Квартальный был поставлен в щекотливое положение, но он понимал, что агент не станет ему врать, поэтому отправился с докладом к полицмейстеру Огареву. Тот доложил московскому обер-полицмейстеру, у частного пристава был произведен обыск и обнаружены краденые меха, а также другие свидетельства связи с преступниками. Пристава предали суду.
Среди найденных вместе с мехами вещей была странная золотая фигурка бычка. Тут же вспомнили о пропаже за год до этого в Москве знатного вельможи, приехавшего из Африки, среди вещей которого как раз числился похожий бычок. Оказалось, что от чернокожего князя сбежал со всеми документами его слуга-переводчик, с которым он путешествовал по России. Обнаружив пропажу, вельможа поднял шум, но его никто не мог понять. Хозяин гостиницы послал за полицией. Явившийся частный пристав, не найдя при иностранце никаких документов, отправил его в острог как беспаспортного бродягу и присвоил обнаруженные ценности. Если бы не была раскрыта кража из мехового магазина, африканец, возможно, так и сгинул бы в московской тюрьме.
Так что от твердости и решительности квартальных надзирателей напрямую зависел покой граждан. А этот самый покой помогали им наводить твердой рукой околоточные надзиратели. Их основные функции официально звучали так:
«На околоточных надзирателей возлагается ближайший надзор за соблюдением в пределах вверенного им околотка правил относительно общественного благоустройства и благочиния, обязанность предупреждать и останавливать нарушителей этих правил, водворять порядок, и право, в случае неисполнения их законных требований составлять о том протоколы».
Однако понятно, чтобы должным образом справится с такими непростыми функциями, околоточным приходилось проявлять разносторонние качества. Доброта, отвага и находчивость во все времена особенно ценились в народе, а потому отдельные истории, когда полицейские чины проявляли эти качества дошли до наших дней. Например, такая:
В мае 1883 года в Москве состоялась торжественная коронация Александра III. По случаю всероссийского праздника самарские власти решили угостить народ спиртным. В назначенный день на Алексеевской площади (теперь площадь Революции) собралась огромная толпа. В четыре часа к людям выкатили несколько бочек водки. Конечно, распорядители должны были предвидеть ход событий. Свалка началась грандиозная, и, возможно, все закончилось бы местной Ходынкой.
К счастью, одному околоточному пришла в голову оригинальная мысль. Он ударил в набат. Толпа завопила: «Пожар! Пожар!». Люди стремительно бросились в город, и площадь опустела. Колокол услышали пожарные команды всех частей, которые рванулись на поиски «красного петуха». А метавшиеся в панике самарцы бегали с одной улицы на другую и кричали встречным: «Где пожар?».
Сообразительность нередко помогала околоточным и в раскрытии преступлений, свидетельство чему следующая история из собрания Александра Завального:
В июне 1915 года трехлетний Слава Николаев взял дома два золотых кольца и отправился с ними играть на улицу Когда взрослые хватились, было уже поздно: их отняла у малыша девочка-цыганка. Вскоре ее удалось задержать. Тринадцатилетняя воровка Мария Золотарева созналась и сказала, что отдала кольца своей двоюродной сестре Богомоловой. Та подтвердила и показала, в свою очередь, что передала их матери похитительницы — Ефимье Зопотаревой. Когда задержали и мать, она не отрицала очевидный уже факт, но стала божиться и клясться:
— Продала! Продала татарам!
Околоточный надзиратель Иван Васильевич Белолипов засомневался: времени прошло мало, и вряд ли цыганка успела совершить операцию. Он приказал привести Машу и в ее присутствии спросил мать:
— Ты брала у Богомоловой кольца?
— Да, — ответила цыганка.
— Хорошо. Уведите Ефимью.
И, обернувшись к девочке, сказал:
— Ты слышала? Теперь иди и принеси их. Маша вышла и через час вернулась с кольцами.
Своеобразной пехотой полицейской армии являлись городовые. Они несли свою службу на улице, а потому были ближайшими помощниками всех попавших в беду. Вот небольшая выдержка из инструкции, касающаяся их:
«Дежурные городовые должны постоянно находиться на видных местах, дабы каждый нуждающейся в помощи мог их найти. Поэтому воспрещается им заходить во дворы, или в питейные и торговые заведения, исключая случаев, когда это необходимо для прекращения беспорядка, или по приглашению оказать помощь. Удаляясь с поста по болезни или по случаю происшествия на продолжительное время, дежурный городовой должен дать знать подчаску, чтобы сей последний его заступил».
А еще по внешнему виду городовых люди судили о крепости всей полиции в целом. Потому и к их подбору подходили очень ответственно:
Городовым мог стать мужчина от 25 до 35 лет, приятной внешности, мощной фигуры, хорошего здоровья, с острым зрением и не дальтоник, с чистой речью, грамотный. Он должен был быть роста не ниже 1 метра 83 сантиметров без обуви и, конечно же, не судимый. Все кандидаты в городовые проходили определённый курс обучения. Сдавшие успешно экзамен получали форму и зачислялись городовыми в резерв. Они несли службу в полицейских командах под началом околоточных надзирателей и офицеров полиции. Если служба проходила успешно и появлялась вакансия, они зачислялись на должность пеших или конных городовых. Особым указом всем полицейским было положено носить усы.
В. Гиляровский в книге «Москва и москвичи» очень интересно рассказывает о городовых, которые работали на одной из самых зловещих человеческих клоак — Хитровом рынке:
Мрачное зрелище представляла ой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров о переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было ни какого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Стоит на посту властитель Хитровки, сосет трубку и видит — вдоль стены пробирается какая-то фигура, скрывая лицо.
— Болдох! — гремит городовой.
И фигура, сорвав с головы шапку, подходит.
— Здравствуйте, Федот Иванович!
— Откуда?
— Из Нерчинска. Только вчера прихрял. Уж извините пока что…
— То-то, гляди у меня, Сережка, чтоб тихо-мирно, а то…
— Нешто не знаем, не впервой. Свои люди…
А когда следователь по особо важным делам В. Ф. Кейзер спросил Рудникова:
— Правда ли, что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и не арестуешь их?
— Вот потому двадцать годов и стою там на посту, а то и дня не простоишь, пришьют! Конечно, всех знаю.
И «благоденствовали» хитрованцы вод такой властью.
Рудников был тип единственный в своем роде.
Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и по этому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.
Такова каторжная логика.
Боялся Рудникова весь Хитров рынок как огня:
— Попадешься — возьмет!
— Прикажут — разыщет.
За двадцать лет службы городовым среди рвани и беглых у Рудникова выработался особый взгляд на все:
— Ну, каторжник… Ну, вор… нищий… бродяга… Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь — другие прибегут… Жить надо!
Во время моих скитаний по трущобам и репортерской работы по преступлениям я часто встречался с Рудниковым и всегда дивился его умению найти след там, где, кажется, ничего нет. Припоминается одна из характерных встреч с ним.
С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
— Соседи сработали… С Хитрова. Это уж у нас бывалое дело. Забыли окно запереть! — сказала старая кухарка.
Вася чуть не плачет пальто новое. Я его утешаю:
Если хитрованцы, найдем.
Попрощались с хозяевами и пошли в З-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав полковник Шидловский имел привычку сидеть в участке до полуночи; мы его застали и рассказали о своей беде.