.
— Мадонна? — тревожно спросил ее спутник. Что-то застрекотал, кажется, по-английски.
— Нам нужна минутка, — обратилась по-русски к Олесе леди Говард.
Та кивнула, отправилась искать Машу. Ну и радовать начальника охраны сменой диспозиции.
Минут десять спустя они вышли из вип-зоны. Олеся и леди с итальянцем и долговязым арабом в черном (охрана леди?), причем леди явно пыталась уговорить его остаться с лордом, но безуспешно. Итальянец уперся и ни в какую не соглашался… видимо, отпустить леди одну, всего лишь с арабом-охранником…
Оглядевшись, Олеся заметила еще двух людей в черном, держащихся чуть в стороне, но не спускающих глаз с леди. Да уж, отпускать леди Говард до ближайшего ресторана всего лишь с тремя человеками охраны — вопиющая неосторожность. Без лохматого итальянца — никак. Слава богу, Томбасов в вопросах безопасности Олеси куда более вменяем. Ее сопровождает всего один человек, и тот в сторонке.
Или? Олеся осмотрелась повнимательнее. И вздохнула. Начальник охраны, как обычно, просто не стал с ней спорить. И… просто заслал народ болтаться в отдалении. Вон лицо знакомое. И вон… Да вообще — просто зрители на этом представлении есть?
Итальянец продолжал что-то стрекотать мелодично-возмущенное. И… Олесе вдруг показалось, что на редкость нецензурное. О! Вот и русский блатной подключился. Правда, с такие сумасшедшим акцентом, что не сразу различишь родное «япона мать». Ну, нормально. Как русские-народные песни — так китч и гадость. А как русские-народные ругательства — так хорошо. Странные они люди, эти иностранцы!
— Ладно, ладно! — вздохнула леди и закончила по-русски: — Можешь держать меня за руку, чтоб не украли.
— Va bene (хорошо), — тут же просветлел итальянец и в самом деле взял леди за руку и поцеловал. Руку.
Да уж. Высокие отношения у лордов, подумала Олеся, и тут леди обернулась к ней.
— Когда я говорила, что хочу погулять по Москве, я имела в виду совершенно не это, — кивнул леди на ОМОН, охрану и толпу.
И тут их прервали.
— Олеся! Это ты, какая удача!
Охрана напряглась, долговязый араб что-то прошептал в ларингофон, а Олеся улыбнулась и шагнула навстречу женщине, держащей за руку мальчишку и решительно пробирающейся через толпу.
— Ира! — улыбнулась она.
— Что у них случилось? — в синем взгляде Иры плескалась тревога. Ее сын исподлобья смотрел на всех зелеными Левиными глазами.
— Все хорошо, — мягко проговорила Олеся, беря уже-почти-подругу под руку. — Артур вышел петь больным. Его уже выгнали со сцены и лечат.
— А мы идем в тепло, — улыбнулась леди Говард. — У нас девичник. Присоединяйтесь, Ира.
— Ира, познакомьтесь. Это…
— Бонни и Роза, — улыбнулась леди.
— Бонни и Роза, — приняла правила игры Олеся. — Позвольте представить вам жену…
— Позвольте, я угадаю? — рассмеялась Роза. — Хотя, если бы вы были без сына, случилась бы интрига, а так…
Она махнула рукой в сторону сцены, где как раз солировал Лева.
— Мы пришли послушать папу, — недовольно проговорил мальчик.
— Саша, может быть, я поговорю с Машей. И ты останешься ей помогать? — предложила Олеся, вопросительно посмотрев на Ирину. Та через мгновение согласно кивнула.
— Можно?! — взгляд мальчика из хмурого стал ликующим. — А можно вместо Артура спеть? Раз уж…
Женщины переглянулись и рассмеялись. Конкуренция певцов — она такая. А что делать?
— А как твой голос поведет себя на морозе? — спросила Олеся.
Роза посмотрела на нее удивленно, но Олеся была совершенно серьезна.
