- "Вот я и подумал: мой старый приятель Петрус Миккельсон нуждается в помощи... сами знаете, в каком деле"... - Он замолчал, посмотрел в потолок и пробормотал: - Это в каком же таком деле?
Миккель сжал кулаки.
- Ты знаешь в каком, ты и есть Пат! - крикнул он. Только прикидываешься, затем и бороду сбрил. Ты не хуже меня помнишь, что говорил тогда в сарае, когда мы судовой журнал достали. Не отводи глаза в потолок и не заговаривай мне зубы, Пат О'Брайен! Я своими ушами слышал, как ты сказал: "Думается мне, что в этой корке лежало все клондайкское золото Петруса Юханнеса Миккельсона". Вот что ты сказал! И еще: "Будем дружно, вместе держаться, обязательно отыщем золото". Вот! А на другой день мы пришли, а тебя не было. Но что написано пером, того не вырубишь топором! Не знаю только, как письмо в плотниковом кармане очутилось. Все равно - это ты писал! И зовутка - твоя, хоть она умеет говорить не больше, чем мой башмак! Все то обман был! Вот, на ее, забери!..
Миккель швырнул зовутку на пол и закрыл лицо руками. Наступила мертвая тишина. Лишь Ульрика блеяла на дворе, не могла понять, куда запропастился Боббе.
Чья-то рука погладила волосы Миккеля.
- Бил, - сказал гость, - перестань. Я скажу все, как было. Слышь? Не плачь, все скажу.
Миккель поднял голову. Глаза покраснели, но зубы были крепко стиснуты.
- Я не плачу. И не думаю.
- Ну и хорошо, - отозвался незнакомец. - Но на всякий случай держись крепче за стол, а то пол твердый, падать больно.
А у самого лицо строгое, глаза сузились, губы сжаты вот и пойми его, шутит или нет.
- Понимаешь, Бил, Пат умер, - сказал он.
Тихо, до чего тихо вдруг стало на кухне. Миккель обмер. Сначала Боббе, теперь Пат... И все в один день!
- Умер? - прошептал он.
- Мертв как камень. Даже еще мертвее. Ты сейчас поймешь почему.
- Провалился под лед? - чуть слышно спросил Миккель.
- Хуже, - отвечал незнакомец. - Следы на льду были, они кончались у протока. Так мне на островах сказали. Но следы Симона Тукинга. И палка его лежала рядом. На ней буквы вырезаны: "С. Т.".
Миккель ущипнул себя за ногу. Больно! Значит, не снится. Боббе, Пат, Симон Тукинг... Кто следующий?
- А кто же Пата убил?
Человек, который не был Патом, выплюнул погасший окурок и прикусил губу. Глаза его моргали, но не от дыма.
- Никто, - сказал он. - Потому что Пат О'Брайен никогда не существовал. Чего ты стоишь с разинутым ртом, Миккель? Сядь! Ты же дрожишь весь, как лист.
Но Миккель не хотел садиться. И вообще ему надо бы выйти. Вон овечка блеет, и...
Человек, который не был Патом, поймал Миккеля за руку. Он стал еще строже прежнего и хотя выглядел усталым, но пальцы у него были сильные.
- Никуда ты не пойдешь, Миккель Миккельсон. Садись!
- Не буду сидеть! - вскричал Миккель. - Пустите!
- Я понимаю, - продолжал гость. - Ты подумал так: этот Пат отыщет тебе отца - замечательного отца, которого ты себе придумал, когда лежал и мечтал вон на той кровати! Дурачок! Послушай, что я тебе скажу: твой отец был плут и мазурик! И не отворачивайся, Миккель Миккельсон, не прикидывайся, будто не слышишь. Бездельник он был, никудышный человек! Вот и скажи теперь: был бы ты ему рад, такому?
Миккель вырывался, но незнакомец держал его крепко:
- Отвечай! Да не криви душой, Миккель Миккельсон! Если бы отец заявился сюда нищий, как крыса, как бы ты его встретил, а? Кинулся бы ему на шею? В лохмотьях, словно старьевщик, и без гроша в кармане... Чем бы ты после хвастался в школе, а? "Вот мой отец!" Сказал бы ты так, Миккель Миккельсон? "Бывший матрос с затонувшего брига "Три лилии!" А? Сказал бы? "Только что домой вернулся, принес мешок тряпья и двенадцать медных грошей!" Нет, дорогой Миккель, ты бы плюнул в его сторону, вот что бы ты сделал!
Миккель нахмурился, сердце его бешено колотилось.
- А не плюнул бы, так, во всяком случае, молчал бы и стыдился такого отца, - продолжал гость. - Вот почему даже лучше, что Пат умер.
- Нет... нет... - забормотал Миккель.
- А как бы ты поступил? - робко спросил незнакомец.
Миккель посмотрел на человека, который не был Патом, потом на фотографию отца на стене, под засиженным мухами стеклом, и на глазах его появились слезы. Он думал о белом коне, который никогда не будет шагать через Бранте Клев, о противных ребятишках в деревне, которых никто не проучит...
- Я... я бы угостил его кофе, - тихо произнес Миккель, - и накормил бы, если бы он пришел голодный. А после...
- После?.. - подхватил человек.
- После я показал бы ему, что лежит у меня в дуплистой яблоне возле сарая.
- Что же у тебя там лежит, Миккель? - Голос незнакомца звучал чуть слышно.
- Вообще-то об этом только ему можно знать, - сказал Миккель. - Вот. Но так и быть: у меня там десять серебряных риксдалеров. Учитель Эсберг дал, когда я два года назад вытащил из проруби Туа-Туа. Я сверху чернильные орешки положил, чтобы серебро не почернело. Говорят, помогает.
- Что же ты сделаешь с риксдалерами?
- Отцу отдам. Если они ему нужны... и если я ему нужен. У меня заячья лапа в правом башмаке, да он, верно, забыл. А придется рассказать... Кто его знает, может, он тоже плюнет и закричит: "Хромой Заяц", как в деревне кричат.
Гость закурил новую сигару, и дым попал ему в глаза.
- А я на его месте остался бы, - неуверенно произнес он. - Десять риксдалеров - не так уж худо! Да к тому же ведь ты говорил, что Петтер Миккельсон тоже не с пустыми руками домой направлялся. Правда, что у него было, попало в карман Симона Тукинга. Может, и Симон, вроде тебя, в дупло спрятал.
Незнакомец стоял, опираясь рукой о печку; дым все сильнее ел ему глаза.
- Вот так-то, - сказал он и вытер лицо рукавом.
Комок паутины на левой щеке отлепился и упал на пол.
Миккель сидел, зажав ладони между коленями, и молча глядел на незнакомца.
- А впрочем, что сказал бы Петрус Юханнес Миккельсон, об этом только он один знает... - заключил гость. Внезапно он громко скомандовал: - А ну, ставь кофе, Миккель Миккельсон! Не реви, как баба!.. Еда тоже есть - вот она, в сумке!..
Миккель только моргнул в ответ. Впервые в жизни он видел, чтобы взрослый мужчина плакал.
Погода в тот день выдалась какая-то нескладная. Тучи то находили, то исчезали опять. Солнце то выглядывало, то снова пряталось. Как раз в этот миг яркий луч упал из окна прямо на фотографию отца на стене. За грязью и следами от мух показалось широкое бритое лицо с плутоватыми глазами. Хоть и старая была фотография, но на левой щеке Петруса Юханнеса Миккельсона отчетливо виднелась бородавка.
Такая точно, как у человека, который стоял возле печки.