- Но... как же... - И Туа-Туа бросилась в объятия старой Гедды.
- Ну-ну, дитя мое, ты уже большая! - пробормотала тетушка. - Старые девы - слепые курицы. Им бы всем головы оторвать!
- И вовсе я не большая! - ревела Туа-Туа.
- И вообще, дикая жимолость плохо приживается в Эсбьерге. - Тетушка Гедда часто заморгала и высморкалась. - Люди говорят, ей особый ветер нужен... Да вытри ты слезы, какую мокроту развела!
- А ты будешь приезжать нас проведывать? - всхлипнула Туа-Туа.
- Каждую весну, как лед сойдет. - Тетушка Гедда нагнулась и прошептала на ухо Туа-Туа. - Мне обещан бесплатный проезд туда и обратно.
Тем временем Миккель зашел в каморку и появился оттуда с отцовой бескозыркой на голове. Из дыры сбоку торчал упрямый светлый вихор.
- И далеко ты собрался? - спросил отец.
- Скотта повидать, - угрюмо ответил Миккель. - Хочу на его бриг наняться... - Он повернулся к Туа-Туа; уши его слегка порозовели. - Ничего не поделаешь, Туа-Туа. Нельзя мне на берегу засиживаться. У меня от этого зуд во всем теле.
- А что?.. - Петрус Миккельсон сунул руку за шиворот и почесался. - Правду сказать, меня последнее время тоже чесотка одолевает!
Чудно. Отец пошутил, а бабушка Тювесон вдруг побледнела, как простыня.
Миккель опустился на колени возле порога и достал складной нож.
- Постой чуток, Миккель, дело есть! - окликнул его отец.
Миккель нехотя побрел назад. Только левая нога была обута; правый башмак он снял, чтобы подложить кусочек кожи.
Петрус Миккельсон прокашлялся:
- Так вот, Миккель: Скотт не придет...
Миккель смотрел мимо отца в каморку. Игрушечный корабль стоял на подоконнике, купаясь в лучах вечернего солнца.
- Не придет?.. - прошептал он.
- Ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе, - продолжал отец. - А хочешь на бриг наняться, то можешь сделать это, не выходя из дому.
Бабушка Тювесон схватила миску со стола и трахнула о пол так, что осколки и картошка полетели во все стороны.
- Так это ты был, Петрус Юханнес? - жалобно сказала она. - Негодяй ты, и больше никто. Нацепил бороду и надсмеялся над старухой матерью. Капитан Скотт - как бы не так! Мазурик ты есть, мазуриком и останешься!
Петрус Миккельсон обнял бабушкины плечи. И она почему-то не стала убирать его руку.
- Это же ради тебя все, мама! - заговорил он. - Чтобы ты не убивалась все эти два года, не гадала, какие беды могут случиться со мной и Миккелем на море, когда бриг будет построен. Надул телячий желудок, сунул под куртку - вот вам и Скотт. А теперь один Миккельсон остался.
У Миккеля в груди разлилось ровное, приятное тепло.
"Со мной и Миккелем на море..." - Выходит, отец, - произнес он возможно тверже, - ты с самого начала задумал... меня?..
Миккельсон-старший улыбнулся:
- Было время - ты копил для меня в дупле. Теперь я накопил для обоих. Управлять каменоломней можно лет пять, шесть, но моряком остаешься всю жизнь.
Миккель сжал в руке кожаный лоскут.
- Ты все-таки копил в дупле?
- Ага, только что доски оторвал. - Отец вытащил из кармана коричневый конверт. - Вот, капитанский диплом. Смекаешь теперь, что я делал в ту зиму, когда вы оставались дома одни, а бриг стоял без снастей под снегом?
В прихожей загремели чьи-то сапоги. Вошел плотник и приставил два пальца к козырьку:
- Эфраим Грилле, корабельный плотник брига "Три лилии", докладывает, что получены канаты для снастей.
- Порядок! Спуск на воду, как назначено. Я уже начал команду набирать, - сказал капитан Миккельсон и глянул уголком глаза на кожаный лоскут, который свернулся и исчез в огне под кастрюлей.
Глава тридцать шестая
СПОКОЙНОЙ НОЧИ, СИРОККО
Нелегко уснуть вечером, если на следующий день предстоит начать новую жизнь. Сколько дел надо сделать, со сколькими друзьями попрощаться!..
В ночном небе над Бранте Клевом изогнулся серебристый серп. Вдруг дверь постоялого двора скрипнула, и на крыльце появился долговязый парнишка в короткой рубашке с булкой в руке.
Белая Чайка не спала, жевала свежее сено, которое накосил ей Цыган, вернувшись от пастора. Теплые лошадиные губы, такие мягкие и бархатистые, пошлепали по булк-s - больше из вежливости, чем от голода.
- А я было подумал, что он увел тебя опять. Али ты его знаешь лучше моего? Хочешь услышать, что говорила бабушка за ужином сегодня? Никогда не ведаешь, что увидишь под грязной шляпой, - вот она что сказала!
Он постоял, помялся, потом решился наконец:
- Я тебя очень люблю, Белая Чайка, ты не думай. Но ведь ты же знаешь, что говорят про моряка на коне?.. - Слова упорно застревали в горле. - И... помнишь, что я отвечал ребятам в деревне? Которые давали за тебя акулью челюсть или еще какое-нибудь барахло. Только на белый парусник с двумя мачтами! Ну вот, парусник есть, стоит в заливе.
Белая Чайка фыркнула и потерлась мордой о его щеку, совсем как раньше.
- Если думаешь, что я реву, Белая Чайка, то ты не ошибаешься. Я ведь знаю - ты никому не скажешь. Даже и в деревне, верно?
Миккель совсем охрип и поспешил сковырнуть клеща, который впился в лошадиный бок.
- За...завтра ты отвезешь меня туда. В последний раз, Белая Чайка. Там тебя один человек ждет.
Пол жег пятки холодом. В дверях Миккель остановился и поднял руку.
- Спокойной ночи. Сирокко... - прошептал он.
Глава тридцать седьмая
МИККЕЛЬ МОРЕХОД