— Ну да, — еще серьезнее согласился мальчик.
— Надо сначала отрепетировать, — предложила Ирина. — Ты же этих песен не учил.
— Не учил, — с сожалением кивнул мальчишка, но тут же воспрянул: — К следующему концерту выучу!
Но к ним уже спешила широко улыбающаяся Маша:
— Привет, Саша, пошли помогать. У нас полный Армагеддон. И все бестолковые кругом.
Саша кивнул. И отправился с пиар-менеджером группы.
— Так куда пойдем? — живо спросила леди Говард.
Ирина и Олеся переглянулись с растерянностью.
— Будь это Петербург, — вздохнула Ирина.
— А то Москва… — согласилась с ней Олеся.
— Ладно, — рассмеялась Роза, подхватывая обеих под руки, — не будем изобретать проблемы хорошим людям. А вы мне как-нибудь Питер покажете.
— Договорились.
Греться и есть они пошли в самое близкое — и к тому же заранее обговоренное с организаторами мероприятия — место. Олеся оценила, как ненавязчиво Роза шепнула своему арабу-охраннику: «Лоуренс, мы идем в Метрополь».
Их там ждали. Встретили с поклонами, приняли шубы, причем леди Говард раздевал лично итальянец, словно никому не доверял сокровище — и тут только Олеся поняла, что ей казалось странным в леди. Подозрительная округлость фигуры.
— Шестой месяц, — чуть смутившись, пояснила Роза. — Вот и тянет на всякое… на Родину, например. А вы когда? — перевела она взгляд на Иру.
— Август. — Улыбнулась жена музыканта. — А у вас первый?
— Первый, — кивнула Роза, — так что немного трушу. Но я не яйцо, чтобы так со мной носиться, Бонни!
Итальянец солнечно улыбнулся и сделал вид, что ровным счетом ничего не понимает. И снова повел леди Говард под руку. Такая забота о жене лучшего друга показалась Олесе невероятно трогательной. Она вдруг почувствовала зависть и к Розе, и к Ирине. Чувство ей, в общем, не свойственное. Представила и себя нервной, круглой. И остро желающей соленых огурцов с молочным шоколадом. В три часа ночи. И рыдающей отчего-то… Может быть…
За разговорами о детях поднялись в ресторан на третьем этаже гостиницы «Метрополь». Попутно полюбовались витражами в стиле модерн, а у самого ресторана их перехватил представительный седой господин. Как оказалось, директор отеля.
— О, леди Говард! Мистер Джеральд! — дальше он говорил по-английски, кажется, что-то о фотографиях, и почему-то промелькнуло имя Тай Роу.
— Потом, все потом! — отмахнулся от директора мистер Джеральд. — Леди Говард устала. Мы идем в ресторан.
Удивительное дело, Олеся отлично его поняла, несмотря на незнание английского.
— Обязательно сделаем фото, но уже вместе с лордом Говардом, думаю, он придет в скором времени, — смягчила его резкость Роза. И повернулась к Ирине: — Простите. Я так замерзла, что совсем забыла толком представить вам…
Ира с удивлением глянула на итальянца, Олеся последовала ее примеру. Она, хоть убей, не могла его идентифицировать, хоть от фамилии Джеральд что-то брезжило в памяти, но уж очень не вязалось с тем, что она видела перед собой. То есть — ничего выдающегося. Усталый, замерзший и не слишком вежливый мужчина лет под сорок, и все.
— …Бонни Джеральда, режиссера, хореографа, певца и нашего лучшего друга.
Ну точно, все наконец сложилось! Бонни Джеральд — звезда мирового уровня, лучший и любимейший проект лорда Говарда. Заклятого партнера, которого господин Томбасов окучивает давно и плотно на предмет более тесного сотрудничества в области то ли заводов, то ли пароходов, Олеся никогда в это не вникала. С неделю тому Олег бурно радовался, что нашел, на какой кривой козе подъехать к Говарду, и на чем свет ругал «этих придурков, которые мышей не ловят», то бишь квартет. А, и еще форсировал перевод Ириного романа на английский язык и издание его в подарочном варианте. Потому что Ира ничуть не хуже этой его, Говардовской, писательницы Тай Роу. Вот ничуть не хуже! А может и лучше! И вообще, Тай Роу — русская, Олесенька, ты уж очаруй ее, любимая.
