Сельских властей………………………………………………………….. - 52
Землевладельцев…………………………………………………………… - 51
Фабрикантов и старших служащих на фабриках……………… - 54
Банкиров и крупных торговцев………………………………… - 29
Всего: 1273
Можно добавить к этой статистике еще и две тысячи экспроприаций — разбойных нападений для пополнения революционных касс.
Конечно власть не сидела сложа руки и в меру своих сил и возможностей пыталась бороться с террористами. В конце XIX века появились внесудебные органы, наделенные правом карать за политические преступления. Губернаторам разрешили принимать решения о применении смертной казни в отношении террористов. За два десятка лет высшей мере наказания было подвергнуто около двух с половиной тысяч революционеров. Как тут не вспомнить о страшной мести Ленина за казненного брата.
Когда революционное движение начало приобретать угрожающие размеры, в жандармском департаменте произошел раскол. Молодое поколение политического сыска активно начало внедрять новые формы и методы работы. Их главным козырем стало внедрение провокаторов в политические организации. На первых порах это принесло большой успех. Например, полностью была ликвидирована такая мощнейшая организация как «Народная воля». Благодаря Азефу и другим агентам охранки почти два года все теракты заканчивались неудачами.
В этой связи можно привести один довольно любопытный пример:
14 января 1906 года Минский губернатор П. Г. Курлов телеграфировал царю Николаю II:
«Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что сего числа в 12 час. дня, когда я с офицерами местного гарнизона выносил из кафедрального собора гроб скончавшегося Начальника местной бригады Генерал-Майора Курча, неизвестным злоумышленником из толпы была брошена бомба, оцарапавшая мне голову и безвредно упавшая к моим ногам. Счастлив, что по воле Божией могу продолжать служить своему Государю. Соучастница задержанного злоумышленника несколько раз стреляла в Полицмейстера, у которого прострелен воротник пальто и мундира. Полицмейстер невредим. Оба преступника задержаны».
Радость счастливого избавления от смерти камергера императорского двора Курлова сквозит сквозь строки телеграфного текста. Только брошенная в него бомба и не могла взорваться. Просто эта история имеет еще и предысторию, известную только узкому кругу жандармских офицеров.
Незадолго до описанного происшествия некая Жученко, агент московского Охранного отделения, сообщила своему начальству, что революционной организацией поручено ей доставить бомбу в Минск для покушения на минского губернатора Курлова, и просила дать указания, как ей быть. Начальник отделения полковник Климович и его помощник фон-Коттен решили, что бомбу она должна отвезти по назначению, но в таком виде, чтобы та не могла взорваться. Фон-Коттен, бывший артиллерист, сам вынул детонатор из бомбы, после чего Жученко отвезла ее в Минск.
Уровень работы политического сыска в России до революции и ныне считается очень высоким. Революционеры еще только о чем-нибудь подумают, а жандармы уже об этом знают. И благодаря тонкой их оперативной работе удалось предотвратить немало терактов. Тем более, что российские террористы тоже были не лыком шиты. Например, до идеи использования при терактах самолетов члены нашей партии социалистов-революционеров додумались почти за сто лет до авиационной атаки на нью-йоркские небоскребы. Они даже прикупили за границей аэроплан, который планировали по частям в разобранном в виде переправить в Финляндию. Но вездесущая жандармская агентура вовремя прознала про это и доложила куда следует. А то, кто знает куда бы социалисты-революционеры направили свой самолет.
Однако позже система провокаторов разъела и саму жандармскую среду. Наиболее ярко это выразилось при убийстве Столыпина.
Начало XX века ознаменовалось в истории России цепью различных катаклизмов, катастроф и маленьких трагедий после которых, революция и свержение царя виделось желанным избавлением от самодержавия и поначалу воспринималось, как праздник. Увы, но большинство этих печальных событий были неразрывно связаны с именем последнего русского царя Николая II. Его трагическая гибель словно бы подвела черту под чередой несчастий, потрясавших Россию все его правление, и в то же время открыла новую еще более кровавую и трагическую страницу в истории нашего государства.
Как известно правление последнего русского императора началось с Ходынки, страшной трагедии, унесшей тысячи жизней. А ведь судьба России могла сложиться совсем по другому сценарию. Окажись чуть крепче рука у японского полицейского Тсуда Сацо и не было бы в наших учебниках истории ни Николая II, ни Ходынки, и, возможно, Октябрьской революции.
