Аня
Я и глазом не успела моргнуть, как осталась одна. Артур все же успел прижать к себе, сообщить: «Не переживай, я все решу». И… Все.
Была толпа мужиков. Нет толпы мужиков. Исчезли, как отряд Бэтменов с места преступления. Простите, с места очередных свершений.
Когда я, очнувшись, бросилась вслед за ними, выскочила через служебный вход, то… обнаружила уносящиеся вдаль три мотоцикла. По два «всадника» на каждом. Д’Артаньяны чертовы!
— Клуб хоть где?! — заорала я в отчаянии. — Уроды!..
Гудение возмущенных машин, вынужденных пропустить взбесившихся байкеров, было мне ответом. Перекрывая его, к какофонии прибавилась отборная площадная ругань. Моя. И… снова ровное гудение мегаполиса, который через одно пролетевшее мимо мгновение уже и думать забыл о том, что у кого-то из его букашек что-то там случилось. Дикое, выматывающее чувство беспомощности. До влажной липкой кожи между лопатками. До трясущихся упавших рук.
— Да что ж…
— Держи, — из дверей высунулась Милена с моим пальто. — Простудишься.
— Спасибо.
Я на мгновение закрыла глаза. Что? Что делать? Куда бежать. Девчонки. Что с ними?
— Мужики, — с презрением процедила Милена. — Все для них, все как они решили… Ненавижу.
Я даже вздрогнула. Вынырнула из липкой черноты и посмотрела на девицу-красавицу. Ее-то с чего бомбит?
— Не ожидала? — Милена смотрела с вызовом. — Их ненавижу, тебе — завидую.
— Мне-то с чего?
Меня вдруг затрясло, озноб пробрал до кончиков пальцев, даже дышать стало трудно. Поплотнее закуталась в пальто — вдруг поможет.
— Как ты всех построила. И дочка твоя такая же. Раз, и все запрыгали… А вот ради меня так… Никто и никогда…
Девчонка махнула рукой. Вот дурочка.
Я покачала головой — и пошла к шлагбауму, отгораживающему театральную стоянку от Большой Дмитровки.
— Постой, — донеслось мне в спину.
— Что? — я позволила ей себя догнать.
— Вот они где.
Вот она, пропасть между поколениями. Милена потыкала пальчиком в телефончик — и все нашла. А ведь всего-то на десяток лет меня младше.
— Спасибо! — кивнула я.
И принялась заказывать такси. Воробьевы горы, клуб «У Гуннара», обитель махровых байкеров. По пятницам — живая музыка. Хоть бы с дурындами ничего не случилось. Я вот сейчас доеду — и устрою всем им эту музыку. Мертвую только!
К самому клубу пробиться не удалось. Машины перегораживали подъезд совершенно, такое ощущение, что кто-то решил строить баррикаду, но потом отвлекся и все просто побросал как пришлось.
— Не проеду. Машину только побью, — сообщил мне водитель то, что я и без него понимала. — Куда это нас занесло? Учения, что ли, или кино снимают?
— Кино. Сколько с меня? — буркнула я, напряженно вглядываясь в творящийся вокруг клуба бедлам.
Понять, почему и зачем дерутся серьезные дядьки в черном и чему так радуется целая толпа бородатых мужиков с пивными кружками, не удалось. Для чего-то по-настоящему серьезного слишком довольные у всех рожи, да и ментов не видно. Я всмотрелась до боли в глазах. Ну, конечно. Вон он, Артур. Кто бы сомневался, в этой пивной толпе, а не рядом с дочерью. Где она вообще?
Водитель назвал сумму, напомнил, что оплата картой — но я уже не слушала. Выскочив из такси, я помчалась к клубу. Визг позади меня был такой, что я чудом отпрянула, отскочила, как заяц. Мимо меня пронеслась машина, не побоюсь сказать, на двух левых колесах. Как в каком-то боевике. Каскадеров они вызвали, что ли? Пока я, замерев, пыталась снова начать дышать, машина хитро сумела вылавировать между стоящими кое-как авто (ну надо же, а таксист уверял, что это невозможно) и, завизжав тормозами, остановилась, а из нее выскочила… Олеся. Точно, Олеся!
Я завороженно смотрела как, она перепрыгнула шлагбаум — хотя вход был рядом. Тут ей под ноги выкатились двое. Люди в черном — и чего они не поделили, не понятно. Но тут они попали. Олеся от души пнула обоих. И тут же над стоянкой поплыл исконно-посконный, родной, без примеси всякой итальянской гадости, русский мат. О как. И вот так. Интересно как. А еще и учитель! От нее так и шарашило яростью с примесью страха за родную деточку — всем тем, чем и я готова была щедро делиться с этим миром.
Олеся бросилась через стоянку. Расстегнутое пальто развевалось, как рыцарский плащ, волосы полоскались на зимнем ветру, а вокруг все горело и взрывалось.
Я кинулась ей на помощь — ведь убьют и не заметят. Ан нет. Откатились, вскочили с виноватыми рожами. А еще двое подбежали, принялись что-то ей втолковывать. Один — вылитый агент Смит из «Матрицы», даже очки и витой проводок за ухом такой же. Второй — Петр Иванович. Наш, родной. То есть Томбасовский.
— Олеся Владимировна, не волнуйтесь вы так, все под контролем… — попытался вякнуть Петр Иванович, на что получил забористый многоэтажный мат. Филолога сразу слышно.
— Олеся! — изо всех сил крикнула я, окончательно переставая понимать, что тут происходит. Развлекаются мужики, что ли? С ума сошли?
Когда я добежала, то поняла, что все замерли. И сражавшиеся люди в черном, и восторженные байкеры, и «любимый» квартет в полном составе. Примкнувший к ним английский лорд и наш гениальный режиссер. Притихший. Оба притихшие. Олеся остановилась ровно напротив них и выдала такое, что даже ко всему привычные байкеры заслушались. И по-моему, начали конспектировать. А лорд и режиссер — о чудо чудное! — словно бы даже усовестились.
Еще бы. Олеся была бела, как смерть, и настолько перепугана за свою дочь, что готова была переубивать всю эту толпу голыми руками. И я, честно говоря, очень хотела оказать ей посильную помощь.
Где Катя?!
— …Где моя дочь? — закончила Олеся непереводимый шедевр русской словесности.
Над клубом повисла мертвая тишина, здоровенные дядьки-байкеры и вмиг сплотившие ряды русские и английские безопасники… потупились. Смутились, мерзавцы.
— Олеся! — позвала я ее, потому что в окне клуба заметила мелькнувшую в окне любопытную и совершенно бесстыжую мордашку Кати. Живой и здоровой. Вроде. Так что убивать режиссера и одного из спонсоров, только потому что они подвернулись под руку, было как-то не хорошо. Хотя — заслужили. Оба.
— Олеся, — шагнул к ней лорд Говард. — Все хорошо…
Храбр. Ничего не скажешь.
— Ма-ам, ну, ма-ам! — донеслось от входа в клуб. — Ну, ты чего?!
К Олесе вынеслась Маша, за ней показалась…
— Катя! — закричала я. — Ах ты!.. Зараза…
Кажется, я все же перепугалась сильнее, чем мне казалось. Потому что коленки ослабли. От облегчения.
— Мама? — как-то неуверенно подала голос моя зеленая жабка.
Вот тут ко мне, широко расставив руки, кинулся Артур. И как-то мне показалось, что не для того, чтобы обнять и успокоить. А именно для того, чтобы… дочь собой закрывать… Грудью. От злобной меня.
Вот… ведь… все, что сказала Олеся! Заразы. Я остановилась, и слезы закипели у меня на глазах.
— Аня, — обнял меня этот гад. — Все же хорошо. Ну, что ты переполошилась.
Я сейчас. Вот сейчас только вдохну. И…
— Мамочка. Со мной все в порядке, — между тем приговаривала Маша, гладя Олесю по голове. — Мам, ну что вы все панику устроили. Нормально же все! Подумаешь, спели в клубе, мы ж… Ну ма-ам, не плачь!
Олеся молча дрожала и прижимала к себе дочь, как потерянное сокровище. При этом она явно не воспринимала ничего из окружающей реальности. Ничего и никого, кроме Маши.