О Боже…
Олеся на миг похолодела, представив, что могло бы получиться из скандала, устроенного Машей, если бы… О Боже! Нет! Она же напрочь забыла о просьбе Олега, вообще ее всерьез не приняла. Ну никогда он не просил ее вмешиваться в его дела никаким боком. А тут… И смех и грех!
— Очень приятно, — сказал Ира по-английски (кажется), похоже, не очень связывая голос из каждого утюга с вот этим, совершенно не звездным итальянцем.
А Роза засмеялась и с нежностью поглядела на мистера Джеральда, кумира миллионов дам от двадцати до восьмидесяти и лауреата каких-то там премий в немыслимых количествах. Не совсем только понятно, за что он их получил, ничего ж особенного в нем нет.
— Не похож, да? — усмехнулась Роза, словно прочитав ее мысли. — Бонни сегодня инкогнито. Но если хотите, споет для нас, раз уж не удалось подпеть про мороз.
— Я не петь на мороз, — изобразив выразительным, когда-то сломанным носом презрение, заявил мистер Бонни Джеральд. На ломаном, с ужасным акцентом, русском. — Это нет… respect… Мадонна?
— Неуважение, — перевела Роза, хотя все и так все поняли. — Поэтому ты споешь для нас в тепле, правда же, Бонни?
— Конечно, Мадонна, — усмехнулся Бонни и поклонился Олесе и Ире. — Не быть мешать belle donne говорить секрет.
Улыбка внезапно преобразила до того некрасивое лицо, но Олеся не успела об этом подумать. Их уже встречали у дверей ресторана, чтобы проводить за столик. Дам — за столик, а мистера Джеральда куда-то к маленькой сцене, где играл легкий джаз немолодой пианист.
Дамам едва успели подать глинтвейн, явно заказанный заранее кем-то из охраны, как зазвучала знакомая, если не сказать в зубах навязшая музыка. Та самая, что из каждого утюга, только в фортепианном варианте. Олеся морально приготовилась вежливо улыбаться и вежливо восхищаться…
В конце концов, петь вживую так, чтобы это звучало хотя бы прилично, немногим дано. Тем более после банкета на морозе.
Но.
Зал замер. Стих гул голосов, звон приборов. Даже официанты застыли, не донеся подносов по назначению. Стоило только вступить хрипловатому, какому-то невероятному, волшебному баритону.
Олеся невольно обернулась к сцене. Так же, как вся пресыщенная публика.
Бонни Джеральд, сумасшедше красивый в своем мятом пиджаке и очаровательно взъерошенный, пел «Аве Мария» из «Нотр Дам». Сидя у рояля на барном табурете. Небрежно держа микрофон. Задумчиво глядя поверх голов публики. И… и все. Этого было достаточно, чтобы случилось чудо. Не такое, как полчаса назад на Манежной, когда вся площадь запела, но — определенно чудо.
Мельком подумалось, что не принять такой вызов Олег не мог. И она тоже не может. Все же «Крещендо» — это теперь ее мальчишки, и она собирается ими гордиться, а не краснеть. Даже если их сравнивают с мировыми звездами. И вообще. Они ничуть не хуже Бонни Джеральда. Даже лучше. И с ее, Олеси, помощью это наглядно докажут.
Так что да. Она прекрасно понимает Олега. Не мог он сегодня не выпендриться по полной, со всем русским масленичным размахом.
— Ну вот как-то так, — с гордостью кивнула Роза, когда мистер Джеральд допел, а гости ресторана очнулись и принялись стучать вилками по столам, ведь аплодировать нормально, держа в руке смартфон, невозможно. А снимали импровизированный концерт все. Даже охранники и официанты.
— А ты тоже музыкант? Или?.. — спросила у нее Ира.
— Закончила Гнесинку, но музыканта из меня не вышло, — пожала плечами та. — Зато я неплохой помреж.
— Помреж… Ты — Тай Роу! Точно, я вспомнила! — у Иры загорелись глаза, а Олеся чуть не хлопнула себя по лбу: что-то она тормозит. Сразу надо было понять, что Роза и есть Тай Роу. — Я же читала «Бенито»! Еще на английском, сразу! Тебе не страшно было писать о таком личном? Ведь все правда, да?
— Ага, — кивнула Роза, улыбнувшись, — правда. И страшно. Я ужасная трусиха, но бывают такие книги, которые нельзя не написать.
— Ага, — кивнула Ира, — знаю. Я… ну… я тоже написала роман. О «Крещендо».
— И как отнесся к этому Лев?
— Сначала он хотел меня убить, а потом… сама же видишь.
— История для новогоднего фильма, — кивнула Олеся. — Представь, сижу я, значит, на репетиции «Крещендо», и тут…
Сплетни о своем, о девичьем, отлично пошли под голос Бонни Джеральда. И под осетрину на гриле. И глинтвейн. И все прочее, что ресторан имел честь предложить драгоценным гостьям за счет заведения. Ибо такая честь, такая честь!
Роза как-то походя разрешила образовавшемуся у их столика владельцу заведения использовать записи сегодняшнего концерта Бонни для рекламы. И так же походя послала его за всем прочим к продюссеру.
Обсуждать свое, девичье, было куда интереснее, чем думать о мужских делах. То ли дело — обсудить, кто и где учился, посмеяться над тем, что филологи — Ира с Олесей, а знаменитый писатель — Роза, которая и вовсе хористка. А следом перемыть косточки американскому и русскому шоу-бизнесу. И квартету «Крещендо» в частности.
Где-то под «О соле мио» дошло до Артура и его жены, гвоздей концерта на Манежной.
— Он до сих пор в шоке от развода, — говорила Олеся. — И, главное, никто не понимает, что произошло. Томбасов был в прострации, Лева в ярости, сам Артур в ауте.
— Развод Артура, — вздохнула Ирина, — в свое время наделал много шума в фанатских кругах. Винили во всем Дану.
Олеся скривилась. Поймала вопросительный взгляд Розы.
— Пиар-менеджер, — ответила она и осторожно покосилась на Ирину.
— Спала она со всеми, — пояснила Ирина, с ожесточением втыкая нож и вилку в рыбу. Посмотрела на смутившуюся Олесю. Усмехнулась: — Я когда книгу «не про них» писала, еще и не то у фанатов накопала. Ребята… бурные весьма.
Олеся только вздохнула, Роза рассмеялась. И с нежностью посмотрела на Бонни, который так увлекся импровизированным концертом, что не обращал уже никакого внимания ни на дам, ни на посетителей ресторана. Те же, занявшие уже все столики и несколько дополнительно вынесенных, забыв о еде, снимали его на телефоны.
— Вот я не думаю, что измена Артура была поводом, — вдруг проговорила Ирина. — Почему-то мне кажется, что было что-то еще.
— Анна выставила его без объяснений, когда тот прилетел с гастролей, — добавила Олеся. — И по сей день отказывается с ним общаться.
— А дочь? — живо спросила Роза.
— Все сложно. Под Новый Год Артур ее очень ждал. Она не приехала. Ты ее видела, Роза. Такая… зелененькая, с пирсингом в носу.
— Лет тринадцати, да? Видела. Почти Джульетта.
— Не очень представляю зеленую Джульетту, — хмыкнула Ира. — Какое счастье, что у меня мальчик. Мальчики вроде не красятся в зеленый цвет.
— Смотря какие мальчики, — пожала плечами Роза. — Твой — артист на всю голову, так что будь готова. Помнится, когда я заканчивала Гнесинку, на нашем курсе был один такой. Фиолетовый.
— О боже, — вздохнула Ира.
— Но вообще я имела в виду младшую сестренку Бонни. Джульетта у нас восходящая звезда Ю-Туба, четвертый месяц бьет все рекорды со своим клипом. Она сине-фиолетовая на всю голову и в таком пирсинге и татушках, что даже Бонни был в охренении.
— Погоди, это не Грин Крим ли? — спросила Олеся, припомнив нечто флуоресцентное, издающее весьма странные звуки, не замеченное ею в Машином телефоне.
— Грин Крим? — повторила Ира, нахмурившись и явно что-то такое припоминая.
— Она самая, — кивнула Роза.
— Роза, пожалуйста, скажи мне, что у Грин Крим нормальное музыкальное образование! — взмолилась Олеся.
— Разумеется, — пожала плечами Роза. — Джульетта поставила себе целью догнать и перегнать любимого брата Бонни, поэтому гитара, ф-но и танцы с четырех лет. Бонни же и нашел ей учителей.
— Слава богу, — выдохнула Олеся. — Маша, конечно же, понимает всю важность образования, но в ее возрасте…
— Когда гормоны вместо мозгов… — в тон ей продолжила Роза.
— Лучше предотвратить, чем расхлебывать!
— О да… — протянули синхронно Роза и Ирина, переглянулись и засмеялись.
— Сдается мне, вот это зеленое с пирсингом потому и зеленое, чтоб папе с мамой было что расхлебывать, — вздохнула Олеся.
— Расхлебают, — уверенно заявила Роза. — Если не хотят, чтобы в следующий раз девочка привела домой татуированного негра с мешком анаши и сказала, что это ее друг-трансвестит и она беременна от него тройней.
Олеся с Ирой сглотнули, представив эту картину маслом, и переглянулись.
— Никто не заслуживает такого! — сказала Ира. — И вообще, Артур и Анна просто созданы друг для друга. Вы видели, как он на нее смотрел?
— А то! — кивнула Роза и подхватила идею, носящуюся в воздухе: — Наш святой долг — вернуть их на путь истинный. А то что это за безобразие, мы все тут такие красивые, а она — нет?! — и погладила себя по круглому животу.
— Итак, заговор, девочки, заговор! — просияла Ира. — Нам нужен план. Блиц-криг. Барбаросса.
— План… — задумчиво улыбнулась Роза. — А знаете ли вы, дорогие коллеги, что ничто так не объединяет, как совместный труд?
— Совместный труд… Вроде был какой-то грандиозный проект у «Крещендовцев», — начала вспоминать Олеся. — То ли гала-концерт, то ли рок-опера… Но все развалилось, потому что вмешалась Дана.
Олеся бросила выразительный взгляд на Иру и получила в ответ такой же. Выразительный.
— Им нужен общий враг, — сказала Роза. — Ничто так не объединяет, как совместный труд против общего противника. И чем противнее, тем лучше, — и почему-то кинула взгляд на сцену, где божественно прекрасно пел Бонни Джеральд.
Кстати, надо бы Маше его послушать и узнать, что Грин Крим — его младшая сестренка. Хоть какая-то гарантия, что радикально настроенный ребенок не подбросит «далекому от музыки» мистеру Джеральду таракана в суп. Она может. Она такая. Революции делать таким детям.
— Дана не прокатит, — покачала головой Ира. — Мелковато и затасканно.
— Не прокатит, — решительно кивнула Роза. — Так все же, что там был за проект? Чей?
— Они пытались ставить мюзикл, — улыбнулась Ирина. Историю квартета она знала даже лучше Олеси. И любила до сих пор почитать, что твориться в обсуждениях у фанатов — очень полезный источник информации, надо признать.
— Мюзикл. — У Розы блеснули глаза. — Какая хорошая идея.
Она довольно потерла руки и посмотрела на Бонни, который, поймав ее взгляд, широко улыбнулся и ей подмигнул с видом опытного заговорщика-рецидивиста.