- Я тебе перочинный нож отдам, - посулил Миккель. Пошли. И два больших крючка. Ну, хоть ненадолго.
В конце концов Туа-Туа уступила. Они шмыгнули в лес напротив школы и вышли прямо к замерзшему колодцу. Плотник сидел на ведре и приделывал железный наконечник к палке. Глаза у него были красные-красные.
- Коли найдете Шарлотту, ребятишки, - сказал он, - похороните ее честь-честью. Спойте куплетик, она любила песни, и передайте привет от плотника Грилле.
Он стукнул палкой о крышку колодца, так что гул пошел.
- Конечно, она уже немолодая была. Семьсот лет - почтенный возраст для женщины.
- Он тужит, только виду не показывает, - сказала Туа-Туа, едва они зашли за угол.
- Всю ночь не спал, - подтвердил Миккель.
Они не пошли вдоль берега, а свернули к горе, чтобы никто не догадался, что в сарай идут.
- Если зажжем свет, с постоялого двора увидят, - предупредила Туа-Туа.
- А мы мешок повесим, - сказал Миккель.
Они пролезли через пол, как в прошлый раз. Миккель положил доски на место и достал книгу. Руки его дрожали.
- Ух, и тяжеленная! - Он постучал по толстым коркам. Слышишь, Туа-Туа?
Он постучал еще.
- Что? - спросила Туа-Туа.
- Отдается как! Дай-ка нож со стола, поглядим.
Миккель получил нож и воткнул лезвие в корку. Послышался треск.
- Постой! - воскликнула Туа-Туа. - Тут зарубка есть. Видишь?
Она положила большой палец на чуть заметный вырез и нажала.
- Вот посмотришь, там потайное отделение. - Она натужилась. - Никак... не открою...
Миккель сунул в вырез острие ножа и надавил. Крышка, величиной с блюдце, подалась в сторону, и открылось большое углубление.
- Пусто, - сказал Миккель. - Так и знал. Наверное, капитан здесь свой табак держал.
- Наверное, - согласилась Туа-Туа.
- А может, чернильницу или еще что. - Миккель перелистал книгу, пока не дошел до страницы с кляксой.
Туа-Туа, сидя на корточках рядом с ним, глядела на полку Симона Тукинга. Готовые кораблики Симон, понятно, унес в мешке. Но несколько незаконченных или неудавшихся остались. У всех, как положено на шхуне, ближе к корме стояла высокая грот-мачта; на борту светился "фонарь" - осколочек красного стекла.
- "Двенадцатое ноября", - прочитал Миккель. - Это когда шторм начался. Вот так и написано: "Шторм усиливается". Волны как дом! Убрать паруса! Но руль сломался, их понесло прямо на маяк Дарнерарт... на скалы...
- Это все там написано? - спросила Туа-Туа.
Миккель покачал головой. Лицо у него было задумчивоезадумчивое.
- Я во сне видел, Туа-Туа, потому знаю. В ночь перед рождеством, от часа до пяти, сны всегда вещие. Корабль разбило вдребезги, а люди спаслись. Не веришь, Туа-Туа?
- Отец твой, конечно, спасся, - согласилась Туа-Туа. Капитаны плавают, как рыбы. А ведь твой отец был капитан, верно же?
Миккель подтвердил, что это верно.
- Вот видишь... - сказала Туа-Туа. - Растопил бы печку. А то холодно.
- Так ведь дым пойдет, - возразил Миккель. - Плотник еще подумает, что здесь воры, и выстрелит из ружья.
Он поплевал на пальцы и разделил слипшиеся страницы.
- А накануне шторма они были в порту, готовились к плаванию. Прочитать об этом, Туа-Туа?
Туа-Туа кивнула.
- "Вторник, десятого ноября, - начал Миккель. - Прозерили бегучий такелаж, окатили палубу, наняли матроса Флейта".
Он послюнявил палец и перевернул лист.
- Следующий день. Вот послушай, Туа-Туа. "Спустили шлюпку, чтобы законопатить щели. Забрали питьевую воду. У матроса Петруса Юханнеса..." В каморке вдруг стало тихо-тихо.
Никогда Миккель Миккельсон не забудет этого мгновения. Жесткий ком в горле, жгучие слезы на глазах...
И нетерпеливый голос Туа-Туа над ухом:
- Ну, что там, Миккель? Почему дальше не читаешь?
Он поглядел на свой указательный палец, потом на буквы. Буквы говорили: "У матроса Петруса Юханнеса Миккельсона удержать половину жалованья за безобразие и шум на шканцах".
Это тебе не сон, черным по белому написано! И ведь что написано: "матроса".
Вот тебе и капитан, которого ты видел во сне, Миккель Миккельсон! С которым ты собирался проехать по деревне на белом коне и всем утереть нос, даже Синтору. Что ты скажешь теперь, Миккель Миккельсон?
Безобразие и шум... "Ясное дело, чего еще от плута ждать?" - подумал он и стиснул зубы. Но... об этом никто не узнает! Он никому не скажет! Даже Туа-Туа.
А вот опять ее голос, как жук настойчивый.
- Ну что там, Миккель? Почему ты не читаешь? Покажи...
- Тут вырвано, - произнес он возможно тверже.
Книга об отце, Петрусе Миккельсоне, захлопнулась. Навсегда. Больше он ее не откроет.