Весь следующий день был заполнен переживаниями. Во-первых, я беспокоилась за Льва — как он там справляется с истериками родственников? — во-вторых, раздражалась на коллег, которые засыпали меня вопросами о нём и пытались выведать, что случилось, чуть ли не силой. В-третьих, Фред и Джордж предсказуемо засопливились, как всегда после возвращения с моря — акклиматизация, и я волновалась ещё и за них. Обычно у мальчишек всё заканчивалось соплями и небольшой температурой, но мало ли…
До вечера от Льва не было ни сообщений, ни звонков, и чем больше проходило времени, тем сильнее я сомневалась, стоит ли мне самой звонить или писа́ть. Мало ли, может, ему не до меня? Да и вообще я ему никто, так, соседка.
Терзалась подобным образом я до девяти вечера — в девять Лев написал сам.
«Я дома, только приехал. Как у тебя прошёл день?»
От облегчения, что он всё-таки вспомнил обо мне, я едва не свалилась с кровати. И тут же, сжав телефон в руке с такой силой, что он едва не затрещал, призналась самой себе — нет, так дальше не может продолжаться. Нам со Львом надо поговорить нормально, по душам, и прояснить, что мы хотим от этих отношений. Возможно, если бы я не подслушала тот его разговор с братом, то и не заморачивалась бы, но что было, то было. И я не могла понять, зачем я Льву, если существует женщина, в которую он влюблён, и у которой, по-видимому, рушится брак. Не лучше ли бросить все силы на её завоевание, а не тратить время на меня и моих детей?
Кроме того, мне очень не хотелось, чтобы Лев, хорошенько очаровав Фреда и Джорджа, через пару-тройку месяцев бросил и меня, и их. Сейчас ещё не поздно дать задний ход, ребята, конечно, будут переживать, но я объясню. Они не маленькие, поймут. Но ещё немного — и для них это окажется слишком сильной травмой.
«Прошёл почти как вчера, в рутине. А как твои дела?»
Я и не надеялась, что Лев ответит больше двух слов. Но сосед удивил.
«Так и не расскажешь. Может, ты спустишься, Алён? Сейчас или через час, когда я пойду выводить Рема».
Я посмотрела на часы в углу экрана. Девять часов пятнадцать минут. Около десяти близнецы отправятся по кроватям, мама — смотреть телевизор, как всегда, а значит…
«Через час».
Ровно через час я, как и обещала, спустилась вниз — и вся моя решимость поговорить откровенно едва не растворилась в окружающем пространстве, когда я заметила, каким замученным выглядит Лев. Настолько замученного человека я последний раз видела лет пять назад, когда маме удаляли желчный пузырь — её лечащий врач всю ночь и утро оперировал, а потом пошёл разговаривать с родственниками пациентов, среди которых была и я. С землисто-серым лицом и красными от недосыпа глазами, тот хирург напомнил мне вампира, как и Лев сейчас.
— Как тебя укатали, — пробормотала я, подходя ближе. Погладила ткнувшуюся в ладонь мордочку Рема, потом посмотрела на Льва — и замерла, не зная, что делать дальше. Обнимать его, нет?..
Он решил за меня. Шагнул вперёд, приобнял и коснулся губ почти невесомым поцелуем, разом разбудившим во мне мечты о большем.
— Ты верно сказала — я себя чувствую укатанным, словно асфальт, — произнёс Лев тихо, потеревшись носом о мою щёку каким-то родным и абсолютно естественным жестом — так, словно мы уже тысячу лет женаты и я встречаю его после тяжёлого дня. — Думал, не выдержу, пошлю всех на… — Он вздохнул. — Чёрт, даже эвфемизм не могу придумать, дожили.
— Ого, ты знаешь это слово? — отшутилась я, аккуратно отстраняясь. От этого абсолютного чувства единения, родства и нужности было неловко, как в гинекологическом кресле. Странно сидеть в подобной позе с раздвинутыми ногами перед чужим человеком — и странно ощущать подобное к мужчине, с которым знакома четыре месяца.
— Конечно. Ты же знаешь слово «интеграл», почему я не могу знать слово «эвфемизм»?
— Слово-то я знаю, но совершенно не помню, что оно означает.
Лев улыбнулся, и мы двинулись к парку. Сегодняшний вечер казался более прохладным, чем вчерашний, но погода всё равно была ещё по-летнему тёплой, только в воздухе уже начинало сладко пахнуть увядающими листьями.
В уставшем, но уютном молчании мы шли несколько минут. Рем делал свои дела, нюхал всё подряд, пару раз нюхался с проходящими мимо собаками, и всё время оглядывался на нас — словно боялся потерять. А я смотрела на него и никак не могла решиться…
Может, не надо? Лев и так устал, а тут ещё я со своими разговорами.
— Расскажешь? — спросила я в конце концов, когда мы вошли в парк и пошли по ближайшей аллее. Несмотря на относительно ранний час — всего-то десять — она была абсолютно пустой.
— Ничего интересного на самом деле, Алён, — вздохнул Лев, поправляя свою вездесущую шляпу. — Сначала я ездил к Елизавете Андреевне, разговаривал с ней. Она дико злится на Виталика, видеть его не хочет, но Саше, само собой, на мозги не капает. Племяшка скучает по папе, но поскольку мой брат частенько ездит по командировкам, всё это пока терпимо. Я помог Елизавете Андреевне с кое-какими покупками, починил им заедающий дверной замок, а потом помчался к Виталику. — Лев замолчал, и я, поглядев на него, заметила, что на скулах у мужчины ходят желваки. — Этот идиот надрался в хлам с горя, хотя я накануне просил его держать себя в руках. Винился, рыдал, чуть ли не головой об стену стучал, говорил, что уедет куда подальше, чтобы Наташе глаза не мозолить.
— Ну, он хотя бы чувствует себя виноватым… — пробормотала я, испытывая невольную неприязнь — после рассказа Льва о случившемся перед свадьбой брата я не могла нормально относиться к Виталию.
— Чувствует, а толку? — ответил Лев чуть раздражённо, но я поняла, что раздражён он не на меня. — Всё уже случилось, слезами, а тем более пьянкой, горю не поможешь. Ему сейчас надо перед Наташей грехи замаливать, на руках её носить, а он в сопли ударился. И эти заявления — уеду… Если он уедет, то обратно уже не вернётся. Какая женщина простит, что её бросили в подобной ситуации?
Я не стала озвучивать собственные мысли о том, что для Наташи, возможно, подобное поведение Виталика — к лучшему. Она красивая, молодая, а на нём свет клином не сошёлся…
— Она любит его, — сказал Лев, будто бы отвечая на эти мои мысли. — Ей другой мужчина не нужен. Но, конечно, если Виталик сейчас оплошает…
— Ты к ней в больницу тоже ездил? — спросила я, сглотнув. Было почему-то очень страшно.
— Нет. Хотел, но она сказала, не нужно. Вещи у неё все есть, а видеть она никого сейчас не хочет.
— Даже тебя? — вырвалось невольно, и Лев покосился на меня с удивлением.
— Конечно. У нас хорошие отношения, но я всё-таки Наташе не родственник.
Я нерешительно молчала, не понимая, стоит ли начинать. Лев устал, я тоже… может, отложить? При этом я осознавала, что на самом деле все мои отговорки подчинены одной-единственной причине — я отчаянно боялась услышать от Льва подтверждение слов Виталия.
