Понедельник — день тяжёлый, а уж когда именно понедельник наша дорогая администрация выбирает для педсовета перед новым учебным годом, он и вовсе становится каторжным. Я и ощущала себя каторжником, когда мы всем дружным преподавательским составом выползали из актового зала после четырёх с половиной часов дурацких командных игр, выступления директора, трёх завучей и остальных учителей в порядке очереди. К концу этого идиотизма мне чудилось, что мой мозг превратился в желе, а желудок прилип к позвоночнику.
— Кошмар, — процедила Соболевская, промчавшись мимо нас со Львом со скоростью света, не обращая внимания на каблуки, — я на маникюр опаздываю!
О, не она одна. Насколько я знала, каждая вторая наша коллега была записана на маникюр или стрижку в два-три часа дня, рассчитывая, что к обеду всё закончится и мы сможем разбежаться по домам. Фиг вам, называется! Наша директриса — существо вредное и стервозное, но если бы дело было только в этом. Она ещё и до ужаса многословна, и там, где можно обойтись парой-тройкой слов, Клавдия Ивановна растекается мыслью по древу на добрых пару-тройку часов. Мне порой даже кажется, что ей доставляет удовольствие видеть потные и замученные лица коллег.
— Вот так, — хмыкнул Лев, проводив Соболевскую ироничным взглядом. — Маникюр важнее всего. Пробежала мимо, меня проигнорировала. Не то, что на прошлой неделе. Каждый день бы так.
Я не выдержала и хихикнула, ощущая в груди приятное тепло. Что ни говори, а так радостно, что Лев на Татьяну Александровну не клюнул! Ещё бы о Наташе он мог говорить с таким же равнодушием… Знаю, плохо так думать, но я же не ангел, в конце концов.
— Ты сейчас домой, Алён? — поинтересовался Лев, когда мы спустились на четвёртый этаж, где находились наши с ним кабинеты.
Я кивнула.
— Вместе пойдём?
Я вновь кивнула.
— Тогда я за тобой зайду через пять минут.
Ожидая Льва, я села за свой стол и, уставившись в окно, вспоминала, как предупреждала остальных учителей о состоянии здоровья Наташи Ивановой. Почти все, кроме парочки отпетых вредин, согласились особо не нагружать девочку первый месяц, пока ситуация не прояснится. Вот это «пока ситуация не прояснится» не давало мне покоя, сердце сжималось от дурного предчувствия. Я опасалась, что дело может быть гораздо серьёзнее, чем мы предполагаем — не зря ведь Наташин папа просил поберечь ребёнка. Не об обычной же простуде идёт речь… По крайней мере, в прошлом году, когда Наташа переболела ангиной и тоже пришла в школу бледная и осунувшаяся, от него таких просьб не поступало.
— Готова? — спросил Лев, открывая дверь и просовывая голову в образовавшуюся щель. Я кивнула и поднялась со стула.
Уже на улице, когда мы шагали к остановке, я сказала, вспомнив вдруг, о чём ещё хотела поговорить с соседом.
— Насчёт Фреда и Джорджа… — произнесла я и не удержалась от улыбки, увидев вопросительный взгляд Льва. — Ты не испытывай иллюзий — несмотря на то, что ребята с тобой подружились, они всё равно будут шкодить на уроках. В ближайшее же время жди какой-нибудь розыгрыш.
— Например? — спросил мужчина с искренним интересом. — Не верю, что они будут подкладывать кнопки на стулья. Это слишком примитивно и не интересно.
— Да, ты прав. Хотя иногда я думаю: уж лучше бы кнопки… Нет, они придумают что-то более извращённое. Мне даже предположить сложно, что именно.
— Не волнуйся, я и не жду от них какого-то особенного отношения в плане розыгрышей, — по-доброму улыбнулся Лев. — В конце концов, мальчишки это слишком любят, чтобы совсем отказываться. Вон, даже на море, несмотря на обещанные скутеры, не выдерживали и выдавали тебе что-нибудь.
