"Неужели правда, что Скотт - это дубильщик?" Миккель зевнул и мысленно отправился на лодке через залив.
Вот и цирковой фургон стоит на старом месте, только слоновья голова с двери исчезла.
"Оторвали бы ему тогда поддельную бороду, было бы все ясно", - подумал Миккель, и вилы словно кивнули.
Заячья лапа согрелась в соломе. "Как бы узнать - капитаны сразу выбрасывают "зайцев" за борт или сначала исповедуют и накормят?"
Мысли начали путаться, в голове закружились яблони, книжки с клеенчатой обложкой, воющие Ульрики с восемью ногами и здоровенным рогом во лбу...
Ух ты, вот оно, чудище из оврага, прямо в окошко вскочило! Но Миккель Миккельсон не зевает, держит наготове складной нож!
"Я тебя! Не будешь на собак порчу насылать!" - крикнул Миккель и проснулся.
С грохотом упали вилы. Ульрика, тяжело дыша, перешагнула через них и легла рядом с Миккелем. Дверь еще скрипела: значит, она вошла только что.
Миккель прижал к себе дрожащую овечью морду.
- Что... он уж и за тобой гнался? - проговорил он, запинаясь от волнения. - Ну, доберусь я до него!
Миккель схватил вилы и выскочил на двор. Солнце еще не взошло, но над крышей постоялого двора уже стелился пар.
А на крыльце лежал Боббе и весело трепал зубами черный лоскут. Миккель сжал вилы крепче, так что суставы побелели, но сражаться было не с кем.
- Если морские овцы ходят в черных брюках, - прошептал он, - то одна из них сейчас разгуливает с голым задом!
Голос Миккеля больше не дрожал.
Глава восьмая
МАНДЮС И ВОР
Летними вечерами над Бранте Клевом мошкары тьматьмущая. В эту пору местные жители советуют остерегаться клевских фей.
- Не ходите туда после полуночи, - говорят они, - заманят феи прямо в пропасть. Не успеешь и глазом моргнуть, как рыбьим кормом станешь.
Конечно, каждому ребенку ясно, что это небылицы.
А только и постраннее вещи случались на пустоши.
Взять хоть происшествие с Синторовыми овцами!
Шестьдесят восемь животин, считая ягнят, пригнал Мандюс Утот на пустошь в этом году. А три дня спустя, как ни считал, ни пересчитывал, получалось шестьдесят шесть.
Синтор обозвал Мандюса тупицей, который и пальцы-то на собственных ногах сосчитать не сумеет. А на следующий день оказалось еще одним ягненком меньше, хотя Синтор сам пришел проверять.
Синтор сперва побледнел, потом покраснел, как бурак.
Мандюс просунул пальцы в дыры пальто и предложил прочитать "мощный стих против рыси".
- Не морочь другим голову, коли своя не работает! Уж я-то знаю, чьих это рук дело! - зашипел в ответ Синтор и поглядел на дом Миккельсонов.
Мандюс получил приказ соорудить сторожку и засесть в ней на ночь с ружьем.
- Коли увидишь то, что мне надо, деньги твои! - сказал Синтор с недоброй улыбкой и сунул ему в карман новенькую пятерку.
У бедняка Мандюса закружилась голова. Ясное дело: нет ничего приятнее для слуха, чем шуршание новой пятерки...
Мигом срублены четыре жердины. Теперь - воткнуть их в землю, так. А теперь - рубить кусты, побольше да погуще, вот так!
Мандюс связал жердины вверху - аж заскрипели! - потом настелил крышу и заполз с ружьем в шалаш.
Никто в Льюнге не ведает, что случилось в ту ночь на клевской пустоши. А только утром, в половине шестого, Мандюс ворвался в спальню к Синтору, словно за ним сам черт гнался.
- Шавка, хозяин!.. - вопил он, размахивая ружьем перед носом Синтора. - Не выскочи вожак вперед, я бы ее на месте уложил, лопни мои глаза!
- Какая еще шавка?.. - сонно буркнул Синтор.
Но Мандюс всю дорогу готовил свой рассказ и теперь боялся сбиться.
- Сижу это я с ружьем, - тараторил он, - и что же я слышу: блеет кто-то, да так жалобно, что слеза прошибает,..
- К черту слезы, о деле давай! - рявкнул Синтор; он почти проснулся.
- Не иначе, ягненок от матки отбился, подумал я.
Только высунулся поглядеть - что же я вижу?..
- Что? Выкладывай!.. - заорал Синтор, вскакивая с постели.
- ...кто-то несется во мраке мимо шалаша прямо к ягненку. И хватает бедняжку прямо за горло - уж я по крику понял! И когда я туда подскочил, что же я вижу?..
- Ну, что ты увидел, черт дери?! - грохотал Синтор, красный, как помидор.
- Шавку Миккеля Миккельсона, ясное дело! А в зубах у нее... у... нее...
Но тут бедняк Мандюс запнулся; пришлось сунуть руку в карман, где шуршала новенькая бумажка.
- Ну, ну, что в зубах-то? - напирал Синтор.
- Коли я не обознался, значит, то... овечья шерсть... и с кровью, - пробормотал Мандюс так хрипло и так тихо, что сам едва разобрал.
Синтор сунул в рот сигару и пожевал ее, точно вялую морковку.
- Пятерка твоя, ты верно увидел, - сказал он. - Ну, доберусь я теперь до этой шайки! Как думаешь, Мандюс?
Мандюс поплевал на бумажку, скатал из нее шарик и спрятал в ухо.