Вот как описывает эту историю Валентин Пикуль в своем романе «Нечистая сила»:
Весной 1891 года русская эскадра доставила в Японию трех великих князей. Николая Георгия Романовых, а также королевича Георгия, сына греческой царицы Ольги, русской происхождением. Высокие гости отправились на экскурсию в сопровождении японского принца Арисугава. Осмотрев древности Киото, они на рикшах въехали на узкие улочки Оцу, шириной всего восемь шагов. Безопасность кортежа обеспечивали японские полицейские, стоявшие вдоль стен домов. Среди них находился и самурай Тсуда Сацо. Едва рикша с цесаревичем Николаем поравнялся с ним, Сацо выхватил двуручный меч и с первого же удара рассек котелок на голове наследника российского престола. Со второго удара из-под сабли брызнула кровь. Греческий королевич Георгий бросился на помощь кузену и с одного удара нокаутировал самурая.
Любопытно как в России отреагировали на покушение на наследника престола. Вместо того, чтобы топтать ногами японские флаги народ разразился памфлетом:
Раны Николая не представляли опасности для жизни, и вроде бы даже избавили цесаревича от головных болей, мучивших его с детства. Но кто знает, не стала ли война с Японией и огромные жертвы, понесенные при обороне Порт-Артура и в Цусимском сражении, последствием именно того удара самурайского меча.
А вообще, какие-то грустные впечатления навевает Россия начала XX века. Ощущение такое, что птица счастья постоянно облетала эту страну стороной. Кажется, что ни один человек, к какому бы классу или сословию он не принадлежал, не чувствовал удовлетворения от простых житейских радостей. Все за что-то боролись, все ждали перемен, а когда они наступали, то от этого становилось только хуже.
Страну то и дело будоражили различные потрясения. То Кровавое воскресение. То улицы, перегороженные баррикадами. То грандиозные стачки и забастовки. И все это на фоне стремительного роста общеуголовной преступности. Погромы, эксы, насилие, грабежи стали обыденным явлением. К крови на мостовых привыкали постепенно, оттого, может быть, она никого не остановила в 17-м году.
Конечно была и другая Россия. Пока еще богатая держава, способная противостоять любой стране мира. Ее граждане без проблем мотались по всему свету, сорили деньгами в парижских и лондонских магазинах. Красиво прожигали жизнь в отечественных кабаках, под цыганский хор катались на тройках с бубенцами, разговлялись блинами с икрой на масленицу и пропивались до нательного креста. И все же главная часть русских людей — душа постоянно болела. Болела за Отечество, которое каждый понимал по своему.
Кто-то кручинился от того, что батюшку царя окружают проходимцы и плохие советчики. Французский авантюрист Низьер Вашоль проводил ночи в царской опочивальне, под его чутким руководством монаршая чета пыталась зачать наследника. А когда глава заграничного отдела Тайной императорской полиции Петр Рачковский раскопал компромат на этого проходимца, то его самого выперли со службы без пенсии. Гришка Распутин вообще назначал и снимал министров, вплоть до премьеров.
Кто-то переживал за рабское положение трудового народа. А потом решительно вел его умирать на баррикады.
Кто-то беспокоился о солдатушках, бравых ребятушках. А потом рукоплескал, когда их пачками бросали в топку Первой мировой войны.
А у полицейских, как всегда, болела душа за покой и благочиние в государстве. Только вот Государь император не очень-то радел о своих служивых людях. 10 лет работала комиссия А. А. Макарова, с 1906 года по 1916 год, для проведения необходимых реформ в МВД, но деятельность ее оказалась почти безрезультатной. Непреодолимым оказался вопрос об увеличении в три раза расходов на полицию, так как предполагалось, что увеличение жалованья полицейским приведет к необходимости повысить денежное содержание другим государственным служащим. Доводы о том, что «полицейская деятельность… наиболее тягостная из всех государственных служб, а по соединенной с нею опасности для полицейских чинов мало чем уступает военной службе», не были приняты во внимание.