— Там была лайт-версия, — вздохнула я, надеясь, что эта добрая улыбка Льва не исчезнет после того, как он начнёт преподавать у моих бандитов. Я ещё слишком хорошо помнила, как бывшая классный руководитель Фреда и Джорджа мечтала придушить близнецов после первого года обучения.
— Я справлюсь, Алён.
— Надеюсь…
Вечер тридцать первого был наполнен приготовлениями к школе, причём и моими, и мальчишек. На маникюр я не ходила — я вообще отношусь к редкой категории женщин, которые ничем подобным не занимаются — но приготовлений и без этого было достаточно. Сделать обед, помочь собрать портфели ребятам, погладить свою и их одежду, проверить наличие всевозможных канцтоваров — от тетрадей до ластиков, чтобы в первый же рабочий день не спохватиться и не бегать в поисках нужного.
Но, как бы я ни желала отсрочить неизбежное, этот день всё-таки настал. И мы большой дружной семьёй, включая бабушку, поехали в школу. И я ничуть не удивилась, когда почти возле подъезда нас догнал Лев. Естественно, без шляпы, зато в костюме с галстуком. Погода была хорошая, тёплая, поэтому мы все были без курток, но с зонтами — во второй половине дня обещали дождь.
На линейке мы стояли все вместе, а потом разошлись — близнецы отправились на первую встречу с классным руководителем, то есть, со Львом, а я должна была проводить классный час со своими выпускниками.
Наташа Иванова, как и обычно, сидела на первой парте в правом ряду (если смотреть от моего стола), вместе со своей подружкой — Олей Зиминой, пухленькой светловолосой хорошисткой. Лицо Оли, обычно всегда озарённое улыбкой, сейчас практически являлось отражением Наташиного — тоже бледноватое и грустное. Да что с ними обеими такое?!
Кстати, Оле, по законам жанра, нравился Федя Клочков, влюблённый в её подругу. Федя, естественно, Олю не замечал — ну, только как сопровождение Наташи, не более. И мне очень нравилось в этой девочке то, что она не унывала по этому поводу, не впадала в отчаяние и не злилась на подругу. На её месте именно так вели бы себя большинство девочек. Но Зимина, кажется, была почти не способна на подобный негатив. Не знаю, что с ней будет в будущем, изменит её жизнь или нет, но сейчас этот ребёнок очень радовал меня своей незлобивостью.
Мои одиннадцатиклассники после лета и в предвкушении последнего года обучения были возбуждены и вели себя не идеально — постоянно что-нибудь громко говорили, ржали, мутузили друг друга учебниками, но в целом это всё вполне укладывалось в моё понятие «нормальный рабочий день».
В конце классного часа я попросила Наташу задержаться, и когда последний ребёнок вышел, закрыла дверь и обратилась к девочке.
— Не волнуйся, я просто хотела обсудить с тобой кое-что, — сказала я мягко и спокойно, садясь перед Ивановой за первую парту на среднем ряду. — Ты знаешь, о чём твой папа просил меня и остальных учителей?
Наташа кивнула.
— Да, он говорил со мной об этом.
— Ты можешь рассказать, с чем связано подобное решение? Ты давно меня знаешь, я никому не скажу, если это необходимо.
Девочка закусила губу, глядя на меня с неуверенностью. Вид у неё был слегка затравленный.
— Родители просили пока не распространяться… — ответила она тихо и опустила голову. — Там ещё не всё понятно… Папа сказал, когда придёт ответ, он сам с вами поговорит…
— А откуда должен прийти ответ? — Это не нравилось мне всё больше и больше. Я уже начинала думать, что лучше бы это была обычная беременность. Неприятно, конечно — я не отношусь к людям, которые считают, что беременность в семнадцать-восемнадцать это нормально, — но хотя бы не смертельно.
— Из Германии, — вздохнула Наташа, и добавила то, из-за чего мне сразу захотелось срочно выпить что-нибудь, и желательно покрепче: — Папа с мамой надеются, что там меня вылечат…
Голова закружилась, и несколько секунд я молчала, пытаясь справиться с эмоциями.