— Я хотела рассказать тебе кое о чём… — почти прошептала я, всё же решившись. Задрала голову, уставившись в небо, сглотнула, пытаясь прогнать комок в горле. Лев молчал, шагая рядом, в метре от меня, и в его походке мне слышалось спокойствие. — В тот день, когда у тебя ночевала Марина, я утром хотела прийти, чтобы поговорить. Вышла из квартиры, и тут… В общем, к тебе приехал брат, и я слышала ваш… диалог.
Лев по-прежнему молчал, а я боялась на него смотреть, поэтому не знаю, каким было выражение его лица.
— Но я хотела спросить даже не о том, правда это или нет, а… — Вздохнула. И даже воздух в то мгновение казался мне горьким. — Я хотела узнать… Зачем тебе я? И мальчишки. Ты же понимаешь…
— Я всё понимаю. — Лев говорил спокойно. Он словно не удивился ни моему признанию, ни вопросу. — Алён, это очевидно. Ты мне понравилась. Если бы мои намерения не были серьёзными, я бы не начал общаться ни с тобой, ни тем более с твоими детьми, чтобы не тревожить ваш устоявшийся уклад. Но так получилось, что несколько раз жизнь нас сталкивала, я смотрел на тебя, на них, и думал, что хотел бы иметь и такую жену, и таких сыновей.
Меня бросило в жар, а Лев вдруг остановился и взял меня за руку, заглядывая в глаза. Он снял шляпу, будто собирался в церковь, и держал её во второй руке, вместе с поводком Рема.
— Я не собираюсь играть или обманывать, — сказал он серьёзно. — Ни тебя, ни мальчишек. Я говорил тебе, что не тороплю, но не думал, что ты не понимаешь: я хочу от тебя не только секса. Я хочу создать семью.
Мне стало ещё жарче. Но всё же — кое-что было не так.
— Ты меня любишь? — спросила я тихо, чувствуя себя человеком, который собирается прыгать в пропасть вниз головой. — Любишь?
Он молчал, чуть хмурясь, но не отводя взгляда. И это молчание уже дало мне ответ…
— Алён… я не буду обманывать, как и обещал. Ты мне очень нравишься, меня к тебе тянет, я уважаю тебя и восхищаюсь тобой — твоей стойкостью, чувством юмора, жизнелюбием и отношениями с мамой и близнецами. Я хочу создать с тобой семью. Но любовь ли это, я не знаю. В конце концов, это просто слово, Алён.
Просто слово… Я криво усмехнулась, глядя в спокойное, как и всегда, лицо Льва. Что ж, теперь всё понятно. У него не получилось создать семью с бывшей женой, Наташа для него недостижима, я ему понравилась — и вот…
И ведь он не обманывает. Действительно, не обманывает. Но отчего так больно-то?
— Что у тебя было с Наташей?
Лев качнул головой. Он по-прежнему не отводил взгляда.
— Ничего, — ответил искренне, и я сразу поняла: правда. — Виталя привёл её к нам домой, когда они уже серьёзно встречались, и я не стал вмешиваться. Влюбился, как мальчишка, да. И плохо мне было. Об этом знают все, кроме неё. Я и женился в пику этой ситуации, надеялся, что семья отвлечёт, но ничего не вышло.
— И ты её до сих пор любишь.
Он чуть поморщился.
— Алён, Наташа — жена моего брата.
— Они, может, разведутся, — я пожала плечами. — Послушай… По-моему, ты совершаешь ошибку. Тебе надо обратить внимание на женщину, которую ты не можешь забыть, проблемы которой ты до сих пор решаешь, как свои, а ты вместо этого наступаешь на те же грабли. Один брак у тебя уже не получился, второй неудачный хочешь? Я непростой человек, Фред и Джордж вообще стихийное бедствие. Отвлекаем от всего мы, разумеется, хорошо, но это единственный плюс. Остальное — минусы.
— Алён…
— Давай не будем, — перебила я Льва, отпуская его руку и делая шаг назад. — С мальчишками общайся, им полезно, но не привечай слишком уж сильно. А со мной… не надо. Понимаешь, — я всхлипнула, пытаясь не расплакаться, — я уже была замужем. По любви, Лёва, по той самой, о которой пишут книги и слагают поэмы. А ты мне предлагаешь какой-то суррогат. Я не могу так, прости. Я ценю твою честность, но…
— Я понял, — сказал он так же спокойно, но его голос меня не обманул — в глазах Льва словно ураган бушевал. Но я не могла определить, какие чувства там были… разочарование — да, а что ещё? — Тебе тоже спасибо за честность. Пойдём домой?
— Да. Пойдём.
На этот раз в лифте мы не целовались. И даже не попрощались, просто разошлись по квартирам.
А ночью я долго плакала в подушку, и никак не могла остановиться…
В школу на следующий день я пошла с дикой головной болью, но в этом не было ничего удивительного — полночи я прорыдала, а вторые полночи простояла у окна, вдыхая свежий и уже почти осенний воздух и пытаясь успокоиться. С неба на меня светили большая ярко-жёлтая луна и мерцающие, холодно-белые звёзды, спокойно и невозмутимо смотрящие на то, что происходит на земле. Точно так же они смотрели на меня, когда я стояла у окна в роддоме после того, как узнала, что Антона больше нет, а Фред и Джордж позади сладко сопели в своих кроватках. Совсем другая ситуация… но чувства почему-то оказались похожи. Сейчас я тоже ощущала себя так, словно у меня вдруг умер близкий человек.
Странно. Ведь Лев не умер, да и разве он был мне близок, как Антон? Нет. Просто я, кажется, надеялась… На что? На жизнь. Обычную, счастливую. Хотела быть любимой и… да, любить сама.
Следовало это признать уже давно, но мне хватило духу только теперь — я влюбилась. Когда именно это произошло, в какой момент, я не знала, но понимала, что не ошибаюсь. Вообще глупо было объяснять все свои реакции на Льва как исключительно игру гормонов — не такой я человек, чтобы на одной только физиологии ревновать, скучать, желать увидеть и прикоснуться. Просто Лев умудрился пролезть в душу и сердце не только близнецам, но и мне.
Что с этим делать, я не имела ни малейшего понятия. Даже если бы не было этих чувств, я всё равно не захотела бы того, что предлагал Лев — взаимовыгодное партнёрство, а не брак. Ещё бы договор предложил составить… А учитывая мои чувства к соседу, я не хотела ничего подобного в двойной степени, или как там это правильно говорить, чтобы по-математически…
В общем, утром я шла на работу в состоянии полнейшей разбитости и вздохнула с облегчением, не встретив по пути Льва. Кольнуло беспокойством — может, у него опять что-то произошло? — но быстро отпустило. Что бы ни произошло, это наверняка связано не с ним самим, а с его родственниками, а это уже не так страшно.
В школе я быстро спряталась в своём кабинете и постаралась носа оттуда не высовывать до самого обеда. Ко мне иногда забегали коллеги, спрашивали что-нибудь, шутили, рассказывали про свои закончившиеся отпуска, я кивала и улыбалась, а сама мыслями была где-то далеко. И очень боялась, что в один прекрасный момент вместо очередного коллеги-преподавателя в мой класс заглянет сам Лев и предложит пообедать, но теперь уже моими бутербродами. Я опасалась видеть и слышать его в подобном нервном состоянии, а ещё — не взяла утром с собой никаких бутербродов. И теперь была вынуждена терзаться не только от любви, но и от голода.
