- Миккеля Миккельсона увидишь на пристани, - говорила она. - А по горам носиться, только гланды распухнут. Пуще огня остерегайся насморка и распухших гланд!
Настал последний вечер. Небо было сумрачное, ветер бушевал вовсю. Тетушка Гедда чувствовала, как "простуда во все суставчики забирается". Не было и восьми, когда она легла спать, обмотав шею кроличьей шкуркой. Ключ от двери тетушка положила в изголовье.
Туа-Туа лежала и плакала. Наволочка намокла, пришлось переворачивать подушку. Часы пробили девять, потом половину десятого. Тихо, как мышка, она встала с кровати и оделась. Много еды скопить не удалось: кусочек ветчины, копченая селедка да два ломтя сухого хлеба. Все это Туа-Туа завернула в платок вместе с огарком свечи, медальоном - в нем была карточка мамы - и пожелтевшим портретом учителя Эсберга. После этого она опять всплакнула и пошла на цыпочках вниз по лестнице.
Туа-Туа шла в чулках, а башмаки держала в руке. Правда, ветер так сильно завывал и шумел в деревьях, что ее все равно бы никто не услышал.
Наружная дверь была заперта, пришлось идти через класс. В одном углу на стене виднелось серое пятно: здесь стоял папин орган. Туа-Туа высморкалась, вытерла глаза, открыла окно и прыгнула с подоконника на землю.
Только у одного Синтора горел свет, в остальных домах спали. Ветер трепал кусты сирени. Туа-Туа подумала, сколько ей идти в темноте до постоялого двора, и похолодела.
- Хоть бы Миккель не рассердился и не стал меня ругать, - прошептала она, натянула башмаки и двинулась в путь.
Дома скоро исчезли позади, внезапно вынырнули из мрака голые сосны на Синторовой пустоши, точно заколдованные великаны. Как плохо без папы!.. Возле первого загончика Туа-Туа остановилась и пожевала копченой селедки.
- Ой... что это?
Селедка застряла в горле. Из самого большого загона появилась фигура. Сперва Туа-Туа показалось, что у фигуры на шее огромный воротник, но потом она разглядела брыкающиеся ноги: овца!
Из-за мрака Туа-Туа видела только силуэты, но и этого было достаточно, чтобы приметить шляпу с перьями на голове у незнакомца.
Туа-Туа взвизгнула, уронила селедку и помчалась мимо "шляпы" вниз по Бранте Клеву. Послышалось хриплое блеяние, потом стук камней: незнакомец выпустил перепуганную насмерть овцу и тоже побежал.
"Хоть... хоть... хоть бы скорей каменоломня", - стучало в груди у Туа-Туа. В каменоломне были тайники, о которых знали только они с Миккелем. Она не сомневалась, что "шляпа" несется за ней по пятам с ножом в руках. "Если догонит, тут и прикончит!" И ей чудилось, что мимо нее летят огромные камни.
Наконец-то! Впереди показался длинный сарай. Туа-Туа пробилась сквозь крапиву к двери и замерла, положив руку на щеколду. Сердце отчаянно колотилось. Но незнакомец не показывался.
Слегка обескураженная, она сунула в рот ветчину и спустилась по тропе к постоялому двору. Свет горел только в каморке Петруса Миккельсона. Глотая слезы, Туа-Туа прижала нос к стеклу.
Петрус Миккельсон сидел возле стола и устанавливал мачту на деревянном кораблике длиной чуть побольше аршина. Рядом лежала на столе бечевка для такелажа. Лицо у него было совсем старое и печальное, когда он наклонился и стал писать кисточкой название на корме: "Три лилии ".
Глава шестнадцатая
ЗЕЛЕНАЯ ЛЕНТА
В то время как Туа-Туа тихонько кралась к двери, Миккель крепко спал на своей кровати в кухне.
Ему снилось, что он стоит у руля на бриге "Три лилии" и приводит корабль к ветру, а правая нога так и ноет от напряжения.
"Сильней приводи, не то плыть тебе к берегу на обломке!" - услышал он окрик Скотта.
Нет же, это голос Енсе-Цыгана. От страха у Миккеля поползли мурашки по спине. Тали * бомкливера ** лопнули и стучали, словно копыто о камень.
"Еще лево на борт!" - рявкнул Скотт-Цыган.
Миккель изо всех сил налег на штурвал, но не мог упереться как следует: правый башмак все время скользил по палубе. Внезапно штурвал вырвался из рук; одновременно на корабль накатил огромный вал.
"Ну, пропал!" - подумал Миккель и побежал очертя голову по мокрой палубе.
"Говорили тебе, сиди на берегу, - прозвучал печальный голос бабушки Тювесон. - От моря одно горе..."
Она не сказала "для Хромых Зайцев, вроде тебя", но, конечно, имела это в виду.
* Тали - приспособление из троса и блоков; с талями легче поднимать груз.
** Бомкливер - косой парус.
Миккель проснулся весь в поту. Тали продолжали греметь над самым ухом.
"Ты что, дурень, не слышишь? Это же дверь стучит, - успокоил он себя; перед глазами все еще стояло лицо злосчастного Цыгана. - Забыли запереть, вот и все".
В кухне был собачий холод, и Миккель, прежде чем выйти в прихожую, закутался в бабушкин платок. Задвижка была на месте. Зато ручка так и прыгала вверхвниз.
Дрожащей рукой Миккель сдернул с вешалки бабушкину меховую шапку: стыдно, коли у храброго мужчины волосы дыбом стоят!
Потом он схватил Плотникове ружье - оно висело незаряженное возле двери - и пробасил, подражая голосу Грилле:
- Кто бы ты ни был, на тебя свинца хватит!
Туа-Туа - это она дергала ручку - подпрыгнула от испуга и порхнула через двор, будто сухой лист.
Миккель осторожно приоткрыл дверь и впустил в прихожую тусклый лунный луч. На крыльце никого... Во дворе - тоже.
Поди разгляди рыжеволосую девчонку, которая притаилась за кустом у сарая и стучит зубами от страха! Или поди угадай, что приизрак в меховой шапке и вязаном платке не кто иной, как Миккель Миккельсон!
Миккель прошел вдоль стены и завернул за угол. Ноги дрожали, палец лежал на курке.
"Теперь или никогда", - решила Туа-Туа и метнулась через двор в прихожую. Дверь захлопнулась, щеколда закрылась сама.
Услышав стук, Миккель бегом вернулся к крыльцу.
- Открывай! - закричал он плотниковым голосом и ударил прикладом в дверь, так что искры полетели.
Бедная Туа-Туа услышала шаги на кухне. Оставалось одно спасение: лестница! Дрожащие пальцы заскользили вверх по перилам. Слава богу: чердачная дверь открыта! Правда, на чердаке тоже было темно, но в окошко, обращенное к Бранте Клеву, проник серебристый луч. Точно сама луна шептала ей с неба: "Не бойся, Доротея Эсберг, я посвечу тебе".
- Спасибо, - прошептала Туа-Туа и спряталась за бабушкиным сундуком.
Внизу, в прихожей, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел с кисточкой в руке Петрус Миккельсон:
- Ты что тут делаешь среди ночи, Миккель?
Миккельсон-старший смотрел на ружье, Миккель Миккельсон-младший - на кисточку. У обоих был смущенный вид.
- Мне почудилось, что Белая Чайка пришла, - объяснил Миккель. - А пока проверял, дверь захлопнулась. Должно быть, ветер.
Петрус Миккельсон не стал больше спрашивать, только похлопал его по плечу: