Я заметил: если слово кончается на «ист», то оно всегда какое-то широкое. Его можно целый день объяснять и так и не объяснишь до конца. Легче эти слова разделить на хорошие и плохие, но и то не все. Коммунист — это хорошо, капиталист — плохо. А идеалист? Кто его знает? Пожалуй, не так плохо, но и не очень чтобы хорошо.
Кирилл Петрович такое знание слов называет пассивным и старается, чтобы побольше слов перешло в наш актив. А одно слово мы и сами в наш актив перевели: формалист.
Мы его часто слышали и знали, что это плохо. Формалистов по радио и в газетах клеймят позором чуть не каждый день. Но попроси нас растолковать, что это такое — запутались бы.
Вообще задал нам Васька задачку! Не я один — все, наверно, ломали голову, как стать формалистами, чтобы по-формальному относиться к Борьке Шилову. И не придумали бы, но уж очень злы мы на него были, потому и получилось все-таки, хоть и не сразу. Пришлось нам для этого организовать тайком от Шилова КЛЮФ. Могу спорить — не расшифруете! Но уж ладно — помогу! КЛЮФ — это Клуб юных формалистов.
Как только мы его организовали, так этот самый формализм и зашевелился — дал о себе знать. Как по рельсам покатился!
Какой же клуб без правления? Выбрали мы правление — получился ПРАКЛЮФ. Но ведь ни одно правление не бывает без председателя! По совместительству назначили Ваську Лобова председателем. Вот вам и ПРЕПРАКЛЮФ! Новая должность.
Все наши предложения стекались в КЛЮФ, а там их сортировали и отбирали те, от которых пахло формализмом. И еще была одна забота: запрещать очень ядовитые и обидные предложения. Хотя теперь-то нам ясно: любой формализм ядовит, как сок мухомора.
Дождались мы того дня, когда Борька Шилов дежурил по классу. Обязанности дежурного простые: чистота, конечно, чтобы доска вытерта была, мел и тряпка на месте, чтобы на перемене проветривать класс. Но форточки редко кто из дежурных открывал. Зачем возиться даром — у нас же не курят. Борька тоже форточки не открыл.
Начался урок — английский язык. Сидят девчонки — разомлевшие совсем, как после горячей ванны. Платочками обмахиваются. У мальчишек платков ни у кого нету. Мы учебниками, как веером, работаем. Отфыркиваемся, точно в тропиках. А англичанка у нас странная: ее легко в чем хочешь убедить можно. Посмотрела она на нас, воздух понюхала и говорит:
— Да! Жарко в классе, душно.
— А кто сегодня дежурный? — спросил кто-то распаренным голосом. — Наверно, форточку не открывал?
— Да-да! — подхватила англичанка. — Кто дежурный?
Борька Шилов встал.
— Вот видишь! — упрекнула его англичанка. — Из-за твоей небрежности страдают твои же товарищи! И у меня голова начинает побаливать…
Скажете, мы нехорошо поступили? Извините! Дежурный должен открывать форточки? Должен! Так что — все правильно! К нам не придерешься!..
И еще один спектакль мы на уроке по английскому провернули. На других уроках нельзя. Другие учителя сразу бы раскусили нашу хитрость…
Самописка — вещь хорошая, когда пишет. Но часто в самый важный момент она перестает писать. Что с ней делать? Не разбирать же по частям на уроке! Почти все встряхивают ее, как градусник, чтобы чернила на перо выползли. А когда чернил много, то они не только на перо, и на пол летят.
Сидим, значит, на английском, записываем под диктовку вопросы, на которые нужно дома ответить. Видим, Борька свою самописку встряхивает.
— Шилов! — громко говорю я. — Не надо! Нельзя!
— Что случилось? — спрашивает англичанка.
— Он школьный пол, — говорю, — чернилами пачкает.
— Шилов! — с укором произносит англичанка. — Что сегодня с тобой?
— Разрешите? — встает Катюша.
Берет она с доски мокрую тряпку и старательно вытирает пол около парты Борьки Шилова.
— Спасибо! — говорит ей англичанка. — А тебе, Шилов, стыдно!
А Борьке не стыдно, а страшно. Он на эту тряпицу в Катюшиной руке, как на змею, смотрит.
