Я читал, а также слышал по телевидению, что в некоторых странах бывают отдельные выходные дни, приходящиеся на праздники, государственные и местные. Такая практика выглядит совершенно потрясающе с точки зрения рядового работника, и вызывает нечеловеческую головную боль у работника руководящего.
Только представьте себе — выходной день посередине рабочей недели, скажем, в среду или четверг. Представили? Здорово, правда? Теперь представьте, что Вы — начальник, скажем, отдела, и Вам надо как-то не дать поломать сложный рабочий процесс, не переплатив, при этом, сверхурочных: в бюджете отдела лишних денег просто нет, а заставить людей работать в выходной день без дополнительной оплаты — верный способ заполучить неприятности с трудовой инспекцией или профсоюзными боссами.
Еще Вы можете быть собственником большой организации, в которой все проблемы, связанные с неурочным выходным днем, уже упомянутые и производные, возникают в масштабе куда большем и неприятном. Денег на решение требуется больше, а они, как известно, не бывают лишними, дальним лесом идет настроенная логистика, работа нескольких офисов, охраны предприятий, технического персонала…
Представьте, что таких дней в году больше одного. Не только, скажем, шестое декабря, но еще восьмое марта, первое мая, и, на закуску, дней десять после рождества. Представили? Осознали?
В общем, хорошо, что такие лишние выходные бывают только в странах, выбравших странный и противоестественный, так называемый «социальный», путь развития. Не у нас.
Лично мне и прямо сейчас такой выходной и не потребовался бы, потому, что ровно неделю назад начались летние каникулы, и меня, как профессора, они настигли с той же неизбежностью, что и моих студентов.
Требовалась, конечно, некоторая административная работа, но ее я радостно, как и всегда, спихнул на заместителя: его семья, состоящая из него самого, белой масти жены и семи разновозрастных щенков, во-первых, полностью выгребала все невеликое жалование, и, во-вторых, постоянно требовала от отца повышенного внимания.
В этом смысле, заместителю не мешали сверхурочные и дополнительные часы работы, и я ему эти часы предоставил: немного повышалось жалование и появлялся совершенно законный повод проводить на службе больше времени, чем дома.
Звонка Эдвина я ждал всю первую неделю каникул. Питался рыбой, картофелем и кефиром, хотя страшно хотелось запить элем добрый сандвич с курицей. Проигнорировал пятничную пьянку в «Поросенке», огорчив всегдашних собутыльников и порадовав вынужденной трезвостью домового духа. Сводил Рыжую-и-Смешливую в кафе, в котором подают исключительно тортики и мороженое и не наливают ничего, кроме чая, кофе и шоколада. Записался, от нечего делать, на занятие анонимных алкоголиков — правда, на само занятие не пошел.
Неделя выдалась вполне ничего себе, и даже пару раз возникала малодушная мысль о том, что пусть так само и идет, вроде неплохо получается…
Однако, Эдвин, все-таки, позвонил.
- Шалом, дружище! - заявил говорильник элофона голосом моего неугомонного друга. - ты ждешь от меня новостей, и таки у меня их немножечко есть!
Я насторожился. Возникла даже мысль о том, что Эд прямо сейчас говорит под контрольным воздействием: некоторые вещи обсуждать по открытой линии не стоило совершенно точно.
- Наша проблема имеет больше одного метода разрешения, но это мы с тобой обсудим лично. - собеседник сразу же развеял возникшие было сомнения. - там же, где в прошлый раз, помнишь? Столик я уже заказал, на через час. Успеешь?
Я успевал, ну и успел.
Друг мой сегодня был одет легко и легкомысленно: вместо привычного черного костюма о пиджаке, застегивающемся на неправильную сторону, его наряд составляли белые парусиновые шорты и такая же, белая и парусиновая, рубашка. Традиционную шапочку, черную и плотную, заменила ее более легкая версия — темно-зеленая, вязаная и украшенная тремя гоблинскими рунами.
