После Октябрьской революции Аркадий Кошко вынужден был эмигрировать. Оторванный от родины, растерявший многих близких, утративший средства, он после долгих мытарств и странствий оказался в Париже, где вел жизнь скромную и серую. Но там, в эмиграции написал книгу очерков о своей работе в полиции. Недавно она под названием «Король сыска» вышла и в России, которой он верой и правдой служил много лет.
По мемуарам А. Кошко можно составить определенное впечатление и о главном сыщике Москвы и о том, как работала дореволюционная полиция. И в них невольно бросается в глаза некое человечное, даже где-то доброе отношение Аркадия Францевича к задержанным преступникам. Причем, мягким человеком его назвать нельзя. Просто он умел быть разным. На шулера Прутянского нахально «качавшего» права, Кошко «наехал» столь резко, что тот со страху перепутал входные двери с дверцами шкафа. А доброта помогла ему успешно раскрыть кражу из Кремля:
Из святыни Руси — иконы Владимирской Божьей Матери, хранящейся в Успенском соборе злоумышленник выковырял и похитил несколько драгоценных камней, в том числе уникальный изумруд величиной со спичечную коробку. Говоря сегодняшним языком, данное преступление стояло на контроле у самого государя императора. И раскрытие его стало делом чести для начальника сыскной полиции. Задержать вора Кошко удалось, но драгоценностей при нем не обнаружили. Вместо того, чтобы немедленно начать допрос злоумышленника и вытрясти из него душу, Аркадий Францевич прежде всего позаботился о задержанном. Поскольку тот был голодным и поистрепавшимся, Кошко начал с того, что привез для него одежду своего старшего сына. Вора помыли и переодели. А потом еще и накормили, заказав еду в ближайшем ресторане. Перед таким обходительным отношением похититель не смог устоять, он добровольно выдал драгоценности, а потом на суде в своем последнем слове заявил:
— Одно могу сказать, господа правосудие, что ежели бы не господин Кошкин, то не видать бы вам бруллиантов!..
Аркадий Францевич раскрыл немало сложных и жестоких преступлений. Но, может быть, самым веселым из его дел стало такое:
В приемной, при Московской сыскной полиции, был вывешен, по моему распоряжению, плакат, в котором говорилось, что начальник сыскной полиции при принимает по делам службы от такого и до такого-то часа, а в случаях, не терпящих отлагательства, — в любой час дня и ночи.
Однажды, как-то ранней весной, я засиделся в служебном кабинете до позднего вечера, разбираясь в ряде срочных дел, как вдруг, около полуночи, слышу, подкатывается к управлению автомобиль, и вскоре дежурный чиновник докладывает:
— Господин начальник, там какая-то дама в трауре желает непременно вас видеть.
— Меня? В такую пору?
— Да, я ей предлагал в общем порядке сделать заявление, но она, указывая на плакат, говорит, что дело не терпит отлагательства, и непременно желает обратиться к вам лично.
Я с досадою пожал плечами:
— Ну, что же, зовите.
Ко мне в кабинет вошла еще не старая женщина, довольно миловидная, вся в черном, с крепом на голове и, подойдя к столу, упала в кресло. Закрыв лицо платочком, она, слова не говоря, принялась рыдать.
— Бога ради, сударыня, успокойтесь, не волнуйтесь и расскажите, в чем дело?
Барыня продолжала рыдать, и вскоре у нее началась икота, нервный смех, словом, все признаки истерики. Я поспешно предложил стакан воды и, дав время успокоиться, снова спросил:
— Скажите, что случилось?
— Ах, мое горе безгранично, я так потрясена.
— Я вас слушаю, сударыня, говорите.
— Господин начальник, у меня пропал кот Альфред!..
Я от неожиданности разинул рот, вытаращил глаза, а в душе поднялась волна негодования.
«Ах ты, дурища этакая!..» — подумал я, но не успел произнести слова, как моя странная посетительница трещала безудержно, безнадежно, не переводя дыхания
— Да, господин начальник, чудный, дивный, несравненный сибирский кот, с этакими зелеными глазищами и огромными, пушистыми усами, — и дама, вы таращив глаза и надув щеки, постаралась изобразить всю красоту пропавшего кота.
