- "Слово о полку Игореве".
- Сонатный цикл, сюита?
- Пока фрагменты.
На следующий день Ладя вновь встретился с Чибисом, сказал ей:
- Пошли ко мне, покажу тебе вещи, может быть, получишь настроение для своих фрагментов, - настоящие русские мечи.
- Опять что-то придумываешь? - улыбнулась Оля.
- Придумываю? - Ладя схватил ее за руку. - Идем!
Оля долго стояла перед мечами, щитом и кольчугой. Когда все это висит в музее, то и остается в чем-то музейным, официальным, а тут Ладька снял со стены меч и протянул его Оле.
- Подержи попробуй.
Оля взяла меч двумя руками. Рукоятка с набалдашником и перекладиной, широкое массивное лезвие. Оно было расчищено, и Оля могла разобрать клеймо из уставных кирилловских букв.
- "Коваль Люгота" или "Люгоша", - сказала Оля. - Это значит "Кузнец Люгота" или "Люгоша". И вот еще написано: "Прут битвы" и "Огонь раны".
- Меч сделан не позже двенадцатого века, - сказал Ладя. - Мне брат объяснил.
- "Слово о полку Игореве" тоже написано в двенадцатом веке, так предполагают. - Оля попыталась приподнять меч.
- Откуда ты знаешь древнерусский? - удивился Ладя.
- Я читаю летописи.
- Ну ты даешь! - только и мог сказать в восхищении Ладька.
- Я хочу знать, когда в Древней Руси появился орган.
- Ты что? - удивился Ладя. - Органы в Древней Руси?
- Это был народный инструмент варган, переносный, совсем маленький, как шарманка. На нем играли на гуляньях, на свадьбах.
- Чудно.
- "Орган - сосуд гудебный, - сказала Оля, - бо в теле яко в сосуде живет". Написано в Азбуковнике и Алфавите. С органом боролась церковь, как она боролась со скоморохами. - Оля приподняла меч и поводила им из стороны в сторону.
Ладька смотрел на Олю и думал, как она незаметно и спокойно ушла далеко от всех, самостоятельно и интересно. Оля осторожно положила меч на ковер, и он теперь лежал у ее ног.
- А потом органы появились и в царских "потешных хоромах", были украшены узорами и знаками, как этот меч. Играли на них посадские люди и крепостные крестьяне, приписанные к Оружейной палате. Они были нашими первыми русскими органистами.
Ладька поднял с ковра меч и повесил на прежнее место рядом со щитом и кольчугой.
- Я знаю, почему пропал Андрей, - вдруг сказала Чибис.
- Почему?
- Он должен побыть один. Он боится снова взять скрипку, и я его понимаю. - Оля помолчала. - Он сейчас совсем не доверяет себе.
Ладька опять ударил по щиту, и щит опять зазвенел глухо и тревожно.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Андрей жил в этой комнате, отгороженной фанерой от части коридора, в "банановой роще" - тахта, стол-рама, вместо стульев подушка на полу, сковородка-часы, только отклеились некоторые цифры, вырезанные из бумаги, в углу - стопка книг и журналов. Андрей подобрал себе "Юность" за весь год и начал подряд читать.
Андрею было хорошо в старом деревянном доме на тихой московской улице. Ему нравилась бесшумная мать Вити Овчинникова и сестры Вити, старшая девочка Витя и младшая девочка Витя. Андрей позвонил из автомата своей матери и сказал, чтобы она его не искала, домой он пока не вернется. Ему надо пожить одному. Ее он просит только об одном - отнести в Госколлекцию Страдивари. Потом он встретился с Петром Петровичем и взял у него взаймы денег. Петр Петрович был рад, что мог хоть чем-то быть полезным Андрею в эти дни. Принес он ему и чемодан с необходимыми вещами. Передала мать. Среди вещей лежали ноты и зачетная книжка.
Андрей позвонил Валентину Яновичу. Этот звонок он откладывал до последнего: боялся звонить, не хотел обидеть профессора просто по-человечески, что вот пропал и не является.
- Это не разговор для телефона, - сказал Валентин Янович. - Но вы должны быть там, где сейчас лучше для вас.
- Мне лучше не в консерватории, - сказал Андрей. - Я потом приду в консерваторию.
- Понимаю и не настаиваю. Но вы, пожалуйста, не забывайте, что должны уметь приносить пользу другим раньше, чем самому себе. Талант принадлежит государству, это собственность государства. Пожалуйста, Андрей, очень прошу вас помнить об этом даже сейчас.
Андрей знал, что ему могли говорить хвалебные слова, может быть, восторженные, но он их уже не стоил, он им не соответствовал.
Совсем недавно ему казалось, что он держит скрипку, и висок его повернут к солнцу, только к солнцу, и что это навсегда.
Он лишился всего сразу. Ладька снова впереди, без усилий, без поражений, совсем как прежде, в детстве. Легко пришел туда, где Андрей не удержался, тут же потерял все. Андрей хотел победителем встретить Ладьку, а встретит побежденным. Его победили обстоятельства, а Ладьке никаких обстоятельств для победы не нужно. Он просто жил. Андрей все время что-то преодолевал, за что-то боролся. Добивался, а не просто жил. Постоянные усилия, пока не взмокнешь и не повалишься, и обязательно на последнем отрезке прямой. А если и придешь первым, то определить это можно будет только с помощью фотофиниша, а не так, когда ленточка рвется у тебя одного на груди и трибуны вскакивают в едином порыве восторга перед победителем.
