- Со...собакой? - ужаснулась Туа-Туа. - Но ведь это же...
- Конечно, неправда. А что толку. Все равно суд за Синтора будет.
Туа-Туа стала перед Миккелем и взяла его за руку:
- И ты задумал уйти из дому?
- А что же мне - отдать Боббе на расправу, что ли?
- Знаешь, Миккель... если бы не отец...
Миккель смутился и отнял свою руку.
- Я знаю... знаю, что ты хочешь сказать, Туа-Туа. Но девочкам нечего делать в море. К тому же учитель без тебя и пуговицы не пришьет.
- Тетушка Гедда приезжает завтра из Эсбьерга. Может, она...
Миккель покачал головой:
- Больше всего на свете я хотел бы взять с собой тебя, Туа-Туа. Но... лучше уж поеду один. Придержи Боббе, учитель идет.
В двери появилось грустное, бледное лицо учителя Эсберга.
- Вот вы где. Туа-Туа сказала, Миккель, что ты позволишь мне ехать верхом... - Он закашлялся, потом заговорил снова. - Это очень любезно с твоей стороны, но мне как-то...
Миккель отвязал Белую Чайку:
- Все в порядке. Вы станьте на крыльцо, а я вас подсажу.
- Ох, опять этот противный кашель одолел. А ничего не поделаешь - надо в церковь, псалмы разучивать.
Учитель Эсберг сел верхом, и Белая Чайка вышла на дорогу.
- Ишь ты, плывет, что твой корабль, - сказал учитель. Хоть и прихрамывает, а почти не кренится... - Он говорил безостановочно, чтобы перебить кашель: - А твоя нога как, Миккель, не болит больше?.. Э, что это она прыгнула?.. Слыхал я - ты в моряки собираешься, как отец. Да, повидал я кораблей мальчишкой, в Эсбьерге. На реях - матросы, ловкие, как обезьяны... Ты, конечно, на бриг пойдешь?
Миккель шагал следом, хмурый, угрюмый. Вдруг почему-то заныла нога в правом башмаке.
- На бриг? До первого шторма? - буркнул он. - Ну уж нет! То ли дело - пароход!
Глава двенадцатая
КЛАДБИЩЕНСКИЙ ПРИЗРАК ПОПАДАЕТ В БЕДУ
Церковь оказалась запертой. Миккель поставил Белую Чайку у коновязи и пошел за ключом к сторожу.
Сирень Якобина купалась в солнечных лучах, тысячи блесток играли на темной, чуть сморщенной ветром речной воде. Дверь сторожки была приоткрыта. Миккель заглянул внутрь. На печи громоздились горшки и тарелки с картофельной шелухой. Рядом лежала доска, на ней - две очищенные трески.
Вспомнилась минувшая ночь - как Якобин греб по реке во мраке. Он присмотрелся к рыбе: никаких следов остроги...
Миккель подошел к двери в каморку:
- Сторож!
На неубранной постели выглядывал из-под одеяла кусок красного циркового трико. Странно: зачем понадобилось церковному сторожу обрезать трико?
Миккель понюхал баночку с "мазью для ращения усов" и поспешил выйти из сторожки. Возле ограды он остановился. Сквозь ровное журчание реки слышался чей-то блеющий голос:
- Девятьсот сорок три, девятьсот сорок четыре, девятьсот сорок пять... девятьсот сорок...
Утоптанная тропинка вела за кусты жимолости, окружавшие дом. Миккель ступил на тропку, сделал четыре шага, на пятом остановился и разинул рот.
На перекопанном огороде стоял улей, увенчанный черным котелком. Сбоку на улье висел пиджак и жилетка Якобина, а среди одуванчиков на опрокинутом цветочном горшке стоял сам Якобин - на голове.
Черные брючины болтались в воздухе; медленно, будто из худого крана, сочились слова:
- Девятьсот с...с...срок девять, девятьсот пя...пятьдесят, девятьсот пя...пятьдесят один...
- Извините, - сказал Миккель.
Горшок покачнулся. Якобин шлепнулся наземь, так что комья полетели. На башмаки бывшего акробата были натянуты чулки от трико.
- Мне бы ключ от церкви, - сказал Миккель. - А то закрыто, и в ризнице никого нет.
Якобин смущенно поднялся и почистил рукой штаны.
- Упражнение - мать умения, - произнес он, скривившись. - Есть акробаты, до двух тысяч стоять могут, но таких мало. Ты без собаки пришел?
Миккель кивнул. Якобин облегченно улыбнулся.
- Страх не люблю собак. - Он нахлобучил черный котелок. - Ключа нет - Эбберов конюх стащил, но дверь в ризницу не заперта.
- Ста...стащил? - пробормотал Миккель.
Лоб Якобина покрылся капельками пота, хотя он стоял в тени.
- Вот именно. И рубины со шпаги взял, мазурик. А сегодня ночью забрался в пасторову кладовку, за бараньей ногой. Тут-то Цыган и попался!
Миккель прикусил губу, так что кровь пошла.
- Эбберов конюх?.. - прошептал он. - Длинный, чернявый, в мягкой шляпе?
Якобин стащил с себя красные чулки:
- Во-во, он самый.
За кладбищенской стеной показалась Туа-Туа. Миккель услышал ее голос: