— А почему же вы не провели электричество? Что, и на ферме коров руками доили? Да? Ну, и в отстающем же колхозе вы жили!
— Колхозы, деточка, нам в ту пору и во сне не снились. Жили по господскому велению, по барскому хотению.
В окно глядит большая яркая луна.
В морозной ночной тишине гулко потрескивают деревья.
А в бабушкином доме тепло и уютно.
К полудню мороз потихоньку смягчается, а под вечер влажным делается ветер.
Серое небо, похоже, нависло над самыми крышами, а на клёны надвинулась тяжёлая шапка мглы.
В сумерках ветер на миг задерживает дыхание.
И в тишине из сырого туманного неба легко и неторопливо опускаются первые редкие снежинки. Кажется, они родились где-то совсем низко, рядом, рукой можно достать.
Снегопад усиливается. В снопах света под фонарями возле школы белые снежинки кажутся застывшими в воздухе. И нет им числа…
Снег стелется мягко и тихо, ласково укутывая лес и поле, дома и фермы.
И вдруг внезапный порыв ветра закручивает белый вихрь. Лихой снежный хоровод несётся не разбирая куда. Запорошило, перепутало все тропинки. И уже не поймёшь, где земля, где небо.
Метель…
Мороз сковал реки и озёра. Снег улёгся высокими сугробами.
Сразу после Нового года начались школьные каникулы. Микинь аккуратно сложил в шкаф книги и полез на чердак за санями.
А саней нет. Полдня чердак перерывал, весь в пыли перемазался, пока нашёл их под стрехой, среди кучи разного хлама. И кто их только туда засунул?.. Какая… Впрочем, дело давнее. Может, и сам. Разве теперь вспомнишь…
Внизу посмотрел внимательно — вот те и на! С одного полоза у саней железка слетела. Стойки шатаются, как молочные зубы. С горки на таких санях не съедешь — развалятся.
Пошёл Микинь к отцу намекнуть, что починить не мешало бы.
Отец отмахнулся:
— Некогда мне сейчас, в лес надо ехать, рубить брёвна для нового колхозного посёлка. В субботу вернусь, отремонтируем.
У Микиня от обиды лицо вытянулось: до субботнего вечера как раз половина каникул пройдёт.
А отец своё:
— Кто же виноват, а? Раньше о санках вспомнить надо было. Знаешь пословицу: «Готовь сани летом, а телегу зимой». Это, брат, тебе наука.
Вздохнул Микинь, но ничего не скажешь, всё правильно.
— А оставь-ка мне, пап, ключ от кладовки с инструментами. Сам отремонтирую. Подобью сухие клинья, сменю шурупы. Сумею!
Отец посмотрел на Микиня, кивнул ему серьёзно:
— Не забудь только в отверстия от старых шурупов забить втулочки, а то держаться не будет.
— Знаю, — басом сказал Микинь. — Что я, первоклассник, что ли?
К зайцу Длинноухому пришли тяжёлые времена. Под глубоким снегом скрылся его обеденный стол. Высоченные сугробы лежат на капустном иоле, где до самых метелей можно было лакомиться хрупкими сладковатыми листьями. Под твёрдым снежным покрывалом скрылись сочные зеленя ржи на опушке. Что делать голодному зайцу? Как жить?
Едва наступают сумерки, Длинноухий поднимается с лёжки и всю ночь петляет по заснеженным полям. Но ничего не может найти. К утру он возвращается к себе под куст тальника на краю поля ещё более голодный и совсем измученный.
Погрызёт безвкусную ветку, поточит зубы — и спать.
Проходит одна ночь. Другая.
На третью ночь Длинноухий забирается в лес, поискать какую-нибудь добрую осинку, которая позволит ему полакомиться своими ветвями.
Но нет такой осины.
Заяц встаёт на задние лапы, тянется, а достать до ветвей так и не может. Ему кажется, что летом осинки были куда ниже.
А Дед Мороз ходит по лесу, стучит по деревьям. Его удары, словно выстрелы, далеко разносятся в морозном воздухе.
Зайцу становится страшно. Что есть сил он мчится из лесу — через поле, через луг. И неожиданно выскакивает прямо к колхозному плодовому саду. Заяц слышит, как сладко пахнет яблоневая кора. Голодная судорога сводит его живот. Длинноухий подскакивает к яблоне, поднимается на задние лапы. Но зубы вонзаются в какую-то плотную массу. Отвратительно безвкусную.
Заяц не знает, что Микинь вместе с другими ребятами из пионерского отряда ещё осенью старательно обернули стволы яблонь газетами и мешковиной, чтобы защитить молодые деревца от мороза и острых заячьих зубов.
Длинноухий обследует одно дерево, второе, третье…
И вот — о радость! — попадается неряшливо обвязанная яблонька. Газета на ней висит клочьями.
Наутро садовник замечает обглоданное яблоневое деревце. Его уже нельзя спасти.
Садовник пускает собак по следу Длинноухого, поднимает его с лёжки и грозно клянётся наказать разбойника…
А разве виноват Длинноухий?
— Заяц не виноват, — сказал Микинь на классном собрании. — Виноват Клавс Музыкантик. Поленился как следует обмотать ствол. Если не верите, посмотрите на ноги этого неряхи. Шнурки у него вечно развязаны и волочатся по грязи. Глаза бы не глядели! Он и на яблоньке ни одного узла как следует не завязал…
Клавс сидел красный и молчал. Сказать было нечего.
Всё злее зима, всё глубже снега.
Вьюги намели на дорогах высокие сугробы. Овраги и ложбины занесены доверху. Под тяжестью снега гнутся, а то и ломаются молодые берёзки и сосны.
Когда метель утихает, под скупым зимним солнцем на свежем снегу появляются занятные письмена.
Многое можно узнать по ним о лесных зверях и птицах. О том, как трудно им приходится в это время года, когда ни в лесу, ни в поле не остаётся никакой еды, а рыба в озёрах задыхается под толстым слоем льда и снега.