Андрей вдруг начинал ненавидеть Риту, что она была, что она существовала, что она встретилась ему на пути! Что она отняла у него все, и его самого, теперь он один, а ее нет. Она не имела права так поступать, она не имела права не жалеть себя, не беречь, жить такой жизнью, какой она жила. Она обманывала себя и обманывала его, не говоря, как она серьезно больна. Опасно больна. Поступила в институт, наверное, по чужой медицинской справке.
Рита постоянно присутствовала в этой комнате. Горела ее любимая лампочка в номерном знаке. Она сидела на тахте, подвернув под себя ноги, держала маленькую чашку с колониальным чаем. Внизу у тахты стояли туфли. Ноги она закрыла широкой юбкой. И чтобы присутствовали все свойственные этой комнате вещи, настроение, а вверху на крыше висел бы скворечник. "Чаепитие с хозяйством".
Когда Андрей пришел к матери Вити Овчинникова и попросил разрешения побыть в этой комнате, мать Вити не удивилась. Она просто сказала, что это замечательно, а потом уговорила Андрея остаться на то время, пока ему будет здесь хорошо.
Андрей остался и был благодарен за то, что Витина мать не задавала никаких вопросов. Его встретили старшая девочка Витя и младшая девочка Витя, как они встречали Риту, когда она сюда приходила. Ни о чем не спросили, а только улыбнулись, и младшая сказала: "Я вас помню". Младшая училась уже в седьмом классе, старшая - в десятом. Младшая носила челку, подрезанную над самыми бровями, посредине челка распадалась, и был узенький просвет. Он как будто остался от недавнего детства, как бывает белая метка у маленьких лосят. У старшей была тяжелая коса и карие глаза с бронзовыми искрами. Она уже серьезно занималась изучением английского языка и собиралась после десятого класса поступить на курсы бортпроводниц. Купила пластмассовую посуду, которой пользуются в самолетах, и училась с нею управляться. Заставляла всех в доме есть из такой посуды. Андрей тоже ел. Старшая Витя говорила, что все движения у нее должны сделаться автоматическими.
Андрею казалось, что во многом она пытается подражать Рите, в особенности в походке. На улице это было отчетливо заметно. У нее была почти такая же авиационная сумка, и она почти так же накидывала ее ремешок на плечо. Голову она держала высоко, как Рита. И руками почти не размахивала, когда шла.
Андрей легче чувствовал себя с младшей. Младшая была тише и мягче сестры, и Андрей понял, что она похожа на свою мать, и, очевидно, с каждым годом это будет проявляться все сильнее.
Часто с младшей девочкой Андрей ходил на Палашовский рынок. Они шли переулками, и Андрей был спокоен - никого из знакомых он не встретит. Ему вообще не хотелось выходить на бульвар, он боялся быть там. Только однажды, когда Андрей вышел к Никитским воротам, он увидел Гусева с композитором-полифонистом. Гусев тащил огромную папку, а композитор был, как всегда, нестрижен. Андрей почти наскочил на них, но они не обратили внимания, потому что Гусев что-то возбужденно говорил, а композитор наклонил голову и внимательно слушал.
На Палашовском рынке Андрей и младшая Витя покупали картофель, иногда морковь и лук. Витя отыскивала еще какую-нибудь старушку посимпатичнее, которая торговала солеными огурцами, просила взвесить один огурец и потом с удовольствием его грызла.
Андрею нравились походы на рынок. Никогда прежде Андрей не ходил ни в какие магазины и тем более на рынки, этим всегда занималась мать. Андрею полагалась только скрипка. Ничего отвлекающего. Теперь он брал большую плетеную кошелку, и они с младшей Витей отправлялись на рынок, а попутно и в булочную.
По дороге они разговаривали. Вначале девочка каждый раз рассказывала Андрею о своей школе, о том, как она работает пионервожатой в четвертом классе "Б", как готовится поступать в комсомол, как участвовала в соревнованиях по гимнастике (ее любимый снаряд - брусья) на первенство района. Но вот Андрей заговорил о Дубровнике, о конкурсе. Он ведь никому еще не рассказывал, как было в Югославии. И теперь так случилось, что первым слушателем в Москве оказалась девочка Витя. Ей было интересно все: и как выглядел атриум - передний двор княжеского дворца, окруженный портиками; как вытаскивают запечатанные конверты с номерами; кто из конкурсантов за кем будет выступать; как нелегко справиться с незнакомым залом, с его акустикой, преодолеть страх, потому что борешься с именитыми соперниками; как потом, когда пройдешь два тура, приятно чувствовать себя уверенным, что и ты скрипач международного класса и, главное, что ты можешь победить, и теперь совсем реально.
Андрей рассказывал, как перед последним туром он вечером плавал в море. Адриатическое море очень соленое, и плавать совсем легко. Луна над тобой, звезды, башни древнего города. Он долго плавал, чтобы устать и чтобы потом сразу уснуть и быть наутро совершенно свежим. А если будешь совершенно свежим, то и музыка твоя будет совершенно свежей, хватит на нее и смычка, и пальцев, и нервов, и дыхания.