Явился огромный атлет, с седыми усами и кулачищами с хороший арбуз. Мы рассказали ему подробно о краже пальто.
— Наши! Сейчас найдем… Вы бы пожаловали со мной, а они пусть подождут. Вы пальто узнаете?
Вася остался ждать, а мы пошли на Хитров…»
Далее Гиляровский увлекательно повествует как Рудников «стороил» жуликов с Хитровки. Он обошел несколько притонов, где кулаком и словом насаждал силу Закона и, в конце концов, пальто отыскал.
Так что даже городовые, самые низшие чины в полицейской иерархии, имели авторитет у криминального мира и пользовались уважением граждан. Известный философ Константин Леонтьев оборвал извозчика, грубившего полицейскому, ударом кулака: «Как смеешь ты прекословить? Ведь он поставлен полицмейстером, а тот — губернатором, а губернатор — Государем…. А Государь….» И многозначительно указал пальцем в небо.
Особенно много нареканий вызывали у полицейского начальства нижние канцелярские чины. Так, в характеристике екатеринбургского писца С. Устинова было написано: «за леность, частое отбывательство от должности, подверженность болезни, пьянство, чрез что впал в дурные или венерические болезни…. не аттестуется». В аналогичных документах копиист И. Морев характеризовался: «малограмотен и ленив, а потому до исправления остается», а канцелярист Е. Ремезов: «завсегдашне почти обращается в пьянстве, не аттестуется».
Но и канцеляристы обладали своеобразным чувством юмора. У В. Гиляровского в книге «Москва и москвичи» приводится документ, выданный одним полицейским чиновником:
Это был вид, но не вид на жительство, а вид на право идти без остановок. Законный вид на бродяжничество, волчий паспорт, с которым всякий обладателя его имеет право гнать из-под своей крыши, из селения, из города. Я целиком списал этот вид и привод дословно:
«Проходное свидетельство, данное из Ростовского Полицейского Управления, Ярославской губернии, административно высланному из Петербурга петербургскому мещанину Алексею Григорьевичу Петрову, на свободный проход от г. Енотаевска, Астраханской губернии, в поверстный срок с тем, чтобы он с этим свидетельством нигде не проживал и не останавливался, кроме ночлегов, встретившихся на пути, и по прибытии в г. Енотаевск явился в тамошнее Полицейское Управление и предъявил проходное свидетельство».
Подпись, которую, как и все подписи на документах, раз было невозможно. Я возвратил вид на бродяжничество и спросил:
— Почему именно в Енотаевск?
— Да вот в Енотаевск, чтобы ему ни дна ни покрышки…
— Кому ему? Енотаевску?
— Нет, чиновнику.
— Какому?
— Да в Ростове. Вывели нас из каталажки, поставили всех в канцелярии. А он вышел, да и давай назначать кого куда. Одного в Бердичев, другого в Вологду, третьего в Майкоп, четвертого в Мариуполь. Потом позабыл город, потребовал календарь, посмотрел в него, потом взглянул на меня да и скомандовал:
— В Енотаевск его пиши.
И остальных по календарю в города, которые называются почуднее, разослал… Шутник».
В целом в XIX веке состояние преступности не вызывало особого беспокойства ни у населения, ни у властей. Поэтому и власть не особо тратилась на охрану общественного порядка. В принципе, вся правоохранительная система во многом зиждилась именно на том, что государство экономило на профессиональном полицейском аппарате, перекладывая часть его функций на население. В XVIII–XIX веках сторожа, караульные, десятские и сотские фактически выполняли роли низших чинов полиции. Можно сказать, что они несли патрульно-постовую службу, только делали это совершенно бесплатно. К числу других «натуральных повинностей», которые приходилось нести гражданам, можно отнести также и обязанность по содержанию, окарауливанию и конвоированию арестованных. Особенно ярко данная ситуация проявлялась в сельской местности, где вообще не имелось штатной полиции и ее подменяли выборные десятские (на 10–20 дворов) и сотские (на 100–200 дворов). Инструкцией от 19 декабря 1771 г. сотским предписывалось «ведать местное благочиние, арестовывать нарушителей закона и представлять их в канцелярию. При обнаружении трупа сотский должен был «описать бой и раны», поставить караул и употребить все средства к поиску преступников.
