Первые заморозки — и лес разоделся в багрец и золото.
Берёзовые рощи стоят солнечные, пышнолистые, нарядные. Куда ни посмотришь, всё в позолоте. Совсем не видно зелёных по-прежнему сосен и елей.
И осинник осенью расцвёл на диво.
Подует ветер, затрепещут лёгкие светлые листья — кажется, скачут по дереву озорные солнечные зайчики.
А есть у осин листья красные, червлёные, не то налитые спелым рубиновым соком, не то просвеченные теплом осеннего солнца.
Клёны порыжели. Их листья напоминают теперь румяную корочку только что испечённого хлебного каравая.
Алыми гроздьями вспыхнула рябина, приглашая полакомиться сочными своими плодами.
Яркую торжественную мантию накинул на плечи лес и далёким трубным кликом лебединой стаи прощается с уходящим летом.
Осень… Осень…
На обочине лесной дороги застряла охапка соломы. Сердитый сук ольхи сорвал её с высокого воза.
Два дня солома красовалась на солнце среди пышной и сочной придорожной травы.
«Я словно пригоршня золота на бархатном ковре, — думала солома, — как жаль, что мне самой нельзя полюбоваться этой прекрасной картиной».
Потом пришла пора долгих дождей.
Солома потемнела, набухла и потеряла прежнюю золотистость.
— Вот она, о-чив-чив-че-видная сущность, — многозначительно произнёс старый воробей, который не сумел отыскать в охапке соломы ни одного самого маленького зёрнышка.
Солома вспыхнула от стыда — и стала тёмной и тусклой.
— Вы слишком привередливы, — попрекнула воробья деловитая полевая мышка. — Следовало бы сказать: «С негодной овцы хоть шерсти клок!»
Она проворно вытащила из охапки сухую соломину и, довольная, потащила её к себе в нору.
Холодный осенний ветер сердито срывает с деревьев последние листья.
Сеет и сеет надоедливый мелкий дождь. Тяжёлые капли уныло падают с потемневших голых ветвей на мокрую землю. На чёрный лес траурным покрывалом лёг тяжёлый серый туман.
А уцелевшие листья шепчут друг другу:
— Держитесь! Держитесь! Не падайте!
А держаться всё труднее: иссяк, не струится больше в ветвях животворный зелёный сок. И наступает миг, когда они уже не в силах удержать последние свои листья.
Подхваченные ветром, листья медленно опускаются вниз, на землю, чтобы стать плодородной почвой, которая весной подарит миру новые зелёные ростки.
И только могучие дубы долго остаются кудрявыми.
Дубрава сердито шумит, удерживая редеющую листву в знак своей верности лету.
Весь день в саду горит костёр.
Белый горьковатый дым плотным столбом уходит в высокое холодное небо.
До самых вечерних сумерек возятся в саду ребята из кружка садоводов.
Девочки сгребают опавшие листья, мальчики на носилках относят их к костру и с весёлым уханьем швыряют в огонь.
В саду становится чисто и пусто.
Тедису поручено, можно сказать, самое важное дело.
Огромными ножницами он осторожно срезает с кустов смородины и крыжовника сухие и сломанные ветки. Мальчик очень старается. Вид у него серьёзный и озабоченный.
А ребята смеются и называют Тедиса кустарным лекарем.
Ярко вспыхивают ветки в костре. Горьковатый дым высоким столбом уходит в тёмное осеннее небо.
Байба принесла в сад жёсткую щётку и полное ведёрко извести.
Щёткой она старательно соскабливает со стволов старых яблонь моховые наросты.
— Ну, чем не борода? — смеётся девочка. — Очень похоже и такая же колючая.
Чистые стволы Байба ласково мажет жидкой известковой мазью.
Теперь яблоньки могут жить спокойно.
Мороз…
Озеро покрылось блестящим льдом.
Улетели последние утки.
Дни стали совсем короткими, а ночи длинными-предлинными.
Теперь Илзе добирается до школы в полной темноте.
Кажется, ещё не расцвело как следует, а звонок зовёт обедать. Дежурные по столовой не успели даже перемыть посуду, а уже собираются вечерние сумерки.
В классе целый день не выключают электричество.
Дома Илзе читает рассказ «При свете лучины». Немного подумав, она спрашивает бабушку:
— Сколько свечей может быть в одной лучине?