Тоже, скажете, нехорошо? А я у вас спрошу: дома вы чернилами пол пачкаете? Нет? А в школе, выходит, можно? Нельзя! Так что не придирайтесь!.. Все точненько!..
Мы еще в пятом классе два решения вынесли. Если спор какой-нибудь идет или что-нибудь очень заинтересовало, мы выбираем того, кто хоть капельку в этом вопросе разбирается, и даем ему задание: выяснить все, почитать, расспросить и потом доложить на сборе. Здорово получалось, потому что за дело брался тот, кому это интересно.
А второе решение такое: каждому в день рождения дарить большую фотографию всего класса с именинником в центре — в круглом окошечке. У меня уже три таких фотографии — из пятого, из шестого и седьмого класса. Но не думайте, что мы каждый год по двадцать семь раз фотографировались всем классом. Мы снимаемся один раз в начале учебного года. Заказываем двадцать семь карточек с круглым пустым окошечком в центре. Все они хранятся в школе. Когда наступает день рождения, именинник приносит из дома какую-нибудь свою фотографию. Мы ее обрезаем и вклеиваем в пустое окошечко. Каждый получается на карточке в двух видах: маленький — со всеми и крупный — в центре.
Оба эти решения очень нам нравились. А вот что получилось, когда их начал выполнять КЛЮФ…
Весна. Журналы весенние советы печатают. Вычитала Катюша в журнале «Здоровье» про сморчки и строчки. Уж очень эти грибы расхваливают! Они садовые первые растут — в мае и даже в апреле. Пришла Катюша в школу и спрашивает:
— Кто сморчки ел?.. Говорят, оч-ч-чарованье!
Никто, оказывается, не едал ни сморчков, ни строчков. Даже Костя Сажин их не нюхал, а уж он-то известный грибник! Многие и не слыхали про такие грибы, а кому-то отец говорил, что это и не грибы, а поганки и есть их нельзя.
Заспорили. Тут Васька Лобов и предложил дать поручение: разведать все про эти спорные грибы, а еще лучше — достать хоть один и показать нам в живом виде. Все, конечно, про Костю Сажина подумали. Но кто-то из правления КЛЮФа крикнул:
— Поручить Борису Шилову!
— Почему мне? — возразил Борька. — Я даже белые ни собирать, ни есть не люблю! А Костя — знаток этого дела!
— Что ж! — говорит Васька. — Есть два предложения: Шилов и Сажин. Будем голосовать в порядке их поступления. Кто за Шилова?
Все проголосовали, кроме самого Борьки.
— Явное большинство! — объявил Васька и руками развел. — Ничего не поделаешь! Таково мнение коллектива… Сколько тебе дней на подготовку надо?
— Неделю! — буркнул Борька.
Спорить он побоялся. Понял: эти грибы — из той же оперы, что и форточка, и чернила. Значит, ничего не докажешь, никого не переубедишь, а выговор схлопотать можно. И формулировочка готова: за отказ выполнить поручение. И не отвертишься! Отказ налицо? Налицо! Получай выговорок! Формализм — штука гибкая!..
Представляю, как Борька готовился к этому сбору. Все, наверно, книги про грибы вызубрил! Если он их просто не любил раньше, то теперь ненавидеть должен! Но это его дело, а задание — заданием: вынь и положи!
Но он сделал такое, чего никто не ожидал. Он купил на рынке и принес на сбор в газете три сморчка и три строчка. Выложил на стол и смотрит, довольный, на нас. Хотел удивить и удивил, конечно: и я и многие другие первый раз в жизни такие грибы видели. Но у нас формализм был отрепетирован. И хотя случай с живыми грибами не предусматривался в программе, мы нашли правильный ход. Любопытство спрятали и так небрежненько взглянули на его грибы. Катюша нос сморщила. Кто-то подошел к столу, колупнул коричневую шляпку сморчка и отвернулся.
— Ясно! — говорит. — Напрасно ты стол выпачкал!
— Не ясно! — загорячился Борька. — Я сейчас расскажу вам, тогда ясно будет!.. Это интересные грибы!
По классу шумок пополз: «У-у-у-у…» Не надо, мол! Надоело! Время дорого! Нечего его на пустяки тратить!
Встал Васька, спрашивает:
— Чего заукали? Не хотите, что ли?
— Не хотим!
— Ну их — грибы эти!