От наплевательского к себе отношения со стороны властей среди стражей порядка все больше зрело недовольство. Даже в святая святых — в охранке, которая по определению считалась самой ярой защитницей самодержавия, деловые бумаги порой оказывались расцвеченными выражением тягостных собственных умонастроений. Вот цитата из одной жандармской служебной записки:
«Видать «один в поле не воин». Мы все перехворали, — но мы за всех сработать не можем: мы агентурим, мы выслеживаем, мы арестуем, мы допрашиваем, мы тюремствуем, мы родным слезы вытираем, мы подштанники принимаем, мы на вокзал отправляем, мы официальную переписку ведем… Словом, за всех и за вся. Как отстранился, так скандал. За всеми учреждениями как нянька ходи, да своих дел не забывай. Право, в аду будет легче… Ах, если бы можно было только своим делом заниматься. А им приходится заниматься только между делом…
Словом, все посторонние лица и учреждения существуют только для того, чтобы портить нами сделанное. Прокурор сваливает вину на Губернатора, последний на первого. Мы же — какой-то политический «Мюр и Мерилиз» — за всех и за вся. И это безо всякого просвета в будущем… Будь мы в состоянии сработать за Главное Тюремное Управление и Управление Российских железных дорог — давно бы все студенты сидели в местах ссылки. Но этого нельзя — и является призрак новых беспорядков. Удивительные беспорядки царят в земле Российской».
Ну а полиция и вовсе начинала фрондировать. И было отчего. Работа становилась все злей, опасней, а поддержки со стороны государства почти не чувствовалось. Действия террористов зачастую были направлены именно на сотрудников полиции. В 1902 был убит министр внутренних дел Сипягин, через год — его преемник на этом посту Плеве. Но в то время, когда в стране полыхал пожар так называемого «революционного террора», беспрестанной чередой шли забастовки и стачки рабочих, власть фактически бросила на произвол судьбы своих стражей порядка. В результате в рядах полиции все больше зрело недовольство своим положением. В некоторых городах околоточные надзирателя и другие полицейские чины сами собирались на тайные сходки и готовились к забастовкам. В Киеве по рукам ходили прокламации, отпечатанные на гектографе, подписанные «Киевская городская полиция». В них изливалась вся горечь и боль, накопившаяся у стражей порядка. Прокламация гласила:
«Тяжелые времена настали — всюду забастовки, всюду смуты, беспорядки. Бастуют студенты, служащие в Управлении железных дорог, фармацевты, наборщики, приказчики, ремесленники, рабочие, даже неслыханное дело: академисты и семинаристы забастовали, даже прислуга и та бастует. Всякий чем-то недоволен, чего-то хочет, чего-то добивается. Всякая забастовка, демонстрация и т. п. требует вмешательства полицейских чинов, жизнь и здоровье которых не всегда находятся в безопасности.
Теперешняя полиция заменила собою прежних опричников. Опричники, служа государю, были, правда, презираемы народом, но зато личность их была неприкосновенна, и они за свою службу пользовались всем необходимым в материальном отношении и ни в чем не нуждались. Теперешние же опричники, служа верою и правдою правительству, мало того, что почти нуждаются в куске — подвергаются со стороны политически неблагонадежных лиц опасностям…
Простому железнодорожному или мастеровому, получившему на работе увечье, присуждаются 3–4 тысячи рублей, околоточный же надзиратель, получивший ранения, лишающие его не только трудоспособности, но даже и рассудка (например, Шрубович) получает 400 рублей. Разве это справедливо? До сих пор чины киевской городской полиции были верны своему долгу и несли свой крест с терпением и упованием на лучшее будущее, но надежды честных тружеников не сбылись. К нищете прибавился произвол начальства, бедность и трепет за жизнь»
Увы, власть не прислушалась к голосу «опоры и надежи государства» и фактически бросила своих стражей порядка на произвол судьбы. Такая власть обречена. В конечном итоге в 1917 году она рухнула. Но это случилось несколько позже. В 1905 году полиция ее защитила.
Можно по разному оценивать действия сотрудников внутренних дел в период первой российской революции, но ни в коей мере недопустимо выставлять их этакими «душителями свободы». Да именно жандармы и полиция в основном занимались жестоким подавлением рабочих выступлений. Но с другой стороны они остались верны присяге и честно выполнили свой долг. Хотя и сами понесли при этом немалые жертвы. Причем первые раненые среди полицейских чинов появились во время событий 9 января 1905 года, в так называемое «кровавое воскресенье». Залпами солдат были ранены сопровождавшие колонну демонстрантов помощник пристава поручик Жолткевич и один из околоточных надзирателей. Однако то было только началом.
