В самый разгар ливня к убежищу Эббера подкрался льюнгский ленсман. Вместе с ним крался Грилле, который никак не мог забыть Эбберовых блох. Бабушка Тювесон до сих пор мазала плотника с вечера овечьим салом - до того они его искусали.
Грилле прицелился из ружья.
- Выходи сюда, не то стрелять буду! - проревел он, заглушая гром.
Но на месте циркового фургона была только грязная яма. В ней лежал отрубленный слоновий хобот и плакат с размытой надписью.
Грилле опустился на колени и прочитал в свете молний:
ПРИ ПОСЕЩЕНИИ ЗВЕРИНЦЕВ
ПРОСЬБА СОБЛЮДАТЬ ОСТОРОЖНОСТЬ.
ЗВЕРИ МОГУТ УКУСИТЬ!
- Попался бы ты мне, - прошипел плотник, толкая плакат ногой в лужу, - я бы тебя укусил!..
Для порядка ленсман прошел немного в южном направлении, вдоль колесных следов. А Грилле привязал к хоботу булыжник и утопил его в самом глубоком месте залива Фракке.
Петрус Миккельсон всю эту ночь провел на верфи: старики уверяют, будто новые бриги притягивают молнию мачтами.
Молния и в самом деле ударила с таким громом, точно земля раскололась, но не на верфи, а где-то за спиной Миккельсона-старшего.
"Ну все, конец постоялому двору пришел", - подумал он и бросился домой.
Посреди двора лежала дуплистая яблоня, расщепленная молнией надвое.
- Видать, решила, что Миккельсонам больше не нужна копилка, - сказал Петрус Юханнес опомнившись. - Что ж, она хорошо послужила: не только на каменоломню - на целый бриг скопили.
Из ямы поднимался дымок, но Миккель спустился туда босиком и выудил невредимую книжечку в синей клеенчатой обложке.
- Так вот куда я ее засунул? - удивился отец и полистал книжечку. - Да-а, все это капитан должен знать наизусть, чтобы водить суда в дальнее плавание.
- Селенографическая долгота и пеленг четыре с половиной градуса ост? - спросил Миккель.
Отец улыбнулся и положил руку на Миккелево плечо.
Они пошли вместе к причалу.
- Мне нужен наследник, - сказал Миккельсон-старший. Такой, чтобы знал морское дело. Вот я и хотел перед отплытием послать тебя утречком заглянуть в дупло. Но коли уж так получилось - держи сейчас!
На внутренней стороне обложки отец написал: Моему сыну Миккелю по случаю его первого плавания.
Грозовая туча ушла на север; солнце выглянуло из-за Бранте Клева и осветило тысячи ручейков.
- Красивая гора, жаль покидать! Говори сразу, Миккель, коли передумаешь.
- Хоть сто Бранте Клевов будь, не останусь! - ответил Миккель.
- Тогда слетай после завтрака в сарай за топором. Сам знаешь - для чего.
Корабельщики уже намазали спусковые дорожки мылом и убрали подпорки. В последний раз над заливом поплыла лихая песня:
Прощайте! Тесны берега, как харчевня.
Эхей, нам пора! - сказал Ульса Пер.
- Пусть пенные волны рокочут у штевня.
Эхей, нам пора! - сказал Ульса Пер.
Последний канат оказался, как всегда, самый крепкий, но Миккель справился с ним тремя ударами топора. Плотник Грилле устроил салют - целую бочку дегтя с порохом подпалил на макушке Клева. А тетушку Гедду одолел насморк, и она смогла только, сидя на кухне, сыграть на органе: "Якорь поднят. В море иду!" Рухнули кормовые опоры, и бриг скользнул в воду, словно лебедь, который расправил крылья и разгоняется, чтобы взлететь.
Теперь недоставало только одного - доски с именем на корме.
- Завтра же и напишем, отец? - спросил Миккель. "Ли-лии"...
Миккельсон-старший покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Что утонуло, то утонуло.
Миккель озадаченно посмотрел на него:
- Как же мы его назовем, если не "Три лилии"?
- "Миккель мореход" - вот как! - ответил Петрус Миккельсон.
Глава тридцать восьмая
КУДА ДЕЛСЯ ВЫШИТЫЙ ЖИЛЕТ
В ту пору, когда цветет вереск и скумбрия клюет, как одержимая, Миккель Миккельсон и Туа-Туа Эсберг прошли конфирмацию в церкви.
Бабушка Тювесон, разумеется, присутствовала на торжестве - в новых очках.
И тетушка Гедда тоже пришла. Она восседала с зонтом в руках, хотя на небе не было ни облачка, и пела, по-шведски и по-датски:
Не видя света, как в бреду,
По миру дольнему бреду.
Миккель - он сидел в первом ряду и поминутно оттягивал пальцем крахмальный воротничок - невольно вспомнил Эбберовых лам. Чудно - как плохо лето началось и как хорошо кончилось!
Мимо прошел новый церковный сторож - Енсе. Возле скамейки Миккеля он нагнулся, точно поправляя голенище, а сам качнул ступней и мигнул: "Слышь, как скрипит?"
Многие ли церковные сторожа в Швеции могут похвастаться новенькими кавалерийскими сапогами? Не говоря уже о настоящей цирковой лошади! А когда Миккель после молитвы поднял голову, в его псалтыре торчала бумажка.