— Есть темы и поважнее!
Борьку даже затрясло, а Васька его по плечу похлопал, похвалил:
— Молодчина! Я отмечу у себя, что задание ты выполнил с честью! По-пионерски!.. Сбор объявляю закрытым!
Мы к дверям потянулись. На стол с грибами больше никто не посмотрел и ни одного слова про грибы не было сказано.
Борька как сморчок сморщился.
— Что же мне, — спрашивает, — делать с ними?
— Выкинь ты их в помойку! — советует Васька. — Заверни и выбрось, когда из школы выйдешь. А галочку напротив твоей фамилии, не бойся, я обязательно поставлю! Жирную!..
За неделю до Борькиного дня рождения, как и у всех перед именинами, мы попросили у него карточку. Зачем — вы знаете: чтобы поместить ее в центре большой общей фотографии. Борька обрадовался. Он думал, что мы нарочно не вспомним про его день рождения. А мы вспомнили. Доволен был страшно: надеялся, что нам надоело играть в формализм. Но рано он радовался.
У нас так заведено: в день чьего-нибудь рождения все приходят в школу за полчаса до начала занятий. Имениннику торжественно вручается дарственная фотокарточка и пустой альбом. Каждый дает ему еще конверт без марки, а в нем — листок с пожеланием. Читать до уроков эти пожелания некогда — полчаса пролетают за секунду. Именинник читает их на уроках. Он садится отдельно — за пустую заднюю парту и наслаждается дружескими посланиями.
И все учителя уже знают: раз сидит кто-то сзади и праздничный он, раскрасневшийся, и глаза у него блестят, — значит, именинник там сидит и лучше его в этот день не вызывать к доске. Ему многое в этот день прощается. Иногда он читает, читает письма — их ведь двадцать шесть — и как захихикает в тишине. Смешное что-то ему написали. И весь класс — ха-ха-ха! А учитель или учительница понимающе улыбнется и ведет урок дальше.
Да, я про альбом забыл, про пустой. Он почему пустой — чтобы потом все наши пожелания в него вклеить и хранить вечно. У меня их тоже три — столько, сколько и фотографий. Жалко, что не с самого начала — не с первого класса мы их придумали. Не альбомы это, а волшебные зеркала: видно, кто и как к тебе относится. И хотя все пожелания, конечно, хорошие, но прочтешь и сразу чувствуешь: от души написано или просто так, для приличия. А еще бывает видно, с кем ты раздружился за год, с кем сошелся, кому из девчонок понравился, а которая и видеть тебя не может. И себя в этом зеркале разглядеть не трудно. Если в трех или четырех записках пожелают одно и то же, к примеру, не задирать нос — так и знай, что тебя считают задавалой.
В Борькин день рождения все пришли за полчаса до звонка. Васька торжественно вручает ему альбом, фотографию, а мы кладем перед ним запечатанные конверты с пожеланиями. Все идет, как положено: и улыбки, и шутки.
Посмотрел Борька на фотографию и видит: в центре, в круглом окошечке — не он, а какой-то незнакомый парень. И потух Борька сразу, как костер от ведра воды.
— Это, — говорит, — не я… не моя…
Заглянул Васька на фотографию, за голову схватился.
— Ай! Надо же!.. Это мы перепутали — не тебя засунули! Как мы не доглядели!.. Но ничего! Ты уж потерпи — завтра на тебя обменяем!
Борька сел за парту, уложил конверты в стопу, выровнял их.
— Я, — говорит, — ребята, больше не могу… Не железный… Хотите — перейду в другую школу?
— Нет! Не хотим! — ответил Васька и объявил: — КЛЮФ с этой минуты распускается! Навсегда!
Он взял карточку с чужим парнем, разорвал ее и вытащил из портфеля другую — с Борькой в центре.
— Теперь, — говорит, — поздравим нашего именинника по-настоящему!
Все, кто смог, дотянулись до Борькиных ушей и по команде легонько дернули за них четырнадцать раз — ему четырнадцать лет стукнуло. А на уроках он сидел за пустой задней партой и читал наши пожелания. Всякое там было, но все от души. Не знаю, вклеит ли он их в альбом, но помнить будет долго. Да и мы этот КЛЮФ на всю жизнь запомним. Страшное это дело — формализм. Он не хуже кирпича голову проломить может!..