Из справки департамента полиции о революционном движении в Москве в декабре 1905 г.: «Особенное озлобление мятежников было направлено на начальствующих лиц и чинов полиции, которых они решили истреблять всеми способами… В ночь на 10-е декабря, неизвестным злоумышленником, проезжавшим на лихаче, было брошено две бомбы в помещение, занимаемое в доме градоначальника охранным отделением. Взрывом их попорчен весь лицевой фасад здания и убиты дежурный полицейский надзиратель и двое служителей. Нападали революционеры и на отдельные управления полицейских участков, причем в 1-м Пресненском участке им удалось даже арестовать пристава и, ворвавшись в помещение участковой канцелярии, уничтожить деловую корреспонденцию, в остальных же местах они были отбиты».
Революция 1905 г. не прошла бесследно, она все же вынудила царя пойти на некоторые назревшие либеральные преобразования. Манифест 17 октября 1905 года, объявлявший политические права и свободы, учреждение законодательной Государственной Думы, давал надежду на некоторые преобразования в МВД, сулящие улучшение положения полицейских чинов. И в 1906 году по инициативе председателя Совета министров и одновременно Министра внутренних дел П. А. Столыпина стала готовиться реформа полиции. Поэтому намечалось освободить ее от выполнения функций, не связанных с борьбой с преступностью и охраной общественного порядка, и оградить от вмешательства в ее деятельность различных учреждений и ведомств. Планировалось «улучшить материальный быт полицейских чинов в связи с необходимостью увеличения штата и поднятия образовательного ценза полицейских».
Изыскивались меры для того, чтобы повысить «уровень доверия общества к полиции», поднять престиж полицейской службы. Ставился вопрос о полицейской этике, об учреждении в полиции судов чести, создания полицейских клубов. Повышение уровня образования, формирование новых морально-этических принципов деятельности полиции, по мнению П. А. Столыпина, были особенно важны в условиях перехода страны к конституционной монархии, когда еще не сложилась соответствующая политическая культура, «не выработаны определенные правовые нормы и поэтому центр тяжести, центр власти лежит не в установлениях, а в людях».
Увы, планам Столыпина не суждено было сбыться, они погибли вместе с ним.
Вообще, складывается впечатление, что насколько Екатерина II умела находить и приближать к себе людей талантливых, настолько Николай II отличался способностью находить и возвышать людей далеко не самых достойных. Пожалуй, только Столыпин стал ярким исключением из этого правила. Возможно, Петр Аркадьевич был для царя и всей России именно тем последним шансом не допустить революции, но ни император, ни общество не оценили этого.
Казалось, что на Столыпина давили одновременно и слева и справа, и сверху и снизу. Как-то на заседании Государственной Думы либералы упрекнули Председателя кабинета министров в излишней жестокости по отношению к рабочим, Петр Аркадьевич ответил им знаменитой фразой: «Вам нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия».
И те же самые либералы выражали, можно сказать, кровожадность, когда речь заходила о стражах порядка. Когда в Думе Столыпин привел данные о количестве раненых и убитых после событий 1905 года сотрудниках полиции, раздались многочисленные возгласы — «Мало!» В ответ Столыпин сказал, что для него полицейские — это «люди, свято исполняющие свой долг, любящие свою родину и умирающие на посту, как на войне».
Столыпин искренне хотел блага своему Отечеству. И не раз рисковал жизнью во имя высокой цели. Страшным испытанием для Петра Аркадьевича стал взрыв террористами взрыв его дома на Аптекарском острове. Погибло более 30-ти невинных людей и еще около 40-ка остались покалеченными. Большинство из них пришли в этот дом, с большим трудом добившись личного приема у председателя Совета министров. Столыпин остался невредим, но пострадали его дети. Он сам откапывал из-под обломков своего сына, а его 15-летней дочери оторвало ноги.
В. В. Шульгин в своих «Размышлениях» интересно описывает ситуацию после взрыва:
«Он еще не совершил ему предназначенного, и ангел жизни закрыл его от ангела смерти.
Но в высоком человеке, вышедшем из дымящегося хаоса, как некое белое приведение, сначала не узнали, кто он. С головы до ног он был покрыт саваном, как воскресший Лазарь. Но этот плащ, что его покрыл, был не саван, а густой слой известковой пыли.
Ему надо было умыться, воду принесли прямо из Невы; на берегу ее, на Аптекарском острове, стоял погибший дом. И тут произошло нечто символическое. Сбежавшаяся толпа кричала: Врача, врача!