В конце концов я позвонила маме, сообщила, что скоро приду домой, закончила с очередной архиважной бумажкой для завуча и вышла из кабинета. Покосилась на другой конец коридора — дверь класса Льва была закрыта и никто не толпился рядом. Я точно знала, что сосед был сегодня на работе, об этом сообщали забегающие, но как давно он ушёл?
Я спустилась по лестнице, кивнула охраннику, пересекла школьный двор, вышла за калитку… и буквально нос к носу столкнулась с явно ожидающим меня Львом. От неожиданности остолбенев, я ощутила, как у меня немеют ноги, а к щекам приливает краска.
— Привет, — сказал Лев, наклоняя голову. Шляпы на нём не было, и я имела удовольствие любоваться на словно охваченную жарким огнём макушку. — Я могу проводить тебя?
Ещё несколько секунд я стояла, просто глядя на соседа, и недоумевая, как он умудрился тут очутиться. Ну не караулил же несколько часов!
— Привет, — пробормотала наконец, зачем-то нервно стискивая в руках сумочку через плечо. — А ты… тут…
— Мне позвонила твоя мама, — объяснил Лев, и всё сразу стало ясно-понятно. Ну конечно, родительница по-прежнему не оставляет мечты выдать меня замуж. Как там было в сказке «Морозко»? «Хочу жениха! Хочу богатства! Хочу-хочу-хочу!». — Сообщила, что ты собираешься домой, интересовалась, не желаю ли я прийти к вам на ужин.
Нет, она не родительница, она — вредительница! И как в таких условиях выполнять мой план и держаться подальше от Льва?
— И ты?..
— Я сказал, что сегодня занят, — ответил сосед, едва уловимо улыбнувшись. Но глаза у него были серьёзными. — Решил, что не стоит мозолить тебе глаза. Но, Алён, во-первых, я надеюсь, что ты…
— Погоди, — перебила я Льва, оглядываясь — меня вдруг осенило, где мы вообще-то сейчас находимся. — Давай отойдём. А то сейчас из школы ещё кто-нибудь выйдет, увидит нас, услышит что-нибудь лишнего и…
— Хорошо, — кивнул Лев. — Позже. Пойдём к остановке. Автобус по расписанию через пять минут.
И я, конечно, пошла. А что мне ещё оставалось?
В автобусе мы хранили молчание, но как только выбрались из него на ближайшей к нашему дому остановке, я всё-таки поинтересовалась:
— Так что ты хотел сказать? Там, возле школы.
— Ничего особенного, — с готовностью ответил мужчина. — Во-первых, я надеялся, что ты позволишь мне себя проводить, а во-вторых — что ты не станешь избегать меня после вчерашнего разговора. Мне кажется, ты уже давно должна была убедиться, что я понимающий человек. И я тебя понял. И принял к сведению. Мы можем просто общаться, как хорошие знакомые, вместе гулять с близнецами. Можем ведь?
Мне хотелось ответить: «Нет, не можем», но тогда пришлось бы объяснять, почему, поэтому я, стараясь казаться невозмутимой, произнесла:
— Конечно.
— Вот и славно. — Голос Льва сразу стал теплее. — Тогда скажи мальчишкам, что я приглашаю вас в гости в субботу вечером.
— О! — я хлопнула глазами. — Да? Они будут рады.
— Я тоже, — заверил меня Лев, и я дипломатично промолчала.
Близнецы не просто были рады — они буквально возликовали, даже несмотря на сопливые носы, чуть слезящиеся глаза и небольшую температуру. Впрочем, состояние их всё равно было уже гораздо лучше, чем утром, поэтому я сказала:
— Однако помните, что к субботе вы должны быть как два рыжих огурца! Иначе ни в какие гости мы не пойдём, само собой.
Фред и Джордж укоризненно посмотрели на меня красноватыми глазками.
— Мама, но мы же не заразные…
— Это же просто климатизация…
«Ак» они каждый раз пропускали, как лишнюю деталь. И действительно, зачем она нужна?
— Неважно. Дяде Лёве всё равно не доставит удовольствия на ваши сопли смотреть. Так что сначала — здоровье, а уже потом — торт!
По-моему, от радости у них даже сопли внезапно прошли.
— То-о-орт?!
— А будет то-о-орт?!
Вот зря я, наверное, это сказала. Но в конце концов, я медовик детям печь собираюсь, а Лев так, сбоку припёка. А у них будет дополнительный стимул выздороветь!
— Да. Если поправитесь.
Мальчишки радостно заулыбались.
— Поправимся. Обещаем, мам!
— Да-да, обещаем!
Чуть позже, когда мы с моей собственной родительницей убирали со стола, я поинтересовалась у неё, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально:
— И зачем ты сегодня позвонила Льву?
Мама посмотрела на меня, как на козу, которой бесполезно объяснять значение букв алфавита — всё равно интеллект не позволит научиться читать.
— Лев сам мне позвонил с утра, спрашивал, ушла ты уже на работу или нет. И я сразу поняла, что вы опять поссорились — ну, раз ты от него бегаешь. Ещё и обед с собой не взяла! Совсем сдурела девка.
— А откуда ты…
— Что я, по-твоему, не помню, сколько хлеба у нас оставалось вечером? Утром смотрю — то же самое. И колбаса на том же месте, и сыр. Тут, знаешь ли, и идиот сложит два и два.
Я тяжело вздохнула. Нет, у меня не мама, а какой-то Шерлок Холмс. Это ж надо, ещё и колбасу с хлебом проверила!
— Но раз Лев нас в гости пригласил, вы если и не помирились, то на пути к примирению, а значит, я довольна, — заключила родительница торжественно, и я решила промолчать и не разочаровывать её. Мы ведь с соседом и не ссорились… Просто для него возможны отношения и брак без любви, а для меня — нет. Как говорится, элементарно, Ватсон.
А на следующий день в школу начали стекаться мои одиннадцатиклассники — получать учебники, общаться, прибираться в классе. Почти все загорелые, отдохнувшие, красивые, с опустевшими после лета головами. Я смотрела на них — и не могла представить, что на будущий год они сюда не придут. Всё же эти ребята — мой первый опыт классного руководства. Я взяла их сразу, как вышла на работу. Фред и Джордж тогда были совсем крошками, но я была вынуждена оставить их с бабушкой — нам требовались деньги. Впрочем, не только деньги — мне было необходимо как-то отвлечься, дома я погружалась в депрессию больше, чем могла себе позволить. Поэтому я вышла на работу, а чтобы мне было совсем весело, взяла в классное руководство пятиклассников.
Почти семь лет прошло… страшное дело.
На фоне загорелых после лета одноклассников наша главная отличница Наташа Иванова в этот раз выглядела слишком бледной — явно никуда не ездила. Я бы промолчала, но ребята её затормошили вопросами, что да как, и лишь влюблённый в Наташу по уши Федя Клочков ничего не говорил, смотрел только искоса. Близко он не подходил — главным образом потому что рядом с Наташей, как всегда, стоял Серёжка Савинков — мальчик из параллельного класса, с которым она встречалась. До сих пор не понимаю, как её угораздило — Серёжка, на мой взгляд, ей совершенно не подходил, но любовь-то зла, особенно в семнадцать лет.
— Да, мы с родителями в этом году в Москве торчали, — говорила она, улыбаясь, но улыбка казалась мне какой-то бледной. — Так получилось.
Наташа всегда была живой и радостной девочкой, к тому же, очень симпатичной — тёмные волосы, ярко-голубые глаза, фарфоровая кожа, правильные черты лица и хорошая фигура. Она нравилась не только Феде, но до глубины души влюблён был он один, даже Серёжа… нет, не до такой степени.
Но сегодня в Наташе не было ни живости, ни радости, ни тем более яркости — она словно пришла в школу после затяжной и тяжёлой болезни. Впрочем, может, так и есть? Кто знает, вдруг они всей семьёй перенесли лютый грипп, поэтому и на море не поехали.
Чуть позже, когда ребята, наговорившись всласть, забрали учебники и отправились по домам, Федя, оставшийся, чтобы помочь мне помыть парты и расставить стулья, спросил, чуть хмурясь:
— Алёна Леонидовна, а вам не показалось, что Наташа плохо себя чувствует?
Я посмотрела на его обеспокоенное лицо и на мгновение задумалась — как лучше ответить? В нашей работе правильно ответить не по учёбе, пожалуй, ещё важнее, чем по теме урока.
— Показалось. Но, Федя, это её личное дело. Если она предпочитает ничего не рассказывать, не стоит спрашивать.
Клочков нахмурился сильнее. Он был вполне симпатичным мальчишкой, но до Серёжи Савинкова не дотягивал — тот вообще ходячая фотомодель, высокий и светловолосый, красивый, как с картинки. Федя когда-то дал ему прозвище «Голливуд», и я была согласна с ним на все сто процентов.
Хотя Клочкову, разумеется, наверняка кажется, будто он сам — тот ещё уродец. В семнадцать так кажется почти всем, а уж если ты ещё и лопоухий… Это вообще непростительный недостаток. Потом, я надеюсь, Федя вырастет и поймёт, что не в ушах счастье, а пока прикрывает их длинноватыми волосами, которые ему совсем не идут.
— Да толку её спрашивать, — пробормотал он, возя мокрой тряпкой по столу так остервенело, словно надеялся, что вырезанная ножом надпись «Валя + Коля = сердечко», которая красовалась на этой парте столько лет, сколько она стояла на этом месте, вдруг сотрётся. — Она и не ответит. Не нравлюсь я ей совсем. Думает, что я дурак.
— Понимаешь, Федя, — сказала я серьёзно, — все люди разные. У Наташи математический склад ума. Плюс она ещё молоденькая, — я улыбнулась. Мне нравилось, с какой вдумчивостью Клочков всегда меня слушал. У него были неважные отношения с матерью — хронической алкоголичкой, и он, по-видимому, нашёл во мне её замену. По крайней мере ту часть, что касалась жизненных советов. — Как и ты, впрочем. Но у тебя нет математического склада ума. Так вот, Наташа думает, что если человек учится на тройки — значит, он не слишком умный, и в принципе так себе, средненький. Как и его отметки. Она не замечает твою личность, потому что не смотрит глубже твоих оценок в дневнике.
— Но это же неправильно, — пробормотал Федя оторопело. — Многие известные люди вообще плохо учились в школе! Уинстон Черчилль, например! А Эйнштейна вообще исключили за неуспеваемость!
— Федя, — я погрозила мальчишке пальцем, — это не оправдание твоим тройкам. Давай, подтягивайся. Я же знаю, на что ты способен. Особенно по математике — не расстраивай нового учителя.
— Нам наверняка дадут Олега Петровича, — покачал головой Клочков, и только тут я вспомнила, что хотела поговорить на эту тему с Шустровой, но забыла. — Не может нам так повезти, чтобы дали не её.
— Может, — возразила я. — Лев Игоревич перенял учебный план Новицкой, по нему вы были у неё, значит, скорее всего, там и останетесь. Но я спрошу у завуча, скажу тебе тогда.
Федя кивнул, а потом спросил с любопытством, причём кончики ушей, торчащих из-под причёски, у него забавно покраснели:
— А правду говорят, что Лев Игоревич — ваш сосед по дому?
О, и до моих сплетня долетела. И когда успела только? Первый день в школу пришли на пару часов, а уже в курсе.
— Правда.
— Здорово! — восхитился Федя, но больше ничего, к моему облегчению, уточнять не стал.
И вновь после работы Лев взялся меня провожать. Я не возражала — всё равно бесполезно, так чего зря слова тратить? Не понятно, зачем ему это надо, особенно если учитывать тот наш разговор, но если хочет — пусть. Я заодно ещё и в магазин забежала, а потом он сумки у меня забрал, и я шла до дома налегке. Красота! Всё-таки мужик — полезная вещь в хозяйстве.
Пятница пролетела незаметно и принесла с собой главную новость — Фред и Джордж полностью выздоровели и вовсю готовились к завтрашнему походу в гости. Подготовка их главным образом состояла из доведения до белого каления родных бабушки и мамы всевозможными требованиями, основным из которых было требование поскорее испечь торт. Очень они переживали, что я не успею.
— Тортом я буду заниматься, когда вы ляжете спать, — объясняла я им раз, наверное, в двадцатый. — К завтрашнему вечеру он как раз пропитается, и всё будет отлично.
— Ну-ма-ма-а-вдруг-ты-не-ус-пеешь… — ныли близнецы. — И-мы-ха-тим-пас-мат-реть…
Посмотреть ни хотят, угу. Да если на меня смотреть во время того, как я заварной крем делаю, он точно свернётся. Проверено многими годами практики.
— Нет, — отрезала я безапелляционно. — Никаких «посмотреть» сегодня. Завтра и посмотрите, и поедите.
Пришлось моим охламонам смириться со своим будущим. А мне пришлось попотеть — торт я готовила почти до полуночи, и когда наконец он был готов и погружён в холодильник до завтра, мне уже ничего не хотелось, кроме как принять горизонтальное положение и отрубиться до утра. А лучше — до обеда завтрашнего дня.
До обеда, конечно, не получилось. Утром оказалось, что продуктовые запасы изрядно поедены за неделю, да и зубная паста кончилась. Можно было заказать доставку, но мне хотелось хоть немного пройтись в одиночестве — в моём положении это совершенная роскошь, — поэтому я оставила Фреда и Джорджа на полчаса под охраной бабушки, а сама выбежала в магазин.
И остолбенела.
Возле подъезда остановилось такси, оттуда выпорхнула сначала незнакомая мне пожилая женщина — высокая, статная, с короткой стрижкой и решительным лицом. Чем-то она напомнила мне Мерил Стрип в фильме «Дьявол носит Прада» — даже цвет волос похож, какой-то серебристо-белый, словно элегантная седина. А после этой Мерил Стрип из машины медленно и будто бы нехотя выбралась Наташа — жена брата Льва. Несмотря на то, что я видела её всего пару раз, я сразу её узнала. Хотя сейчас это сделать было не так просто — раньше она была весёлой и цветущей, а сейчас… уставшая, поникшая и словно безразличная ко всему женщина.
Она меня тоже заметила и будто бы сразу встрепенулась — выпрямила спину, чуть улыбнулась бледной улыбкой, махнула рукой.
— Алёна!
Я кивнула и подошла ближе, несмотря на то, что делать этого не хотелось, но убежать было бы невежливо.
Наташина мама — ну а кто ещё это может быть? — обернулась и смерила меня с ног до головы ледяным взглядом. В нём не было неприязни — впрочем, приязни тоже, — просто холод и безразличие.
— Мам, это соседка Лёвы, — объяснила Наташа, по-прежнему улыбаясь мне. — У которой близнецы. Алёна. Помнишь, мы рассказывали?
