- Он тяжелый, не полезет. Крюком ловить будет. Берегись, чтобы не зацепил.
Эббер поднялся на первые две перекладины. Они были нарочно сделаны толще, чтобы выдержать вес дубильщика; отсюда он всегда доставал шкурки шестом.
Из отверстия в крыше появился страшный крюк. Он повертелся в разные стороны, словно щупальце спрута, потом решительно двинулся вперед - так близко от Миккелева лба, что Туа-Туа стиснула зубы, чтобы не закричать.
- Знаю, знаю, где вы, мой птички! - хихикал Эббер.
Раз! Крюк проткнул первую шкуру и потащил вниз.
А вот снова вынырнул - прямо на Миккеля! У самого Миккелева лица он поймал следующую "птичку". Шкурка медленно поползла к дыре; вдруг крюк дернулся и зацепил Миккелеву штанину.
Туа-Туа сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
Эббер сердито рычал:
- Проклят крюк! Брезент зацепился! Лезь отцепить, Якобино!
Миккель, покраснев от натуги, достал из кармана нож и полоснул штанину.
- Стой. Сам отстал, проклят крюк!
Шкура исчезла. Миккель тронул коленку - кровь.
- Царапина. Молчи... - успокоил он бледную Туа-Туа, потом зажал "царапину" рукой, осторожно перегнулся через край и поглядел.
В ярком луче солнца, среди пляшущих пылинок, стоял Якобин и обматывал свою тощую грудь шкурами.
- Раньше, раньше!.. - ворчал он. - Как я мог раньше приехать, если ленсман день и ночь возле сторожки шныряет?
- Весь приход на тебя смотрел, да? - Эббер щелкнул языком. - Когда ты шел на церковь, с красивый черный котелок на твой голова?
Якобин бросил ему котелок:
- Ладно уж! Главное, теперь можно в путь.
Дрожащими пальцами Эббер достал из-за подкладки котелка кожаный мешочек.
- Николай-угодник тебя благословит! - тихо сказал он и поднес руку к свету; его могучее тело трепетало от волнения. - Все восемь?
- Все во-о-семь. - Якобин заикался от холода. - Ко-когда трогаемся?
Эббер сунул мешочек в голенище.
- Когда мясной бочка полный, друзь мой, - усмехнулся он, выталкивая Якобина за дверь.
- Но, Эббер, я же...
- "Я же, я же"!.. Ты думай, самый жирный человек мира можно стать от воздуха, да?.. - Голос дубильщика удалился по направлению к фургону.
Наступила тишина.
Миккель сидел неподвижно, зажав колено, и смотрел вниз, на черный котелок на полу. Он даже не заметил, как к нему подползла Туа-Туа.
- Больно, да, Миккель?
Она осторожно стерла кровь подолом. Миккель прикусил губу и улыбнулся ей.
- Когда ты так делаешь, мне ничего не больно, Туа-Туа.
Глава двадцать шестая
ЮЖНОАМЕРИКАНСКИЕ ЛАМЫ
Прокрасться мимо запертого фургона, в котором храпят два циркача, - самое простое дело на свете.
Миккель зашел к паромщику, договорился о перевозе, а теперь сидел за перевернутой лодкой и кривился: Туа-Туа перевязывала ему колено лоскутом от нижней юбки.
- Подумай как следует, Туа-Туа! - Он поморщился и загнул два пальца, осталось восемь.
- Сперва звал бежать, теперь говоришь - домой. Что ж тут думать...
- Потому что я умею считать до восьми, ясно? Слыхала, что Эббер сказал?..
- Если у меня свалятся чулки, то это из-за тебя! - сердито ответила Туа-Туа, отстегивая булавку.
- Вспомни, Туа-Туа: "Все восемь!.." Восемь, понимаешь? Чего восемь?
- Вязов на кладбище! - отрезала Туа-Туа и натянула лоскут так, что раздался треск.
- Ладно, пусть вязов, коли ничего другого не можешь придумать. - Миккель опять скривился. - Теперь представь, что идешь мимо вязов, вдоль кладбищенской ограды. Так? Пришла к двери в ризницу. Что пропало оттуда?
Туа-Туа ахнула и отпустила Миккелеву ногу:
- Рубины? С Каролинской шпаги!..
- Тш-ш-ш! Идет, после поговорим.
Хлопнула дверь, и на откосе появился паромщик. Он был старый, но греб хорошо - коли хорошо заплатить.
- Что, детишки, сидите, ждете дедушку-паромщика?.. По пятаку с носа, за вещи отдельно.
Туа-Туа достала из узелка пятнадцать эре:
- Вот, сдачи не надо.
Паромщик зашагал к лодке, проверяя на ходу каждую монету на зуб: