- На чем сердце успокоится... Будет... Не скоро еще.
- И на том спасибо.
- Вот уж не думал, Чернецкой, что Вы эдаким манером увлекаетесь картишками.
- А великолепная математическая тренировка. - Женя снова закачался на стуле.
- Опасность падает... Слезы падают... - раскладывая, продолжала цыганка. - До смерти счастья не будет...
- Погоди - большая любовь без счастья?
- Так карты говорят, - ответила цыганка. - Старухи бы наши объяснили.
- Погоди-ка! - Женя повернулся к цыганке и, взяв у нее колоду, продолжил расклад. - Ключ... мастер-зиждитель... Ну и ну... Очень много червей... А этот король, рядом с шутом?
- Ненадолго придет, много сделает, любовь в нем большая...
- Любопытно... А дальше?
- Ну что, Хрущев?!
Женя бросил карты, не положив последней.
- Да черт знает что, - с бессильной злобой ответил вошедший врач. Девочка лет восемнадцати, не больше, из хорошей семьи, совершенно одна, в тифу, истощена предельно... Везти с собой - не вынесет дороги, оставлять на глупых баб - уморят. Если не выкинут... А выступаем - завтра. Не знаю я, что делать! Послал покуда вестового за местным фельдшером.
- Ох и... А фельдшер наверное есть?
- На днях был. Сейчас-то сиделка с ней, я распорядился. Так ведь и сиделки с ней не оставишь, - Хрущев нервно заходил по избе, - любая дура обмолвится, так ведь большевички за ноги сиделку-то повесят... они на Красный Крест...
- Но это же вообще немыслимо: оставить больную женщину так, в местности, куда придут красные... - сквозь зубы проговорил Рындин.
- Прикажете свернуть отступление? - Раневич бросил сломавшуюся спичку и зачиркал новой.
- Послушай-ка... - Женя взглянул на цыганку. - Откуда она шла?
- Из Питера.
- Через фронт? Одна?
- С кем-то: когда заболела, бросили, испугались.
- Ты ее около Гатчины подобрала?
- Ну, - цыганка взглянула на свою руку, и Женя поймал этот взгляд, кинутый на небольшое кольцо с поцарапанным, чистой воды, мерцающим багровыми и золотыми искрами сапфиром.
- У нее взяла?
- Сама дала, спасибо говорила. Гордая. - Цыганка неуверенно взглянула на Женю. - Ай вернуть?..
- Верни. - Женя с кошачьей мягкостью повернулся ближе к цыганке, доверительным жестом положил ей руку на плечо. - Послушай... Нинуцэ... как ты думаешь, эта девушка может выжить?
- Другая бы померла. - Доброжелательно-ласковое обращение Жени, казалось, чем-то пугало цыганку. - Лечить - выживет. Злая жить.
- Злая жить... Как бы нам ей помочь, Нинуцэ? Скажи, кто у вас старший?
- Георгэ.
- А ты его дочка?
- Да.
- Хорошо... Такты говоришь, старухи бы объяснили, что значит, когда карта показывает счастливую любовь без счастья?
- Старухи из табора не ходят.
- А может, мне в табор заглянуть? Где вы стоите?
Цыганка отпрянула из-под Жениной руки, но Женины пальцы мягко удержали ее плечо.
- Плохое время, гостям не рады. знаю. Да ведь гость разный бывает, Нинуцэ. - В голосе Жени зазвучали бархатные завораживающие нотки, но его обращенный на Нину взгляд в какой-то момент поразил сидевшего рядом Рындина: Женя смотрел на молодую женщину так, как смотрят с карандашом в руке в карту-двухверстку - отмечая дороги, броды, мосты, населенные пункты. Столько расчетливого прохладного безразличия было в этом как будто доброжелательном взгляде, что Рындину сделалось до тошноты неприятно.
- В парке.
- Дворцовом?
- Да.
- Ну и отлично. - Женя поднялся. - Ты иди пока. Я следом.
- Черт дери, подпоручик, нашли время волочиться, - с хмурым неодобрением заметил Юрасов, когда в невысоких окнах мелькнула яркая шаль Нины.
- Вы не вполне уяснили мои намерения, г-н поручик, - холодно ответил Женя, надевая шинель.
- Vous dites32?
- Что Вы думаете предпринять относительно этой девушки? - спросил Женя, обернувшись к Хрущеву.
- Что-что... В крайнем случае придется брать на санитарную подводу все равно здесь ей умирать. Хоть умрет по-человечески.
- Крайнего случая нет. Будет неплохо, если мне удастся договориться, чтобы эту девушку приютили цыгане. Если есть какая-то надежда, она тогда выздоровеет.
- Да Вы что, ополоумели, Чернецкой?! - выражая общее возмущение, изумленно воскликнул Юрасов. - Вы хотя бы понимаете, что Вы несете?
- Подпоручик, бывают случаи, когда мальчишество граничит с преступлением, - осуждающе произнес Хрущев. - Да и кто Вам это позволит?
- Разумеется, скорее вы позволите человеку умереть так, чтобы совесть у всех осталась спокойна. А мне наплевать на мою совесть, но я хочу предоставить этой девушке шанс выжить там, где вы предлагаете только "по-человечески" умереть, и в этом я отвечаю словом дворянина и боевого офицера. - Надменное и неподвижное выражение, как упавшее забрало, скрыло Женино лицо. - Полагаю, этого довольно?