Но назавтра уже вся деревня знала, что он - сын церковного сторожа, старика Салмона. По-настоящему его звали Якобссон, как и отца; в детстве он пас овец на пустоши за деревней.
Еще в фургоне приехал конюх Кноппенхафера. Он был смуглый и некрасивый, а зубы скалил так страшно, что у людей мурашки по спине пробегали. Эббер и Якобин называли его Енсе-Цыган, или просто - Цыган, и все так стали звать.
Правда, на всякий случай, это имя произносили только шепотом и только, когда Енсе-Цыган отворачивался.
У него на поясе висел нож, который светился в темноте, потому что этим ножом он заколол одного индейца в Мексике...
А еще люди шептали, что белая лошадь - его же, Цыгана. Не мудрено, что хромает, бедняжка...
Спустя неделю всем уже наскучило слушать, как стучат в хоботе монеты. Эббер перевернул слоновью голову и купил баранины на все, что высыпалось.
- Представление кончен. Прощаю почтенный господа! сказал он тем ребятишкам, которые еще не разошлись.
И забрался в фургон. Цыган сидел на козлах и скалил зубы всю дорогу до Старой Переправы. Там они погрузились на паром и переправились через залив.
- Кажись, на та сторона хорошая пастбища, - говорил Эббер, облизываясь.
Мясная бочка к этому времени почти совсем опустела.
Только они переправились, как у фургона отвалилось заднее колесо.
- Святой Николай-негодник, да эфтот Цыган весь мой славен циркус погубит! - заохал Эббер.
А когда незадачливый Цыган стал приколачивать колесо, лопнула и передняя ось. Пришлось Эбберу тут и остаться.
Сколько можно смотреть колбасоглотание? Кончилось тем, что Эббер сколотил сарай из досок и брезента да открыл дубильню. Сам он жил в фургоне.
На вывеске дубильни внизу было приписано буквами поменьше:
ПРИОБРЕТАЮ НОВЫЙ ЗВЕРИНЕЦ
Сигизмунд Эббероченко. Циркус-директор
Вы хотите знать, что стало с акробатом?
Он поселился у своего отца в сторожке на берегу реки Льюнги. Первое время ходил в красном трико и делал бесплатно сальто для всех, кто хотел смотреть. Потом ребятишкам надоело бить в ладоши, вместо этого они стали бросать в него гнилой картошкой. Тогда акробат заперся дома и три месяца просидел взаперти, тоскуя по вольной жизни циркача.
А только чего тут! Все равно цирку Кноппенхафера пришел конец.
Когда Якобин снова появился на людях, то был одет в черный костюм и манишку с крахмальным воротничком; на голове - котелок, единственный во всей округе.
А осенью, когда умер старик Салмон, Якобин занял место церковного сторожа, хотя кое-кто пометил этот день в календаре черным крестом. "Ставьте, ставьте акробата церковь сторожить, а только помяните наше слово!.."
Хромая лошадь ходила вокруг циркового фургона по ту сторону залива Фракке и старалась не падать духом, хотя у нее не осталось ни перьев на лбу, ни друга, который пожалел бы ее. Скоро она отощала до того, что все ребра наружу вылезли.
В конце концов Эббер зарядил ружье и повел клячонку за сарай. В тот самый миг, когда он хотел спустить курок, и появился местный житель, по фамилии Миккельсон. Миккельсон восемь лет пропадал без вести, а теперь вернулся домой в рыбацкий поселок Льюнга и, как вам уже известно, купил лошадь для своего сына Миккеля.
Глава вторая
МИККЕЛЬ ХРОМОЙ И МИККЕЛЬ ВСАДНИК
История Миккеля Миккельсона начинается за много лет до того, как цирк Кноппенхафера прикатил в Льюнгу.
И, чтобы рассказать ее, лучше всего, пожалуй, сперва подняться на макушку Бранте Клева.
Бранте Клев - самая высокая гора в округе. Миккель взбирался на нее, когда еще пешком под стол ходил.
А взбирался он потому, что хотел высмотреть уплывшего отца. Светлый чуб мальчишки топорщился на ветру, точно пук соломы, но все оставалось пустынным.
Мудрено ли, что у него на глазах выступали слезы?
А тут еще заячья лапа в башмаке. У всех мальчишек в поселке было на каждой ноге по пяти пальцев. А у Миккеля Томаса Миккельсона было на правой ноге только четыре пальца. Мизинчик и его сосед срослись вместе, поэтому Миккель прихрамывал. Самую малость, но все же прихрамывал.
- Хромой Заяц! - кричали деревенские ребятишки так, что было слышно на постоялом дворе, где бабушка Тювесон сидела на крыльце и курила почерневшую трубочку, набитую сухой хвоей.
Или они пели дразнилку:
Миккель-хромоножка,
Попляши немножко!
Отец Миккеля был матросом второй статьи на бриге "Три лилии", который пошел ко дну в шторм. И все думали, конечно, что он утонул. Какое уж тут сомнение!
Один Миккель не верил.
У него было два главных желания: получить белого коня и проехать на нем по деревне вместе с отцом.
Вот бы он утер нос всем дразнилам!
А надо вам сказать, что Миккель жил не в самом рыбачьем поселке, а в заброшенном постоялом дворе за Бранте Клевом. Все рассудительные люди селились восточнее Бранте Клева здесь ветер не сбивал человека с ног, едва выйдешь за дверь. Только бабушка Тювесон, собака Боббе и овечка Ульрика жили в постоялом дворе.
Еще гораздо раньше, когда в море у Бухюслена водилась сельдь, в постоялом дворе стоял дым коромыслом.
Жирные богатеи, нажившиеся на сельди, ели жареную баранину и пели, так что дом дрожал:
Жизнь в Бухюслене неплоха
Средь сельди и овец, ха-ха!
Скорей треска сожрет овцу,
Чем наша сельдь придет к концу!
А только пропала сельдь, сколько они ни орали,
И к той поре, когда Миккель высматривал отца с Бранте Клева, некогда славный постоялый двор превратился в унылую, запущенную лачугу. Никто, кроме Миккельсонов, не появлялся здесь, если не считать плотника Грилле, который жил на втором этаже и даже не мечтал о баранине.