Боббе вцепился зубами в крыло хищника. Он не знал, что соколы всегда метят клювом в глаза. Боббе взвыл, разжал зубы, покрутился и упал.
- Берегись, Миккель! - закричала бабушка сквозь передник. - Глаза прикрой! Бедный пес...
Сокол сильно забил крыльями, оторвался от земли, бросился, как стрела, на Миккеля и сшиб его с ног.
Мгновение спустя он уже был высоко над сараем. Выше... выше... и наконец совсем исчез по направлению к Фальке Флугу.
Миккель сидел на земле и чесал ухо.
- Миккель, ты жив? - жалобно произнесла бабушка и опустила передник.
- Жив, - ответил он. - Вот только слышу плохо.
Боббе скулил, лежа на боку, из одного глаза сочилась кровь. Птенец не шевелился, словно мертвый.
- Ой, беда, беда!.. - причитала бабушка, поднимая белый комочек. - Ты бери собаку, я птенца понесу.
Обоих внесли в дом. И бабушка полезла в буфет за вонючей мазью в зеленой баночке, напевая себе под нос:
Мыши и мошки
Собирают крошки,
А сокол ищет
Кровавой пищи.
Миккелю она велела принести золы и паутины.
- Кровь останавливать, - объяснила бабушка. - Если попадется паутина с росой, бери побольше.
Миккель выполнил поручение. И бабушка привычными руками принялась лечить Боббе. Она остановила кровь, а птенца положила в корзину с опилками возле плиты.
- Коли до завтра доживет, то и поправится, - сказала бабушка.
На следующий день птенец съел селедочную голову. На третий день он вылез из корзины и прошелся, шатаясь, по кухне. Одно крыло волочилось, но перелома не было.
- Как думаешь, бабушка, останется? - спросил Миккель шепотом.
Бабушка покачала головой. Боббе лежал у плиты и зализывал свои раны. Царапины заживали, но глаз пропал.
На четвертый день бабушка отворила дверь, и птенец вышел на крыльцо.
- Вот бы остался, - сказал Миккель.
У него только и было друзей на свете, что бабушка и* Боббе. Но бабушка старая, а Боббе окривел... В деревне за Бранте Клевом и вовсе дружить не с кем, только дразнят.
- Поди удержи чайку в доме, - отозвалась бабушка. - Ей в море надо. Гляди, как рвется.
Птенец махал крыльями, но взлететь не мог. Тогда он вернулся на кухню набираться сил.
На шестой день бабушка жарила скумбрию. Миккель ел, останавливался передохнуть и снова ел и все время не спускал глаз с чайки.
- Мы тебя назовем Белогрудкой, - сказал он. - Нравится тебе жареная рыба? Нет? А то угощу.
Чайка смотрела на Миккеля круглыми глазами и даже съела у него из рук еще одну селедочную голову. Немного погодя она выбралась из корзины и зашагала, переваливаясь, на крыльцо. Здесь она подняла клюв кверху, хрипло закричала, подпрыгнула, расправила крылья и взмыла над домом.
Боббе тоже подпрыгнул, но шлепнулся на землю, как блин. Миккель Миккельсон сидел на ступеньке и даже не пробовал взлететь.
А птенец кружил над крышей - три раза возвращался, точно хотел сказать спасибо за кров и еду. Потом поднялся совсем высоко и улетел в море.
И снова Миккель остался один с кривым Боббе и бабушкой Тювесон. Петрус Миккельсон не появлялся. Море было пусто. Сельдь и та пропала - на север ушла, говорили сведущие люди. Теперь в доме только и оставалось запасов, что картошка да соль. В животе частенько пищало от голода.
В ту зиму Миккель лежал по ночам и слушал, как тявкают лисы на Бранте Клеве. Знать, есть на свете твари поголоднее его... А ближе к весне они с бабушкой увидели как-то утром много лисьих следов на снегу вокруг дома, и все четыре курицы в сарае оказались загрызенными.
Бабушка села на колоду и заплакала, точно маленькая.
- Будь я мужиком да будь у меня ружье, - всхлипывала она, - а то сижу, старая, и всего-то у меня оружия, что черенок от лопаты, да и тот с трещиной...
Она погрозила кулаком в сторону горы и плюнула. Потом сварила суп из курицы, которую лиса не успела сожрать.
Вечером Миккель Миккельсон лег спать сытый - в первый раз за три недели.
На дворе светила луна. Миккель сложил руки и стал читать молитву, как его учили.
Он благодарил
За дом, за свет
И за обед.
Тут Миккель икнул, потому что живот его не привык к такому количеству еды.
- И за куриный суп, конечно... - пробормотал он в полусне, - ...Лису благодарю сердечно.
Так Миккель в первый раз в жизни сам сложил стихи и даже не заметил, как это получилось.
Глава третья
ЧТО МОЖЕТ НАТВОРИТЬ РЫСЬ
Трудно в хозяйстве без скотины. Правда, у них оставался Боббе, но от него не было ни шерсти, ни молока. Как бабушка говорила: от собачьего лая жиру не прибудет.
На чердаке стоял футляр от часов, а в нем хранились все бабушкины сбережения - около десяти крон. И не успел выветриться запах курятины на кухне, как копилка опустела.
Бабушка надела праздничные башмаки, повязала голову платком и зашагала через Бранте Клев.