Вот теперь во взгляде пожилой женщины появилась настороженность. Словно я была врагом, от которого не знаешь, чего ожидать.
— Помню, — ответила она с достоинством королевы. — Очень приятно. Елизавета Андреевна.
— Алёна, — повторила я, опустив отчество — всё же мы не в школе. — Мне тоже. — Вру, но что делать? — Вы ко Льву?
Услышав этот вопрос, Наташа тяжело вздохнула, а её мама поджала губы и укоризненно поглядела на дочь.
— Да, — ответила Елизавета Андреевна. — Наташ, пойдём.
— Не пойду я, — девушка покачала головой и сделала шаг ко мне, отходя от матери подальше, будто боялась, что та сейчас схватит её за руку и потащит за собой. — Иди одна, ты и без меня прекрасно справишься.
— Наташа…
— Иди-иди, — ещё шаг, и она взялась за мой локоть, удивив этим до крайности, кажется, не только меня, но и собственную мать. — А мы тут с Алёной поболтаем. На качелях, вон, покачаемся.
Я думала сказать, что мне особо некогда качаться, надо бежать сначала в магазин, потом домой, но почему-то промолчала. Наверное, в глубине души я хотела поговорить с Наташей. Что Лев к ней чувствует, я уже поняла, но что чувствует она к нему? Мне было интересно.
— Ладно, — произнесла Елизавета Андреевна со спокойной холодностью, но во взгляде её явно читалось недовольство непослушной дщерью. — Тогда я пойду, а ты жди меня, никуда не уходи. Если понадобится помощь, я позвоню.
Она развернулась и зашагала к подъезду. Прямая, как палка, уверенная в себе женщина в деловом синем костюме и таких же тёмно-синих туфлях на каблуках. Словно на работу приехала устраиваться, а не в выходной день с утра пораньше решила навестить брата мужа дочери.
Брат мужа дочери… Нет, я никогда не перестану этому удивляться.
— Простите, Алёна, — сказала Наташа, когда её мама скрылась за входной дверью, — я воспользовалась вами, чтобы не идти к Лёве.
— А почему вам так не хочется к нему идти? — поинтересовалась я с удивлением и добавила, улыбнувшись: — Он же не кусается.
— Да, — девушка вздохнула, опуская голову, отчего тени у неё под глазами стали глубже. Сразу подумалось, что она в последнее время много плачет. — Лёва замечательный. Но… пойдёмте, сядем на скамейку на детской площадке, я вам расскажу.
И несмотря на то, что мне было любопытно, я тем не менее пробормотала:
— Вы уверены?..
— Да. Мне нужно поделиться. Пожалуйста!
Поделиться… Это я понимала, хотя сама, если честно, всегда была из тех людей, которые предпочитают разговорам молчание. Я даже с мамой толком не обсуждала самое главное событие в своей жизни — смерть Антона. Да и не могла обсуждать. Стоило мне открыть рот и вспомнить об этом, как у меня пропадал голос.
Мы сели на скамейку рядом с песочницей, которая была сейчас пуста, и Наташа какое-то время молчала, нервно перебирая пальцами кофточку. Вот такая — в джинсах и тонкой хлопковой вязаной кофте — она казалась мне похожей на школьницу. Я даже невольно вспомнила другую Наташу, которую видела накануне и которая тоже была бледной, уставшей и замученной.
— Я знаю, Лёва рассказал вам, — почти прошептала она и дёрнула кофточку вниз, будто хотела оторвать кусок ткани. — Про моего ребёнка.
— Рассказал, — подтвердила я, протянула руку и заставила Наташу выпустить одежду из кулака. — Я вам очень соболезную. Правда, очень.
— Да, — ответила она невпопад, чуть побледнев. — Знаете, когда это всё случилось, я думала о вас. У меня нет таких знакомых, у которых умирали бы мужья или дети.
— Это хорошо. Такое ни к чему.
— Да. Просто… мысли о вас помогли мне. — Она вздохнула и потерла глаза ладонью. — Это ужасно, наверное — когда чужое горе помогает пережить собственное.
— Нет, — возразила я, испытывая жуткое желание взять Наташу за руку и как следует пожалеть. — Это хорошо. Значит, вы способны на сочувствие. Даже в такой ситуации, как ваша — вы можете думать о бедах других людей, не замыкаться в себе. Это правильно.
— Наверное… Но я хотела рассказать не об этом. Перед тем, как… у меня был выкидыш, мы с мужем сильно поссорились. Не один раз даже, а несколько. И теперь мне не хочется его видеть. Было бы правильно поехать к маме, тем более, что там сейчас Саша — моя дочь. Но…
— О, — я даже улыбнулась, — понимаю. Я же видела только что вашу маму. Я бы тоже поостереглась отправляться к ней.
Наташа бледно улыбнулась в ответ.
— Ох, это ещё не всё. Моя мама… ей всегда нравился Лёва. Это не удивительно, конечно, кому он не понравится… Но сейчас она хочет уговорить его приютить меня на несколько дней, а сама говорит, что мне за это время надо воспользоваться ситуацией и… ну, вы понимаете.
Вот так Елизавета Андреевна! Стратег и полководец. В принципе, логично — она наверняка понимает, что Лев влюблён в Наташу, а тут дочь в беде, её брак рушится, надо этим воспользоваться и быстренько подложить девочку под мальчика. И если бы речь шла не о моём Льве, я бы даже, возможно, одобрила такое коварство. Потому что кому от такого будет плохо? Если только Виталию, но он, извините, сам виноват.
О моём Льве… Господи, до чего я дожила…
— Понимаю, — пробормотала я через силу. Хотелось встать, подойти к ближайшему дереву и постучаться об него лбом. — А вы что думаете?
— Ничего, — чуть слышно сказала Наташа, вновь потерев ладонью слезящиеся глаза. — Я сейчас почти не способна думать. Но я не хочу участвовать в разговоре со Львом, пусть мама сама… И ещё… соблазнительница из меня неважная, особенно теперь. Да и… это же Лёва… — Она всхлипнула. — Он мне как брат, а мама такую фигню городит…
И тут всё встало на свои места. И чувства Льва, и чувства Наташи — всё предельно ясно. Однако… чувства имеют свойство меняться. Возможно, Наташе просто нужно время. Подумать, разглядеть, сделать выводы… Тогда она поймёт, что не стоит зацикливаться на Виталии, который предал её ещё до свадьбы, а стоит обратить внимание на более достойных мужчин.
— Вы хотите помириться с мужем? — поинтересовалась я осторожно и всё-таки взяла Наташу за руку. Она вцепилась в мою ладонь, как клещами. — Хотите вернуться к нему?
— Пока нет, — она качнула головой, шмыгнув носом. — Потом… не знаю.
— А почему не знаете? Что смущает?
Психолог из меня фиговый, да и я в этой ситуации — лицо заинтересованное, но оставить Наташу совсем без эмоциональной помощи я не могла.
— Ссоры наши на почве его ревности, — девушка поморщилась. — Причём ревность в основном к Лёве. Глупо как-то. Я говорила Витале, что это всё какая-то ерунда, но он периодически срывается, особенно если Лёва мне чем-то помогает. Но как иначе-то? Виталя постоянно в командировках, а мне помощь бывает нужна. Это же лучше, чем к чужим людям обращаться, которые и денег потребуют, и ещё неизвестно, насколько хорошо всё сделают. Да Лёва и сам предлагает… и вообще он ни разу не вёл себя двусмысленно, его не в чем упрекнуть, а Виталя… постоянно так говорит, как будто у нас с его братом роман за его спиной. — Голос Наташи задрожал от негодования. — И мне это ужасно надоело.