- Нравится кипа? - спросил он вместо приветствия. - Сегодня пришла посылка, ребята из Цахал подарили. Теперь буду носить.
Странные связи Эдвина с еврейским государством (которое половина атлантиков называла, по привычке, гоблинским, хотя собственно гоблинов среди евреев меньше десятой части, евреи — это вообще не про кровь, а про религию) давно стали притчей во языцех.
Сам Эдвин не носил в себе ни капли гоблинской крови, с огромным удовольствием отмечал вообще все доступные религиозные праздники, от христианского Рождества и мусульманского Курбан-Байрама до марксистского Дня Весны и Труда, но, время от времени, вспоминал о корнях своей матушки. Матушка была, во-первых, галахическая еврейка, и, во-вторых, наглухо светский человек, полностью отрицающий любую связь свою с коленами Народа.
«Мы должны исправлять ошибки предков, а не усугублять их» — цитировал, кажется, детского писателя Эдвин. «Мама отрицает, что она полностью да, но почему я должен делать то же самое, если я немножечко не она?»
В общем, подарку боевых еврейских военных, более полувека успешно гоняющих по палестинским пескам родственный, но родства не признающий, арабский народ, следовало немедленно обрадоваться и зримо позавидовать: любая другая реакция обязательно вызвала бы жгучую обиду.
- Ух ты, крутая штука! - я сделал вид, что мне очень интересно. Впрочем, на этом ритуальная часть общения завершилась, и Эдвин сделал то, ради чего мы и встретились: поставил поглощающий купол и перешел к делу.
- Значит, так, друг мой мохнатый. Ребята очень постарались и нашли того босяка, который тебе сделал нехорошо и даже ой, и это первая плохая новость: он таки не босяк! - Эдвин активировал маголограмму и одним плавным движением развернул морок ко мне лицом. Лицо, показанное в мороке оказалось так себе, несимпатичное, хотя и очень ухоженное. Ниже лица был хорошо заметен докторский халат и висящий на шее фонендоскоп. Я немедленно узнал давешнего собеседника и почти собутыльника: даже показалось, что в воздухе пахнет сладеньким девочковым элем.
- Вижу, персона знакомая, так? - мой друг вопросил очевидное.
- Видел его один раз. Тогда, в пабе, ну, ты понял. - название паба, в силу обострившейся религиозности друга, я упоминать не стал: верующим евреям неприятно упоминание свиньи, которую они считают нечистым животным, а поросенок — вполне свинья,
- Так вот, это Конор Мэлоун, глава ассоциации врачей Северной Европы. Заодно он заместитель министра здравоохранения в Северном Евросоюзе, специалист крутейший, но персона исключительно скандальная и публичная. - Эдвин взмахнул жезлом. Фотография, проявленная мороком, поменялась, и лучше бы она этого не делала: на следующей картинке тот же Конор Мэлоун оказался почти без одежды, весь в цветастых перьях, и выглядел, как экзотической породы петух. - И да, он содомит.
- Убивать его не стоит. - я не то, чтобы всерьез собирался решать проблему наиболее радикальным способом, но некоторые мысли вокруг ментальной сферы витали. - Это твоя вторая плохая новость?
- Да, это она. - согласился Эдвин. Ни убивать, ни как-то еще воздействовать силовыми методами. Жалко, что у него нет прадедушки-нациста, а то можно было бы попросить о дружественной услуге ребят из Меча Гедеона… Впрочем, тебе это не нужно. - Мой друг одним хлопком свернул морок. - На этом все (две) плохие новости закончились, и начались, как мне кажется, исключительно хорошие.
Я весь обратился во внимание.
- Хорошая новость состоит в том, что этот твой Мэлоун, конечно, содомит, но не до такой степени, чтобы накладывать заклятие с условием на неснимаемость. Снять — можно, Королевский Госпиталь в Дублине вполне должен справиться.
