- Ой, не надо! - кричал плотник. - Пустите, караул!..
Директор цирка Эббер издал жалобный вопль, бросился к нему и схватил хобот.
- Ах, мой чудный блошиный циркус! - заахал он. - Вы погубили его... Эберхарт, Эльза, Адольфина!..
- Уберите зверей! - орал плотник, извиваясь, словно змея в муравейнике.
- Коммен, коммен! - звал Эббер, протянув жирную руку. Вот, Адольфина, так, о, так... - Лицо его умилилось и порозовело, как у ребенка. - В свой домик, - сюсюкал он.Эберхарт, Адольфус, Сергей... мои дорогой птенчик!
Быстрым движением он воткнул на место пробку и вставил хобот в зияющую пасть слона. Потом обернулся, и черные усы его задрожали от гнева.
- А теперь вы, возможно, сказать, что значит сей вторжений у честного человек!
Пока Эббер собирал своих прыгучих артистов, Петрус Миккельсон зачем-то обошел фургон. И, когда он снова заглянул внутрь, лицо у него было крайне любезное и почтительное. Только кадык как-то странно шевелился.
- Господину Эбберу ведомо, что церковная кража карается пожизненным заключением? - глухо пробурчал кто-то за спиной дубильщика.
Эббер испуганно обернулся и уставился в злые слоновьи глазки.
- Кто... кто был это? - произнес он с ужасом.
- Ась? - спросил Миккельсон-старший с простодушным видом. - Вы что-нибудь слышали, дети?
- Я - ничегошеньки, - сказал Миккель.
Якобин приготовился упасть в обморок. Боббе рычал и грыз что-то за крушинником.
- Может, это слон? - спросила Туа-Туа медовым голоском. - В некоторых цирках есть говорящие слоны.
- Впрочем, коли вернешь рубины и покаешься в своих прегрешениях, то отделаешься отсечением головы, - пророкотал голос из слоновьей пасти.
У Эббера подкосились ноги, но он не сдавался.
- Вы... вы разорил меня! - По его толстым щекам покатились слезы. - Погибли мой дорогой блошиный циркус... О мой возлюбимый слон! О дорогие друзи, которые были идти с циркус Кноппенхафер по вольному свету...
Глаза его засветились мечтой о дальних странах. За спиной Миккеля послышался стон - то стонал первейший акробатист мира.
- О, ищите, негодяи! - вызывающе крикнул Эббер. - Ничего, ничего вы не найти!
Петрус Миккельсон продолжал ласково улыбаться.
- Помилуйте, чего искать-то? - удивился он. - Рубины? Из цветного стекла?
- Стек...стекла?.. - пробормотал Эббер.
- Ну да. Настоящие пастор еще в прошлом году снял. Моль съела ризы, а на новые у церковного совета не было денег. Миккельсон-старший сокрушенно развел руками. - Ничего, за рубины нам дали ризы еще лучше старых, золотая вышивка спереди и сзади. Вроде как на вашем жилете, Эббер.
Петрус Миккельсон достал из-под куртки Эбберов жилет.
Одной пуговицы не хватало. С подбородка Эббера падали капельки пота.
- Вишь, какие пуговицы красивые! - Петрус Миккельсон показал их оторопевшей Туа-Туа. - Овечьей кожей обернуты и только что пришиты.
Снаружи донесся визг Боббе, потом голос Миккеля:
- Пусти, Боббе! Пусти, я сказал!
- Бедный Боббе! Не иначе, последнюю пуговицу нашел, озабоченно произнес Миккельсон-старший.
Миккель протиснулся между Туа-Туа и совершенно подавленным Якобином:
- Глянь, отец, что я у Боббе отнял. Он себе чуть последний зуб не сломал. Внутри что-то красное... - Миккель запнулся. - Это... это...
- Один из восьми польских рубинов, - сказал Миккельсонстарший. - Остальные семь на жилете директора Эббера. Стеклянные, правда, но красивые, ничего не скажешь.
- А церковная кража остается церковной кражей, - пробурчал голос из слоновьей пасти.
- Если к этому добавить кражу овец и поджог, - продолжал Петрус Миккельсон своим обычным голосом, - то милости ждать не приходится.
Эббер попробовал упасть на колени, но живот не пустил.
- Я буду платить все, господин Миккельсон, когда снова циркус работает! Клянусь! Наш славный, великий Кноппенхафер!..
Он выхватил из ящика на столе свернутые афиши. Они разворачивались одна за другой в его руках и падали на пол.
АКРОБАТСКИЙ И БЛОШИНЫЙ ЦИРКУС
ЭББЕРОЧЕНКО И ЯКОБИН САМЫЙ ЖИРНЫЙ ЧЕЛОВЕК МИРА
Якобин поднял одну афишу; лицо его озарилось внутренним светом.
- "Знаменитый воздушный вольт синьора Якобина со звуком", - благоговейно прочитал он.
- Со звуком? Это как же? - удивилась Туа-Туа.
Якобин сунул в рот указательный палец и заблеял так похоже, что задремавший было Боббе проснулся и завыл.
- Последнее выступление в Льюнге, - грустно сказал Якобин.
Эббер неуклюже поклонился:
- Пользовал огромный успех во все столицы Нового и Старого Света. Что могу еще служить, господа?
Петрус Миккельсон спрятал жилет с золотыми нашивками под куртку:
- Отнесу священнику, что он скажет.