— Может, вам тогда постараться не общаться со Львом? — Да, я всё-таки страшная какашка. — Вам обоим.
— Я думала об этом, но мне кажется, Виталик тогда найдёт другой объект для ревности, и это, возможно, будет ещё хуже. Лёву он боится трогать, а к другому мужчине уже, наверное, с кулаками бы полез.
Уточнять, что Виталий ревнует, потому что знает о чувствах Льва, я, естественно, не стала.
— Я думаю, Наташа, вам нужно время, чтобы принять решение, — ответила я дипломатично и сжала руку девушки. — Поэтому в целом поддерживаю стремление пожить отдельно от мужа. Это будет полезно.
Она уныло кивнула, и я рискнула осторожно уточнить:
— А у Лёвы вам жить не хочется?
— Хочется, — Наташа кивнула, и у меня заныло в сердце. — С ним рядом хорошо, спокойно. Но я же буду его стеснять и вообще это всё как-то… неправильно.
Согласна, абсолютно неправильно.
Ответить я ничего не успела — дверь подъезда стремительно раскрылась, а затем оттуда выскочила раздражённая Елизавета Андреевна. И я с трудом сдержала ликующий крик, осознав, что Лев, по-видимому, ей отказал.
Вот и чему я, спрашивается, радуюсь? Ему-то было бы лучше, если бы Наташа пожила у него несколько дней.
Елизавета Андреевна махнула рукой, и мы поднялись с лавочки, а когда подошли ближе, она уткнулась в свой смартфон и процедила:
— Я вызываю такси. Едем за Сашей, а потом ко мне.
Наташа переступила с ноги на ногу, помялась, но уточнила:
— Лёва?..
— Забудь, — махнула рукой Елизавета Андреевна, а я, поняв, что ловить мне тут всё равно нечего — ну не станет эта женщина рассказывать подробности при постороннем человеке — извинилась, ещё раз выразила Наташе соболезнования и побежала в магазин.
И казалось мне, что за спиной у меня выросли крылья…
В домашних хлопотах пролетел день, и несмотря на то, что мысленно я постоянно возвращалась к увиденному и особенно услышанному утром, я всё же нигде не оплошала. Умудрилась успеть и убраться, и сварить суп, и погладить себе одежду на понедельник, и накормить близнецов, и помыть посуду. И когда около шести вечера мы отправились ко Льву в гости, я была полностью довольна собственным поведением. И внешним видом, разумеется. Для этой встречи я выбрала голубое однотонное платье из тонкой вискозы, не мнущееся и не открытое, с юбкой до колен и рукавами-фонариками. В нём я выглядела мило, но не более. Мне не хотелось надевать что-то более откровенное, но и пренебрегать внешним видом и являться ко Льву в джинсах и какой-нибудь блузке я тоже не желала. И даже чуть накрасилась — так, совсем немного, чтобы подчеркнуть глаза и губы и выровнять цвет лица. Но мама меня, тем не менее, похвалила, а близнецы вообще засияли и заявили, что я самая-самая красивая в мире.
— Ты молодец, — тихо сказала родительница, когда мы вышли из квартиры и отправились вниз по лестнице. Фред и Джордж напросились торжественно нести торт, и я сбагрила им свой шедевр, заявив, что они будут отвечать за его сохранность своими рыжими шевелюрами. — Отлично оделась. Соблазнительно, но в то же время…
Хм. Видимо, я далека от маминого понятия соблазна. Как по мне, так я выглядела хорошо, но не соблазнительно.
— И что же во мне соблазнительного? — не удержалась от скептической усмешки. — Всё очень скромно.
— Ох, Алёна, — мама фыркнула, — ты у меня совсем ничего не понимаешь в соблазнении. Впрочем, Льву это, похоже, нравится. Ну и хорошо.
Я бы непременно спросила, что значат все эти заявления, но в этот момент мальчишки позвонили в дверь соседа, залаял Рем — и через секунду дверь открылась, явив нам улыбающегося Льва в тёмных брюках и светлой льняной рубашке с закатанными рукавами, удачно подчёркивающей и его бицепсы, и фигурный торс. Мне даже облизнуться захотелось.
— Дядь Лёва, дядь Лёва! — сразу загалдели близнецы, и Лев засмеялся. Его смех словно пощекотал мне шею — и губы сами разъехались в ответной улыбке, и в груди стало горячо и сладко. — Это тебе, тебе! От нас!
Сосед принял коробку с тортом, кратко сказал: «Рем, назад», и отошёл в сторону, впуская нас в свою квартиру. Близнецы сразу принялись с интересом оглядываться — они-то здесь ещё не были, — а я просто застыла рядом со Львом, глядя ему в глаза и не прекращая улыбаться, чувствуя себя ребёнком, который точно знает — сегодня 31 декабря и завтра он найдёт под ёлкой подарки.
Взгляд Льва был тёплым, он будто целовал мои щёки, и хотелось вечно стоять так и смотреть, смотреть…
— Алён, — шепнул Лев под возбуждённый галдеж моих сыновей и мамы, которая пыталась им что-то объяснить, — тапочки рядом с тобой. Переобувайся и проходи.
Да, точно.
Я будто очнулась после долгого и приятного сна. Быстро сняла босоножки, вставила ноги в гостевые тапки и поинтересовалась:
— А куда проходить?
— В гостиную, — ответил Лев, кивнув в сторону большой комнаты. — Я там стол накрыл, а то на кухню мы все с трудом влезаем.
Я кивнула и повела радостных близнецов вглубь квартиры.
Медовик мне, как всегда, удался на славу. На такую невероятную славу, что мы впятером за полчаса умяли почти весь торт — остался крошечный кусочек, и то его бабушка практически вырвала из лап мальчишек, заявив: «Это дяде Лёве на завтра». И Фред с Джорджем согласно промолчали! Их дружба со Львом перевесила искреннюю любовь к вкусным тортикам, особенно к медовику.
После чаепития мы наконец презентовали соседу привезённую ракушку, а затем ещё часа два все вместе играли в настолку, и в конце вечера, когда я строго сказала, что нам пора домой, Лев вдруг заявил:
— Ксения Михайловна, Фред, Джордж, вы идите, а я вашу маму немножко задержу. Буквально на полчаса. Нам надо кое-что обсудить по работе.
Я от такой наглости аж онемела, и главное — как искренне соврал-то, и голос какой чистый, не дрожащий. У меня бы, пожалуй, не получилось бы настолько незамутнённо солгать, я бы непременно дрогнула где-нибудь на последнем слове.
— Конечно-конечно, — просияла бабушка, и я, глядя на её цветущий и довольный вид, почувствовала, что непроизвольно начинаю краснеть. — Сколько угодно! Мы с ребятами сами справимся. Фред, Джордж, пойдёмте, — родительница встала и потащила за собой мальчишек, — а мама пусть… обсудит рабочие моменты.
Обалдевшая я не знала, что сказать, поэтому просто поднялась, чтобы проводить своих домашних до двери, кивнула, когда все трое махнули мне ладошками и заявили: «Можешь не торопиться!», а потом, когда Лев закрыл за ними дверь и оглянулся на меня, вопросительно уставилась на него, подняв брови и сложив руки на груди в защитном жесте. Так, на всякий случай.