Мужчины, которых тут собралось ой как немало, все сплошь брутальные мачо, смотрели на действо в полной растерянности. Тут я зацепилась взглядом за Томбасова. Наш великий и ужасный стоял на пороге клуба. И совершенно беспомощно смотрел на все, что происходило. А моя дорогая доченька храбро отступила за него. Что-то мой одуванчик зелененький, который, собственно, и заварил всю эту кашу, маму обнять не спешил.
Я отстранила Артура и шагнула вперед. С твердым намерением провести разъяснительную работу. Немедленно. Прямо здесь. Ух же зараза зеленая, не поможет тебе папочка, даже не мечтай!..
— Может быть, не стоит их убивать? — раздалось у меня из-за плеча.
Я подпрыгнула. Отшатнулась. Оглянулась. И поняла, что к нам присоединились еще двое. О как знатно перекосило теперь и лорда Говарда, и Бонни. И… Леву. Я вдруг почувствовала, что на душе становится теплее.
Роза. А рядом с ней — Ирина. Две наши прекрасно-беременные дамы. И если Роза цвела, пахла и излучала какое-то умиротворенно-счастливое ехидство, то Ирина… Жена Левы была какая-то поникшая. Вообще, я лично в ее существовании до сих пор не верила. Потому что женатый Лева — что-то из области Голливудской фантастики. Марсиане там, атака клонов и назад в будущее.
— А нас все бросили, — сообщила Роза с раздражающе довольным видом. — Даже Аравийский сообщил милорду и помчался. Без меня!
— Вам не стоит нервничать, миледи, — на хорошем русском заявил арабский шейх, выросший за спиной Розы. — Я же сказал, милорд во всем разберется.
— Без меня? Ну нет. Мы с Ирой решили, что ни за что не пропустим такое шоу!
На слове «шоу» Олеся вздрогнула и одарила Розу убийственным взглядом.
А жена Левы вздохнула и поникла:
— Как мне нехорошо за рулем. Москва эта ваша — город, не предназначенный для вождения вообще!
— Интересно, кто все же сдал Олесе время и место концерта? Аравийский, не ты ли?
— Что вы, миледи. Без указания милорда — никогда! — изящно сдал шефа арабский красавец.
— Концерта, — выдохнула Олеся. — Как концерта? Почему я не знаю? Петр Иваныч! Куда вы… Маша!
— Мама, ты только не волнуйся, — пролепетала девчонка… Я только тут заметила, что на голове и у этой дурищи какая-то яркая мешанина цветов.
— Концерта, — просипела Олеся.
— Любимая, — Томбасов все-таки начал подходить к нашей дружной группе.
— Томбасов… — тон Олеси подозрительно напоминал змеиное шипение.
— Я все объясню, — еще храбрее заявил господин олигарх.
Бешеный взгляд был ему ответом.
Тут зашевелились остальные участники мега-шоу. Хорошо, что не трагедии. Хотя, судя по настрою Олеси, до трагедии с убийством было рукой подать.
— Мам, прости, мы не думали… ну… — не поднимая глаз, пробормотала Маша, являя пример недюжинной храбрости, ведь она была к настроенной на убийство Олесе ближе всех. — Мы договорились о концерте, а Петр Иваныч… короче, мы сбежали. Но ведь все хорошо!
— Сбежали? — Олеся нехорошо прищурилась на поникшего Петра Иваныча, которого тут же самоотверженно заслонил собой английский агент Смит. — На выступление, значит. В клуб…
— Пора спасать Кея и Бонни, — решительно заявила Роза. — А то попадут под раздачу. Ни за что.
— Может, и Леву тоже? — вздохнула Ирина, однако с каким-то сомнением.
Я еще раз скинула руки Артура — он снова решил, что обнимать меня — хорошая идея. И решила, что спасать его не буду. Его крокодилы — в смысле, любимая Олеся — вот пусть сам и выкручивается.
Хотя… Мама Маши так посмотрела на дочь — что та отпрыгнула. Потом Олеся повернулась к Томбасову. Великий и ужасный наш, под уважительные взгляды остальных мужиков, сделал еще один шаг вперед.
— Олеся, я все объясню. Не нервничай.
Мы с Розой и Ириной синхронно хмыкнули. Не, ну если Олеся и до этого была на взводе, готовая без топлива стартовать к звездам, то теперь уж точно. Все. Сейчас полетит.
Но она сделала шаг назад, отвернулась. Замотала головой. Сделала еще шаг — прочь от Томбасова. Вот тут даже мне стало холодно, как будто ледяной порыв ветра дохнул — и выстудил все.
Роза… всхлипнула, что ли? Так бывает?
Замерли все. Радужноволосые девчонки, квартет, охранники и байкеры. У Томбасова опустились руки.
И тут… Олеся развернулась обратно так же решительно, как до того ворвалась на территорию клуба.
Сделала несколько летящих, стремительных шагов к Томбасову. С таким выражением лица, что Петр Иванович вместе с агентом Смитом рефлекторно дернулись наперерез.
— Й-йес! — беззвучно, явно чтобы не спугнуть, выдохнула Роза.
Но получилось настолько ликующе, что даже я, хоть и была безумно зла, невольно улыбнулась.
— Ты! — крикнула Олеся, останавливаясь напротив Томбасова, и… треснула его кулаком по груди. — Ты! Ты, рожа буржуинская, сказать не мог по-нормальному? Язык бы отсох?
— Олесенька…
— Я знаешь, что подумать успела, когда ты сорвался? Я!..
И она еще раз его стукнула. Что было силы! Я видела!!!
— Олесенька, ты не ушиблась, милая?
— Я не о концерте этом дебильном подумала!!!
Катя встрепенулась было на слове «дебильном», но Артур положил ей руку на плечо, удерживая от очередной глупости. И одновременно обнимая меня. Так, что мы с дочерью оказались в кольце его теплых рук.
— Любимая…
— И не о том, что дуры эти поперли выступать в клуб!
Дуры сникли. Так им.
— Может, валерьянки ей? — рядом со мной подала голос Ирина.
— Я же подумала, что их похитили! — на высокой ноте закончила Олеся.
Беспомощно оглядела стыдливо отворачивающихся мужиков, и вдруг… заплакала.
— Олесенька, милая, прости меня! — Томбасов наконец прижал ее к себе, поцеловал в макушку, одновременно показав кулак Маше.
И тут все начинают гомонить. Приходят в движение. Храбрый Лева начинает продвигаться к Ирине. Но тут, ловко оттеснив охрану, к нам кидается какой-то мужик. Два метра красоты шкафа с антресолями и рыжая бородища лопатой.
— Анна! — восторженно ревет он. — Анна Половцева?!
Люди в черном подбираются и начинают нас окружать. Артур загораживает нас собой.
— Парни! Это же моя любимая певица! Какой голос! Божественный! Неземной!
Рыжебородый шкаф счастливо прищуривается.
Роза огибает нас, делая охране жест: не вздумайте! Явно тоже обратила внимание, что безопасники готовы уронить этого любителя музыки на асфальт. Чисто по инерции. Бурлит силушка молодецкая, не выкипела еще. А сама Роза спокойно направляется к своему лорду, которого уже не надо спасать. И который довольно оглядывается вокруг, словно сам этот праздник жизни и устроил.
А я выхожу из-за спины мужа. И счастливо улыбаюсь. Вот не знаешь, где поклонника таланта встретишь.
— Мы с семьей идем на премьеру «Кошки…». А потом с женой — на «Мушкетеров». А вы автограф дадите? А с вами сфотографироваться можно?
— Конечно же можно, — отвечаю я, и слышу недовольное рычание за спиной. Оборачиваюсь. И ослепительно улыбаюсь своим. И доченьке-начинающей звездочке. И мужу — настоящей, полноценной звездище!.. Хотя, стоп! Какой муж. Мы же в разводе. Дочь умильно улыбается. Выбрала же момент, а? Вся в папу! Или в меня. А, одна сатана.
— Мам, — не обращая ни на кого внимания, спрашивает моя зараза зеленая. — А вы что — помирились?