— Послушайте, сударыня, неужели вы думаете, у меня есть время заниматься подобными пустяками Сделайте ваше заявление в моей канцелярии, и меры розыску вашего животного будут приняты.
— Ах, как вы можете, господин начальник, называть постигшее меня горе пустяками!.. Хороши пустяки, когда я не ем, не сплю и лишилась покоя. да знаете ли вы, что Альфреда моего я любила больше мужа больше жизни (тут дама истерично взвизгнула), да и как можно было не обожать его? Ведь это был не только красавец, но и удивительный ум. Ах, господин начальник, до чего он был умен! Скажешь ему, бывало, Альфред, прыг мне на плечо, и он тотчас же, изогнув грациозно спину и взмахнув хвостом, делал тигровый прыжок и оказывался моментально на плече!..
— Послушайте, сударыня, — начал было я, но она перебила:
— И заботилась же я, г. начальник, о моем милом котике! Я не только внимательно следила за его желудком, но и стремилась предугадывать все его желания.
Дама опять заплакала.
— Так, может, его никто и не крал? — сказал я, сдерживая улыбку. — А он просто покинул вас и бродит сейчас где-нибудь по крышам. Не забывайте, сударыня, ведь март месяц!
Моя собеседница презрительно на меня поглядела и, пожав плечами, сухо, но с достоинством промолвила:
— Мой Альфред никогда подобной подлости не сделал бы.
Я нажал кнопку и вызвал в кабинет агента Никанорова.
При Московской сыскной полиции имелся так называемый летучий отряд из 40 примерно человек. В него входили специалисты по разным отраслям розыска. В нем имелись: лошадники, коровники, собачники и кошатники, магазинщики и театралы — названия, происходящие от сферы их деятельности. Для читателя такое подразделение покажется, быть может, и странным, жду тем оно необходимо, так как, во-первых, кражи резко отличаются друг от друга способами их выполнения, а во-вторых, места сбыта ворованного различны. Следовательно, весьма важно иметь постоянных агентов, специализирующихся каждый в своей области.
Вызванный мною Никифоров был кошатником и собачником и проявлял недюжинные способности в своем деле. Словно сама природа создала его для этого амплуа. Даже в его внешности было что-то собачье: сильно вывернутые ноги, как у таксы, манера склонять зову набок, прислушиваясь, и способность при волнении заметно шевелить ушами.
Описав приметы пропавшего кота, я приказал Никифорову, особенно на этот раз, постараться.
После долгих слез, заклинаний и мольбы дама, наконец, отпустила мою душу на покаяние, и, вернувшись домой, я, утомленный, крепко заснул.
Во сне я видел Альфреда.
На следующее утро, едва усевшись в своем кабинете, я был потревожен Никифоровым, вошедшим ко мне большим узлом в руках.
Альфред был найден!
Когда я на письменном столе развязал узел, то нем оказался действительно очаровательный сибирский кот, каковой, изогнув колесом затекшую спину, принялся разевать розовый ротик и беззвучно мяукать.
— Куда прикажете его деть? — спросил Никифоров
— Да посадите пока в свободную камеру, но не забудьте закрыть окно.
— Слушаю, г. начальник.
Я позвонил даме по телефону, прося явиться за найденным Альфредом. В трубку я услышал лишь задушевный крик.
Через четверть часа она примчалась на автомобиле и, сияющая, ворвалась ко мне в кабинет.
— О, благодарю, благодарю вас, господин начальник!.. Недаром же я обратилась именно к вам! Я знала, что нет для вас невозможного. Неужели, неужели мой Альфред найден?! — и она крепко потрясла мне руку. — Но где же он?
— Сейчас вам его принесут. Он посажен в камеру.
— О!.. В камеру!.. Господин начальник!.. — укоризненно протянула она.
— Не мог же я его хранить на сердце, сударыня?!
— Конечно, ну, а все-таки!..