— У тебя такой вид, словно ты ждёшь нападения, — дружелюбно засмеялся Лев, поднимая вверх ладони. — Я с мирными намерениями, честно. Пойдём в комнату?
Ну уж нет. Я там диван симпатичный видела… И что-то мне подсказывает, что нас со Львом туда притянет, как магнитом.
— Давай лучше на кухню.
Я, кстати, во время встречи всячески избегала как-либо называть Льва, но когда приходилось, всё же придерживалась формы «ты». Мне казалось, «выкать» ему теперь будет в высшей степени глупо, а ещё это раздразнит моих охламонов, которые, во-первых, расстроятся, а во-вторых, могут придумать какой-нибудь очередной план по нашему сближению, после которого я не выживу.
Я села за стол, Лев молча достал чашки, чайные пакетики, включил чайник. Я хотела бы сказать, что больше не могу ни есть, ни пить до завтрашнего утра, но тоже почему-то промолчала.
В конце концов это молчание всё-таки подействовало на меня не хуже прикосновения, и я выпалила первое, что пришло в голову:
— А зачем тебе трёшка?
— В смысле? — не понял Лев, опустился на табуретку и протянул мне чашку. — Держи. Вряд ли ты, конечно, ещё что-то осилишь, но я, как радушный хозяин, обязан поухаживать.
Я постаралась не обращать внимания на это «поухаживать», чтобы не смущаться двусмысленностью выражения, и быстро продолжила:
— Ну ты купил эту квартиру. Трёхкомнатную. Зачем? Ты же один.
— Почему один? С Ремом.
Лев дружелюбно улыбался, и я не удержалась от ответной улыбки.
— И всё-таки?..
— Алён, представь обстановку, в которой я рос, — мужчина сделал глоток из чашки и откинулся на табуретке, как на диване, уткнувшись спиной в кухонную стену. — Мы жили в крошечной двушке — родители, трое детей и наша бабушка по маминой линии — у неё периодически случались провалы в памяти, поэтому мама после смерти своего отца забрала её к нам. Так вот, я всю жизнь делил одну комнату с братом, бабушка и родители теснились в гостиной, а Марина… сестра вообще жила в кладовке.
— Где? — я вытаращилась на Льва, надеясь, что это он так пошутил.
— В кладовке, — повторил сосед, смеясь. — На кухне не было места, а в кладовке папа приладил кушетку, и Маринка там спала. Не знаю, как она обошлась без клаустрофобии.
— Ужас какой.
— Да ладно, у меня было счастливое детство, — пожал плечами Лев. — Но с тех пор мы все любим пространство. Побольше комнат, высокие потолки, балкон. Я бы четырёхкомнатную квартиру купил, если бы денег хватило.
— А как ты вообще накопил с зарплатой учителя?
— Я накопил только половину стоимости. Понимаешь… — Лев озадаченно и со смущённой улыбкой почесал в затылке. — Я очень хорошо умею экономить и копить деньги. Такая вот у меня особенность. Плюс я же оставил бывшей жене квартиру, которую мы покупали вместе, но мы договорились, что она вернёт мне половину уже выплаченной стоимости. У Тани проблем с деньгами нет, и она с лёгкостью выполнила это условие.
Умеет экономить и копить деньги… Да, очень полезное качество. Особенно для моего мужа.
Нет, нельзя о подобном думать. Нельзя-нельзя!
— Вообще я не об этом хотел поговорить. В твоём классе учится девочка, Наташа Иванова.
Услышав знакомое имя, я встрепенулась, насторожилась, и все неположенные мысли сразу покинули голову.
— Да, учится.
— Я знаю её отца, как оказалось. Я даже не подозревал о том, что Женькина дочь учится в твоём классе, но он вчера мне позвонил и попросил поговорить с тобой. Сказал, что сам не может, правда, я не понял причину, но это не так важно. В общем, Алён, девочка болеет, и её папа просит нас, учителей, не нагружать Наташу слишком сильно. Она раньше была, как я понял, отличницей — вот сейчас она это звание не потянет. Он так сказал.
Я сидела, словно оглушённая, и пыталась осмыслить полученную информацию.
Отца Наташи я прекрасно помнила — он каждый год исправно приходил на родительские субботники, да и первого сентября обязательно провожал дочь в школу. Кроме Наташи у него ещё был сын, тот в прошлом году закончил шестой класс.
— Тогда надо поговорить с остальными учителями. А чем болеет? И с физкультурой что тогда?
— Чем болеет, не уточнил, и вообще избегал обсуждать эту тему. По физкультуре справку принесёт.
Избегал обсуждать… ох, не нравится мне всё это. Тут два варианта — либо девочка попала в какую-то беду, либо действительно болеет, и болеет серьёзно. Даже не знаю, какой вариант лучше…
— Ладно, я поняла, — кивнула я в конце концов. Сначала надо предупредить коллег, а остальное решу потом. — Разберёмся.
И тут Лев сменил тему, да так, что я даже вздрогнула.
— Наташа сказала, что общалась с тобой утром. Ты видела их с Елизаветой Андреевной.
Поначалу я не поняла, как Наташа Иванова могла общаться со мной утром, потом осознала, что речь идёт о другой Наташе.
— Ты бы сказал «жена брата», — пробормотала я с неловкостью, нервно хватаясь за чашку. — А то я запуталась в Наташах.
Лев усмехнулся. Взгляд его был внимательным и казался мне острым, как бритва. Он будто хотел разрезать меня, изучить мозг и понять, что я думаю обо всей этой ситуации.
— Знаешь, меньше всего на свете я желал впутывать тебя в эту историю, — произнёс Лев спокойно. — А так получилось, что ты сначала услышала нас с Виталей, теперь ещё и с Наташей пообщалась. И что думаешь?
— Думаю, что ты дурак.
Лев поднял брови. Оскорблённым он не выглядел, а вот весёлым — пожалуй, да.
— Почему это?
— Потому что у тебя была возможность наладить отношения с девушкой, в которую ты влюблён, — объяснила я, испытывая невероятное по силе желание треснуть Льва по лбу кружкой. Нет! Сначала облить его этим чаем, который в меня уже всё равно не лез, а потом треснуть. — Наташа находится в сложной ситуации, ты мог бы проявить себя благородным рыцарем, и она упала бы к тебе в объятия.
— Благородным рыцарем… — Лев, усмехаясь, покачал головой. — Как по мне, так благородство имеет мало отношения к соблазнению жены брата.
— Наташа…
— Она всё ещё жена Витали, — отрезал Лев бескомпромиссно, и я сразу поняла: что-то в подобном ключе он говорил и Елизавете Андреевне. — И это непорядочно, Алён. Да, я считаю, что Виталик не прав, что он виноват. Но соблазнять его жену — такая история не про меня.
Я молчала. Конечно, я понимала Льва… Но мне всё равно было больно. Потому что он не сказал: «Я её больше не люблю», он сказал… вот это.
— Есть ещё кое-что. Не факт, что у меня может что-то получиться с Наташей, это всего лишь желание Елизаветы Андреевны. Но то, что я навсегда потеряю брата — факт. Я к подобному не готов.
— Ты считаешь…
Я хотела спросить: «Ты считаешь, что до сих пор его не потерял?», но не успела — Лев понял и ответил:
— О, нет, Алён. У меня близкие отношения и с Виталиком, и с Мариной. Да, он ревновал, ругался со мной, но я — его друг, как и он — мой. По этой же самой причине я не стал ничего предпринимать, когда Виталик привёл Наташу в дом и познакомил с нами. Это было бы предательством.