- Это, по-твоему, хорошая новость? - шерсть на загривке приподнялась сама собой. - Ты забыл сразу о двух обстоятельствах! Во-первых, я все еще чертов иммигрант, вид на жительство — не подданство Королевства, страховка у меня, скажем так, не лучшая из возможных. Во-вторых, я примерно знаю, сколько стоят процедуры высшей медицинской магии, если их не покрывает страховка, и полумиллиона еврофунтов у меня попросту нет!
Вообще, Эдвин — парень эмоциональный. Эмоции его легко читаются, видимая их часть настроению соответствует полностью, и я ждал, что он, как минимум, устыдится. Не дождался: мой друг сиял, как недавно отчеканенный золотой соверен (один такой у меня, как раз, имелся: был куплен с нетрезвых глаз в местном отделении банка).
- Если ты имеешь мыслей об то, что твой друг поц и босяк, то ты имеешь их зря! Все рассчитано, все очень вовремя, даже твой отпуск, который, на самом деле, каникулы! - Эдвин снова развернул голограмму. - На, читай!
Я вгляделся в морок. Сейчас он демонстрировал страницу советского информатория, переведенную на гэллах встроенным переводчиком: читать было сложно, но можно.
- Официальный раздел министерства здравоохранения СССР… Так, понятно, перечень льгот, основание получения иностранными гражданами… - я оскалил зубы. - Эдвин, ты сошел с ума? Решать проблему рыбной диеты поездкой на ту сторону Рассвета? Нет, дружище, давай просто закроем тему, это не та проблема…
- Зубы спрячь. - Эдвин навис над столом, и, заодно, надо мной. Веселое и жизнерадостное выражение лица его сменилось на что-то, до ужаса напоминающее своей непреклонностью гранитную скалу: не знай я, что мой друг — однозначный и стопроцентный хуман (мы, псоглавцы, такие вещи обязательно чуем), наличие в его жилах тролльей крови показалось бы мне очевидным.
Зубы пришлось спрятать. Заодно сам собой поджался хвост, прижались к черепу уши, а морда — я видел, как это выглядит со стороны и помнил ощущение — осунулась и приняла виноватое выражение. Реакция на более крупного и агрессивного хищника во всей красе, м-мать…
- Успокоился? - он еще раз посмотрел на меня, понимаете, своим особым взглядом, и продолжил.
- Твоя идиосинкразия на еду и мнимая аллергия — это цветочки. Внешний эффект, шумовая завеса, скрывающая грозящую беду. Не догадываешься, о чем я? Так я тебе объясню! - мне внезапно захотелось убежать и спрятаться: таким друга я не видел ни разу, и в то, что грозит мне именно беда, поверил сразу и до конца.
- Ты знаешь, откуда вообще берутся содомиты? Кроме тех ничтожных долей процента, которые уже рождаются с отклонениями, и тех, кого старшие дяди успевают совратить в нежной юности?
Я застыл, пораженный догадкой.
- Да, именно! Друг мой, если тебя вылечить — или, как минимум, не начать лечить в ближайшие три месяца, мы будем иметь уникальный пример, первого в письменной истории содомита-псоглавца! Или, как вариант, ты просто и необратимо сойдешь с ума: поразившее тебя проклятие, рассчитано, все же, на хуманов. - Эдвин уже смотрел на меня сочувственно, и даже с ноткой жалости. Мне, впрочем, было уже не до его сопереживания: я прокрутил внутри ментальной сферы события последних дней, и действительно почуял неладное.
Последние несколько дней… В общем, тянуть к симпатичным мальчикам меня не стало (было рано, да и я бы сам заметил), но относиться к проявлениям, скажем так, женственной мужественности я стал определенно лояльнее. Видимо, страшное (без дураков) проклятие понемногу начинало действовать: я сходил с ума.
Мы, антропокиноиды, страшные гомофобы, все и поголовно. Несколько лет назад, на пике волны повсеместного признания прав извращенцев, нас даже предлагали поразить в правах: где это, мол, видано, чтобы целая человеческая раса отказывалась баловаться некогда противоестественными, а теперь — законными и одобряемыми, способами?
В отдельных странах, входящих в Содружество, даже предлагали охолащивать псоглавцев-мужчин, и, соответственно, стерилизовать наших женщин, но дальше громких заявлений дело не зашло, а вскоре и сама противоестественная волна схлынула, оставив, впрочем, куски радужной пены.
Об такой кусок, закаменевший до плотности базальта, я и споткнулся. Проблема оказалась куда страшнее, чем я полагал, и требовала, конечно, немедленного решения.
- На самом деле, тебе повезло сразу два раза. - Эдвин чуть убавил серьезности и даже немного улыбнулся. - Сначала в том, что у тебя такой замечательный друг.
Везение, если не принимать во внимание непредставимую бредовость исходной ситуации, получилось колоссальное.
Прямо сейчас, в эти самые дни, Советы разворачивали какие-то грандиозные работы, напрямую связанные с изучением то ли вечной мерзлоты, то ли интегрированных в нее мегапагов, то ли и того, и другого сразу — неважно.
Важное заключалось в том, что им, Советам, срочно требовался хороший специалист, желательно, с мировым именем или около того, обязательно практик, готовый ехать на полтора месяца в край холодного солнца и вечного снега, то есть — буквально я.
Мне в этой ситуации было интересно, во-первых, бесплатное медицинское обслуживание. Советский Союз — государство странное, экономически невозможное: ни в одной экономике мира не может быть свободных ресурсов в количестве, достаточном для обеспечения поголовного здравоохранения, даже и в случае сложного лечения, как магического, так и консервативного.
Да, если верить прессе, зубы там лечили без наркоза, в палатах лежали вдвадцатером, оперировали ржавыми ножами и щипцами образца позапрошлого века, но больные, вопреки всему, прекрасно выздоравливали: когда человек действительно хочет жить, медицина бессильна.
Контракт с организацией, носящей невероятное название Vsesojuzny Tsentr Arkheologicheskikh Issledovanij, переводящееся на человеческий язык примерно как «департамент археологии», подразумевал временное, но такое желанное, включение меня в орбиту беспощадной русской медицины.
Во-вторых и не в-последних, Советы предлагали отличную оплату. Электрический абак, который есть в моем элофоне, выдал, при конвертации rubly в еврофунты сумму, которой лично мне будет достаточно для приобретения снимаемого дома в собственность, а значит — моментального получения чаемого подданства Королевства Ирландия.
В-третьих, вся эта история означала, что мой огромный опыт и профессиональные знания будут, наконец-то, востребованы не для обучения студентов, у которых не хватило интеллекта и средств для поступления на более перспективную специальность, но в деле настоящем и полезном, чем черт не шутит, всему человечеству.
Подвох заключался в том, что хороших специалистов в мире было больше одного: любой из коллег-конкурентов мог принять открытый контракт советской организации в любой момент, оставив меня с голым хвостом и прогрессирующим сумасшествием худшего возможного толка.
- Эдвин, а с чего ты решил, что на эту лакомую позицию примут именно меня? Я, как минимум, больше теоретик, чем практик, не знаю русского языка, не в курсе последних разработок советских ученых в этой области, да и потом, должно же быть собеседование, ну, там, я не знаю… Благо только, что каникулы продлятся около двух месяцев, а потенциальный контракт — срочный, на полтора.
- Возвращаемся к неоспоримому тезису о том, что у тебя отличный друг, с которым тебе очень сильно повезло. - Эдвин посмотрел на меня одновременно ехидно и устало. - Ты ведь помнишь, как несколько дней назад подписывал доверенность на право представления тебя на международных переговорах? Не помнишь, провалы в памяти?
Друг внезапно извлек из-под стола объемистый портфель: в таких, как правило, носят бумажные документы младшие банковские клерки.
- Вот тебе авторучка, вот пергамент. Твои реквизиты, кажется, напечатаны верно? Подписывайте, dorogoj tovaristch professor!