Такая работа, да еще без жалования, была для крестьян довольно обременительна, поэтому они несли ее по очереди, сначала по месяцу, потом по году, позже — по три. Не сильно облегчило положение десятских и сотских введение в 1878 году в сельской местности должностей штатных полицейских — урядников. Бесплатная служба по охране правопорядка не особенно привлекала крестьян, поэтому они и не утруждались ею. К тому же положение помощников полиции усложнилось, когда на них возложили обязанности по выколачиванию долгов из односельчан и конфискации имущества в счет погашения недоимок. Поэтому зажиточные крестьяне старались всеми правдами и неправдами уклоняться от службы на благо государства. Сложившаяся ситуация вызывала постоянные жалобы со стороны урядников, которые рапортовали начальству:
«Сотские и десятские избираются по большей части из крестьян бедных, не пользующихся в обществах влиянием и правом голоса. Вследствие чего предъявляемые им требования почти никогда не исполняются, что затрудняет деятельность урядников».
«Урядники стараются руководить сотскими и десятскими, но из лиц этих бесплатных служителей полиции очень редкие являются желанными исполнителями закона».
«Местное население в сотских и десятских, свято исполняющих свое дело, видит врагов себе, и после службы старается отомстить».
Несовершенство структуры полицейских органов середины XIX не позволяло стражам порядка организовать качественную борьбу с преступностью. В отсутствии сыскных подразделений раскрытием преступлений и розыском людей занимались чины наружной полиции — частные приставы, околоточные полицейские надзиратели и их помощники. Нередко это приводило к тому, что потерпевшим для розыска похищенного добра и злоумышленников больше приходилось уповать на бога, нежели на профессионализм полицейских. Однако необходимо отметить, малочисленные полицейские поддерживали тогда в России порядок, который ныне представляется, как тишь, гладь, да божья благодать. Убийства были редкостью, грабежи и разбои тоже случались нечасто. В основном населению доставляли беспокойство кражи, да буянство на почве пьянства.
Раскрытие преступлений требовало определенной квалификации, а потому оставалось прерогативой полиции. Черновую же работу по «сохранению между жителями города мира, тишины и доброго согласия» выполняли сами горожане. Десятские (один на десять дворов) улаживали мелкие бытовые конфликты. По ночам, распугивая злоумышленников трещотками и колотушками, обходили темные улицы города караульные. В виде дополнительной меры охраны улицы по ночам перекрывались «шлагбоумами», установленными «для лутчего способа к пойманию и пресечению проходов воровских и протчих непотребных людей». А дабы у «воровских и протчих непотребных людей» не возникло искушения прошмыгнуть под «шлагбоумами», возле них стояли караулы — три человека с дубинками окованными железом. В некоторых местах проходы были загорожены рогатинами.
Впрочем, нельзя сказать, что с наступлением темноты в середине XIX века в городах наступал своеобразный комендантский час. «Шлагбоумы» и рогатки являлись препятствием только для недоброго и праздношатающегося люда. Городские власти предписывали чинить пропуск через них знатным людям, докторам, священникам, повиальным бабкам, посыльным, а также крестьянам, приехавшими на городской рынок с возами продуктов.
Поскольку караульным, охранявшим въезды в город, приходилось нести свою службу, не взирая на любую погоду, чтобы они имели «от дождя и снега некоторую защиту», для них ставились будки — рубленные из дерева шестиугольные сооружения. Будочники всегда были на виду у народа, и надо полагать оставляли довольно хорошее впечатление у него.
Салтыков-Щедрин, язвительно высмеивавший в своих произведениях все и вся, как-то вернувшись из поездки по Европе, поделился впечатлениями: «Смотреть не на что. Не люди, а мелюзга какая-то. А на границе увидел нашего жандарма — великан, красавец, — дал ему три рубля на радостях».
В 1850 году в истории министерства внутренних дел произошло своеобразное знаменательное событие — первое сокращение штатов этого учреждения. Это было проявлением новых усилий Императора Николая I для укрепления дисциплины и повышения эффективности управления.
Но, конечно, главным событием для страны стала отмена крепостного права. Любопытно, что МВД стало чуть не движущей силой этой реформы. В составе центрального статистического комитета МВД был образован земский отдел, в котором готовились многие важные материалы для крестьянской реформы. Заметную роль в ее подготовке сыграли некоторые высшие чиновники МВД, особенно заместитель министра Николай Алексеевич Милютин и министр внутренних дел граф Сергей Степанович Ланской.
И столь же любопытно, что реформа, которая делалась по сути дела в интересах крестьян, вызвала с их стороны целую волну бунтов. Например, в 1861 году было зафиксировано 1889 крестьянских волнений. Для подавления 937 из них потребовался ввод военной команды. В результате подавления бунтов 140 человек было убито, 170 ранено, 1924 подвергнуто телесным наказаниям, 868 заключено под стражу, 480 предано суду, 147 выслано в Сибирь и другие губернии, 93 сданы в арестантские роты и работные дома. В последующие годы эти цифры пошли на убыль, но бунты продолжались еще около 10 лет. Правда, после 1861 года они стали более мирными, во всяком случае, солдаты и полиция более по крестьянам не стреляли.
В деревне бунт. Мужики хватая на бегу вилы и батоги врываются в усадьбу помещика. Тот спокойно выходит на крыльцо с двухстволкой.
— Чего пришли? Толпа останавливается.
— Чего пришли, говорю? и угрожающе поднимает двухстволку. Толпа в панике бросается назад и постепенно разбредается по домам.
Вечером того же дня. Один из мужиков сидит дома и хлебает щи. Неожиданно останавливается, бросает ложку.
— Чаво, чаво… А ничаво!!!
Россия была всегда богата парадоксами. К их числу относится слепая вера разного рода проходимцам. Вместе с царским Манифестом появилось множество каких-то странников, ходивших по деревням и убеждавших, что этот документ ложный. И крестьяне зачастую верили им больше, нежели чиновникам. Например, о ложности царского Манифеста говорил бродивший на границе Пензенской и Тамбовской губерний беглый крестьянин Егорцев, объявивший себя великим князем Константином Павловичем. В результате было убито 8 и ранено 28 крестьян, поверивших ему. В Казанской губернии аналогичными «проповедями» занимался раскольник Петров, назвавшийся пророком и посланником царским, в результате в имении Бездны убито 70 и ранено более ста крестьян, из которых 21 позже от ран умерли.
Конечно доверчивость к проходимцам, можно было бы объяснить «дремучестью» крестьянства той поры, однако и в конце XX века в России народ столь же охотно попадался на удочку и тоже шел умирать за баррикады непонятно за что.
И все же, надо признать, что реформа получилась не слишком удачной. С отменой крепостного права почти вдвое снизилось бродяжничество, зато резко возросло количество имущественных преступлений. Раскрепощение дало крестьянам личную свободу, но одновременно ухудшило их материальное положение. Большой выкуп за земельный надел не давал возможности прокормить семью, что нередко приводило к разорению крестьянских хозяйств. Отчеты Санкт-Петербургской полиции за 1688 год свидетельствуют, что за предшествующие 15 лет резко увеличилось количество всех видов преступлений. И в дальнейшем вплоть до первой мировой войны уровень преступности продолжал стабильно подниматься вверх, опережая темпы роста населения.
Александр II не зря прослыл реформатором. Ведомство внутренних дел тоже подверглось по его инициативе реорганизации. Полицейская реформа была им начата в 1859 году и закончилась в 1862 г. С учетом того, что российскую милицию без особого успеха реформируют вот уже более десяти лет, можно признать, что Александр II не зря получил свое прозвище. Тем более, что разница между дореформенной полицией и послереформенной, вероятно, ощущалась.
А как работала «дореформенная» можно судить хотя бы по еще одному рассказу Михаила Шевлякова, который приводится в сокращении:
Дореформенная полиция, по словам Путилина, была курьезна. Иван Дмитриевич знал ее хорошо, так как в ее составе начал свою деятельность.
Нрав всякого полицейского прежних времен был необычайно крут. Будто нарочно, словно на подбор, полиция набиралась из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царил самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательским затылком и карманом.
На первых порах своей службы Путилин проявил было гуманное обращение с посетителями «полицейского дома», но своевременно был предупрежден начальством, внушительно заметившим ему:
— Бей, ежели не хочешь быть битым!
Новички недоумевали, но, будучи в небольшом чине, протестовать не осмеливались.
«Начальство» так мотивировало необходимость кулачной расправы:
— Кулак — это вожжи. Распусти их, и лошади выйдут из повиновения. Отмени сегодня кулак, и за тебя будет бить первый встречный. Нас только потому и боятся, что мы можем всякому в любое время рыло на сторону свернуть, а не будь этой привилегии — в грош бы нас не стали ценить, тогда как теперь ценят целковыми.
Последняя фраза имеет глубокий смысл. Действительно, в старину обыватели делали оценку полиции денежными знаками. Взяточничество было развито до крайних пределов. Взятки брались открыто, бесцеремонно и почти официально. Без «приношения» никто не смел появляться в квартале, зная заранее, что даром ему ничего не сделают. Относительно приношений предусмотрительные полицейские придерживались такого мнения: