- И последний, помяни мое слово! Как думаешь, он уже причалил?.. Чу, что это, Туа-Туа?
- Бе-ре-ги-ись! - рокотал голос Мандюса в другом конце Бранте Клева.
Туа-Туа всхлипывала, зарывшись в вереск. Шнур шипел. Миккель привстал на коленях.
- Что же это такое?.. - недоумевал он.
Если бы Туа-Туа в это мгновение подняла голову, она увидела бы, что лицо Миккеля побелело как бумага. Губы его задрожали, горло сжалось, и он еле вымолвил:
- Уль... Ульрика.
Что привлекло сюда овечку, никому не ведомо, но только вдруг из леса появилась Ульрика Прекрасношерстая.
Она шла и блеяла, держа в зубах зеленую веточку. Может, соскучилась по Боббе? Миккель схватил Боббе за шиворот, потому что пес тоже заметил овечку, и закричал:
- Уходи, Ульрика! Здесь взрывают!..
Боббе радостно тявкнул и стал вырываться. Ульрика вежливо заблеяла, но Миккеля не послушалась: она любила подразнить его. К тому же над камнями вился непонятный дымок. Вдруг там что-нибудь вкусное? И она пошла туда.
А вдалеке отдавался голос Мандюса Утота:
- Бере-ги-и-ись!
Шнур шипел все ближе к шпуру. Оставалось всего три метра. Или два?
Миккель передал Боббе Туа-Туа:
- Прижмись к земле, коли не хочешь, чтобы голову оторвало. Да подержи Боббе, пока я...
Туа-Туа обняла вырывающегося Боббе. Миккель положил ружье на кочку и нацелился в воздух.
- Миккель, ты что... что задумал? - в ужасе пролепетала ТуаТуа.
- Спугнуть ее - вот что! - сердито ответил он. - Видишь - не слушается... Лежи, тебе сказано!
Ульрика вскочила на тур; отсюда открывался чудесный вид на море. Вот это игра: она смело ходит по камням, а ее друзья лежат и кричат. Ульрика весело заблеяла. Не боюсь я никого, хоть медведя сюда подавай! Она понюхала горящий шнур и чихнула. Нет, зеленые ветки лучше пахнут.
Миккель прижал щеку к прикладу.
- Заткни уши, сейчас бабахнет! - сказал он Туа-Туа. Стреляю!
Он зажмурился и нажал спусковой крючок. Какой тугой! Он нажал сильнее. Боббе взвизгнул и спрятал нос в вереск. Туа-Туа затаила дыхание.
Бам-м-м!
Ульрика подскочила вверх, как мячик, и приземлилась с испуганным криком, растопырив ноги. И надо же так: правое заднее копытце попало в трещину и застряло. Ульрика оказалась словно в капкане.
Старые ружья отдают так, что только держись. Миккелю показалось, что весь Бранте Клев обрушился на него.
Пороховой дым щипал глаза и ноздри.
- Миккель! Ой, Миккель!.. - жалобно причитала Туа-Туа. - Она застряла.
Облако дыма над вереском развеялось, и Миккель увидел Ульрику. Она громко блеяла, подпрыгивая на трех ногах. С тура сыпались камни. Шнур горел...
Миккель отбросил ружье и всхлипнул:
- Если Ульрика пропадет, утоплюсь! Где Боббе?
До камней было шагов семьдесят. Еще двадцать, нет, десять секунд, и...
Туа-Туа подтолкнула Боббе вперед. Миккель притянул его к себе.
- Боббе, - зашептал он, - славный, хороший Боббе, отгони ее, не то останутся от нее рожки да ножки! Лай на нее, шуми, пока ногу не выдернет! Слышишь, Боббе? Не то останемся мы без Ульрики. Понял?
Боббе тявкнул, лизнул ему руку и выскочил из кустов.
Подъем был крутой, а Боббе - старый. Хвост торчал вверх, словно палка, а лай звучал так, будто кто тряс сухой горох в жестяной банке.
- Быстрее! - кричал Миккель. - Еще быстрее, Боббе!
Боббе напряг последние силы. Ульрика дергала ногу и блеяла. Сорок шагов оставалось Боббе. Тридцать.... Да полно, можно ли одним лаем освободить овцу?
Туа-Туа громко ревела, зарывшись в вереск.
- Боюсь смотреть... Не добежал еще?
- Сейчас, - успокоил ее Миккель. - Гляди, она уже сообразила. С толком ногу дергает... Туа-Туа! - вскричал он вдруг, поднимаясь. - Она почти освободилась!
Она...
Блеяние Ульрики и лай Боббе заглушили его голос.
Ульрика заметила Боббе. Она замотала головой, как это всегда делают овечки, увидев добрых друзей, и стала тянуть изо всех сил. Овечья нога тонкая; еще немного, еще...
И она очутилась на свободе. А Боббе честно трусил по камням.
- Есть, Туа-Туа! Освободилась! - вопил Миккель. - Хромает, да ничего. Побежала к морю!.. Боббе! Назад, Боббе!
Но Боббе не слышал его. Старые собаки плохо видят, а слышат и того хуже. У Боббе оставалось всего три зуба, но его лучшего друга звали Ульрика Прекрасношерстая.
Только одна мысль была в его собачьей голове: Ульрика на туре, еще немного - и я буду с ней. Розовый язык болтался, в груди сипело. Лаять он уже не мог.
- Боббе! Боббе! Боббе!.. - отчаянно кричали ему вслед два голоса.
Какое там! Боббе был почти у цели. Ему так хотелось поскорее затеять игру с Ульрикой, подергать ее в шутку за пушистый хвостик, а потом зарыться мордой в теплую шубку.