Артур смотрит на меня. Черные глаза горят. Словно речь идет о его жизни. И смерти. Я киваю.
— Ура! — кричит дочь, кидается к нам. Начинает обнимать, тормошить. На глазах слезы. — Ура-а! Мама! Папа! Ура!!!
Ее вопль подхватывают все присутствующие. Дамы всхлипывают. Полный дурдом, в центре которого оказываемся мы с Артуром.
И мы фотографируемся. Сначала с рыжим байкером и Катей, потом к нам присоединяются Лев с женой, и Сергей с Иваном, и Томбасов с Олесей и Катей, и Говарды с Бонни… Я раздаю автографы, голова кружится. Артур подхватывает меня на руки, кто-то умный орет:
— Горько!
Мне показалось — или это Сергей рявкнул в полную силу своих легких? Я же его самым нормальным считала. Какое «горько»?! Это им что — свадьба что ли?
Но муж подхватывает меня на руки. Губы, сводящие меня с ума, касаются моих. И на какое-то время мы просто выпадаем.
— Спеть! — орет кто-то восторженно.
Я глажу лицо Артура, запускаю пальцы в его волосы — и никак не могу остановиться. Пока не слышу волшебной команды, от которой мы разом приходим в себя, готовые работать. Хотя… вот наша жабка уже ускакала.
Мы идем вслед за ней в клуб и устраиваем импровизированный концерт. Катя с Машей, о чудо, тоже включаются и даже не морщатся, когда их клавишник играет вступление к «Оленю»…
А потом мы просто сидим в клубе, набившись как селедки в бочку — к нам и охрана присоединилась — и пьем очень неплохое пиво под свиные ушки. Я молчу, прислонившись к Артуру, смотрю на него и на нашу дочь — она вместе с Машей и двумя юными консерваторскими гениями оживленно обсуждают не иначе как следующий концерт. К ним подлетают еще двое, показывают что-то. Один в телефоне, другой — в камере. Мне их не слышно, но все ясно по горящим творческим безумием глазам дочери. Артуровым глазам.
Какое это счастье…
Зато слышно, как радостные байкеры и не менее радостные безопасники во главе с отлично спевшимися лордом и нашим родным олигархом договариваются о чемпионате по пейнтболу, или во что там играют большие мальчики. Вот уже пошли по рукам серебряные доллары и стобаксовые купюры…
— Артур, ты — и пейнтбол? — уж не в силах чему-то всерьез удивляться, спрашиваю я.
Мой утонченный гений только смеется в ответ, а я снова слышу, как большие мальчики делятся на команды. Не русские против англичан, как кто-то предложил поначалу. О нет. Они честно кидают жребий, и Томбасов оказывается с Говардом в одной команде, а против них — Петр Иваныч и агент Смит. А вот араб — Аравийский, кажется, — с шефом. И Артур там же. А Лев, Иван и Сергей — в команде «Люди в черном». Байкеры тоже кидают монетку, ржут, предвкушая развлечение…
А я уже не понимаю, то ли это все взаправду, то ли я уже сплю. Впрочем, чего еще ожидать после этого безумного дня?
Последняя моя мысль перед тем, как я перестаю отличать сон от яви — не перепутать бы завтра, в какой театр бежать сначала. Кто бы мог подумать, что сбывшаяся мечта — это полный и абсолютный дурдом! Хороший такой, крепкий, основательный дурдом, полный совершенно счастливых идиотов. Или гениев. Ведь мы — однозначно гении!
И вот наконец открывается занавес, зал полон, зал дышит в ожидании чуда, смотрит на меня — а я выхожу на авансцену в неприлично облегающем кошачьем костюме, кокетливо повожу ушками и начинаю:
— Пора-пора-порадуемся на своем веку… — под восторженный свист, сквозь который побивается родной голос:
— Поехали домой, Анечка… Ты совсем спишь? Я тебя люблю.
И я, не открывая глаз и не выныривая из прекрасного сна, держусь за шею любимого мужа и кладу голову ему на плечо. Зная, что он донесет меня до машины в целости и сохранности. Зная, что все будет хорошо.
— Я тебя люблю, — шепчу в ответ.