— Я понимаю, — я кивнула, стараясь держать лицо. — Ну… я пойду, хорошо?
— Ты обиделась? — Лев нахмурился, рассматривая меня. — Вижу, переживаешь из-за чего-то. Я что-то сказал не так?
О-о-о, всё так. Просто я — дура.
— Тебе кажется, — я быстро вскочила с табуретки. — Ладно, я побежала, а то…
Я даже не успела сделать шаг, как Лев тоже встал и осторожно обнял меня, сжав тёплыми ладонями талию, и склонился к лицу, явно намереваясь…
— Нет, — я упёрлась кулаками в его грудь и протестующе мотнула головой, но поцеловать меня Лев пока не пытался. — Не надо.
— Почему, Алён? — спросил он спокойно и серьёзно. Впрочем, как и всегда. Удивительно, насколько они не похожи с импульсивным Виталиком… — Меня очень тянет к тебе, и тебя ко мне тоже. Почему ты не хочешь немного… задержаться?
Да хочу я, хочу… Как же это всё сложно…
— Потому что ты так и не сказал одну вещь, — почти прошептала я, не глядя на Льва — опасалась, что если слишком долго буду смотреть в его глаза, не выдержу и плюну на собственные принципы.
— Какую?
Тихий хрипловатый голос возле уха, горячее дыхание. И бешено стучащее сердце рядом с моей грудью. Своё или чужое? Я так и не поняла.
— Ты не сказал, что не любишь другую, — произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но он, естественно, дрогнул. — Я не могу так. Ты испытываешь к Наташе чувства, а я просто нравлюсь, физически привлекаю. Это…
— Алён, посмотри на меня.
Я всё же подняла глаза. Лев изучал моё лицо с таким выражением, будто чего-то ждал.
— Ты тоже не сказала.
Я нахмурилась.
— Не сказала, что не любишь своего мужа.
Я вздрогнула, сжала плечи и зажмурилась — показалось, что Лев меня ударил. Но, конечно, он хлестнул этой словесной плетью не тело, а душу и сердце, которые до сих пор исходили кровью при мысли об Антоне.
— Я не могу…
— Вот и я не могу. — Такой невозмутимый голос. А я почти ненавидела сейчас Льва за эту невозмутимость. — Зачем же мне лгать, Алён? Но твой муж умер, а с Наташей я быть не могу и не собираюсь, пойми. Я могу обещать и поклясться, если это поможет. Я давно уже смирился, что она — не моя женщина, и даже если она разведётся с Виталиком, это ничего не изменит. Отношения с братом мне дороже. Так что мы с тобой находимся примерно в одинаковых ситуациях.
— Она жива… — прошелестела я, чувствуя себя растерянно.
— Это не имеет значения.
Лев молчал, по-прежнему не выпуская меня из объятий, и я всё-таки открыла глаза.
Сосед был немного бледен, но всё равно имел решительный и серьёзный вид — как солдат перед боем. С кем только биться собрался, со мной? Боюсь, не выйдет…
— Лёва, — сказала я тихо, — ну не могу я так. Прости. Я всё понимаю, но… Это не для меня. Наташа не для тебя, а ты — не для меня.
— А кто для тебя, Алён? — Лев нервно дёрнул губой. Я уже знала его, поэтому легко поняла — он начал сердиться. — Кто? Или ты так и собираешься всю жизнь прожить в одиночестве?
— Я не одна. У меня…
Я не договорила — Лев наклонился и впился в мои губы горячим и глубоким поцелуем, от которого в голове сразу стало пусто, как на чердаке нежилого дома. Прижал меня к себе теснее, всем корпусом, бёдра к бёдрам — и я вспыхнула, ощутив силу его желания.
Это был запрещённый приём, и думаю, Лев понимал всё даже лучше, чем я. Он не оставлял в покое мои губы, терзая их так яростно, что они уже начали гореть — не хотел, чтобы я опомнилась и начала говорить, — а затем подхватил на руки и понёс в комнату. Положил на какую-то поверхность — гораздо позже я поняла, что это была его собственная кровать, — и, не прекращая целовать, задрал мне юбку платья и спустил вниз бельё.
В тот момент меня пронзила первая мысль о неправильности происходящего, но её целиком затмила нахлынувшая страсть. Тем более, что снятыми трусиками Лев не ограничился, начав откровенно и немного агрессивно ласкать меня.
Но длилось это недолго. Впрочем, долго было и не надо — я и сама прекрасно чувствовала, что давно готова, но всё равно вскрикнула Льву в настойчивые губы, ощутив, как он резко входит в меня. Он замедлился, напрягся, поняв, что сделал мне больно, ласково погладил по животу, но ещё через мгновение, простонав мне в рот что-то невнятное, задвигался.
И тут я совсем потеряла связь с реальностью. С каждым движением Льва у меня внутри будто что-то вспыхивало, согревая вышедшим теплом каждую клеточку тела, и приятно было так, что я, кажется, даже всхлипывала, сжимая плечи мужчины, выгибаясь под ним и что-то настойчиво выпрашивая. Наверное, это было «ещё».
А потом я почувствовала себя целиком и полностью расплавившейся, как мороженое на солнце, и от испытанного и давно забытого удовольствия вдруг расплакалась. Лев, закончивший двигаться пару мгновений назад, погладил меня по щеке и произнёс жутко хриплым и вообще не похожим на свой голосом:
— Алёнка…
И тут я очнулась. Распахнула глаза, посмотрела на настороженного и напряжённого Льва, и выдохнула:
— Господи…
— Ну хоть не матом, — пробормотал мужчина, стирая слёзы с моей щеки. — Алён…
— Ой, не надо, — я поморщилась и дёрнулась, пытаясь освободиться, но куда там! — Я лучше пойду.
— Послушай…
— Нет-нет-нет, — я задёргалась, и Лев всё же слез с меня. Я покосилась вниз: слава небесам, он был в презервативе. — Не надо, пожалуйста, мне ничего больше доказывать. Ты мне только что всё доказал, и было очень убедительно, правда. Но это ничего не меняет! И больше ничего не будет.
Лев мрачно усмехнулся и встал с кровати, дав возможность встать и мне. Было неловко: он стоял передо мной без штанов, в одной рубашке, я же… по-прежнему в платье, но без трусов. Наклонилась, подняла их с пола, надела, испытывая желание немедленно телепортироваться отсюда — настолько мне было не по себе. Пожалуй, так неудобно я себя не ощущала даже после нашего с Антоном первого раза, когда я залила кровью весь диван в его квартире.
— Опять убегаешь, — Лев говорил спокойно, словно прогноз погоды зачитывал. — Ладно, убегай. Тебе же нравится отрицать очевидное.
— Я ничего не отрицаю, — огрызнулась я, отворачиваясь. Спорить с мужчиной без штанов — то ещё занятие. — Да, ты мне тоже нравишься, да, физически привлекаешь. И да, только что было классно. Но Лёва, не могу я так! Не способна я отношения строить только на всём этом. Пожалуйста, не дави на меня!
— Я не давлю.
— Да? А это сейчас что было?
— Секс. Который тебя ни к чему не обязывает. Иди, Алён, если хочешь идти — иди. Я не держу.
— Спасибо, — съязвила я и, напоследок мазнув по серьёзному и задумчивому лицу Льва взглядом, направилась прочь из его квартиры.