— Спроси у родителей, пожалуйста, когда они смогут принять меня у вас дома на этой неделе. Я подойду в любой день вечером и поговорю с ними.
— Ладно, — девочка удручённо кивнула.
Первое сентября — короткий день, но мне показалось, что он длился бесконечно. И когда я наконец смогла пойти домой — близнецов мама к тому времени уже увела и даже покормила обедом, — мне чудилось, что прошёл не один рабочий день, а как минимум дюжина.
Уходила из школы я со Львом. Удивительно, но с тех пор, как он стал здесь работать, я ни разу не уходила одна, и почему-то это было так естественно, что я уже ничему не удивлялась.
Про Наташу я ему рассказать не успела — Лев, как только мы вышли на улицу, смеясь, вдруг заявил:
— Твои мальчишки решили не откладывать розыгрыши в долгий ящик и надуть меня сразу же, не отходя от первого сентября.
— Да? — Я насторожилась. Ну, раз Лев улыбается, наверное, всё не так плохо.
— Ага. У меня после классного часа была математика с ними же. И вот, как только прозвенел звонок, эти два негодяя говорят: «Лев Игоревич, Лев Игоревич! — Сосед так забавно изобразил тонкие голосочки близнецов, что я не выдержала и фыркнула, улыбнувшись. — А помогите нам задачу решить! Мы её летом нашли, а решить не смогли!»
Что-то шевельнулось у меня в памяти, но я пока не поняла, что.
— Каюсь, я как-то не сразу подумал, что розыгрыш уже начался. Говорю — ну давайте вашу задачу. И Фред мне: «Три мальчика зашли в магазин, заплатили за шоколадку тридцать рублей!» А следом Джордж: «Всего по десять рублей на каждого, значит! И ушли!». И опять Фред: «А кассир посмотрел — шоколадка стоит двадцать пять рублей!». И Джордж: «И кассир отправил к ним вдогонку другого мальчика, которому дал сдачу — пять рублей!». И Фред: «А мальчик решил подзаработать, поэтому отдал ребятам только три рубля, а два оставил себе!». И Джордж: «Значит, если ребята получили назад по одному рублю, каждый из них потратил не по десять рублей, а по девять! Правильно же, Лев Игоревич?»
— Правильно, — пробормотала я, хихикая. Теперь я вспомнила, откуда мои бандиты взяли эту задачу. Я видела её сама в киножурнале «Ералаш».
— Я говорю: «Ну допустим». А они мне: «Если каждый из них потратил девять рублей, то втроём они потратили двадцать семь! Плюс два рубля, который оставил себе тот мальчик. Получается двадцать девять! Где же ещё рубль, Лев Игоревич? Мы никак не можем понять!»
— Так-так, — я поглядела на улыбающегося Льва с иронией. Было дико интересно, не попал ли он впросак с этой задачей. Я вот долго не могла понять, как выпутаться из этой нелогичности. — И что же ты?
— И тут я понял, что меня пытаются разыграть, — сосед развёл руками. — И даже восхитился: и ведь не подкопаться, вопрос-то по математике. Но с такими задачками справится не каждый учитель, Алён, логика — это всё же отдельная дисциплина, не всем подвластная. Ну я и сказал — мол, ошибочное решение этой задачи изначально построено на неверном условии. Рассказывая условие, вас заставляют складывать то, что складывать не нужно: двадцать семь и два. Да, мальчики изначально потратили тридцать рублей, но не забывайте о том, что у кассира в итоге осталось не тридцать, а двадцать пять. То есть, нужно не девять умножать на три, а потом прибавлять два рубля, оставшиеся у четвёртого мальчика, а к двадцати пяти — стоимости шоколадки — прибавлять три, тогда будет не двадцать семь, а двадцать восемь. И всё становится на свои места.
— Здорово, — я вздохнула. — А я минут пять не могла сообразить, и близнецы меня замучили. Потом уже показали мне «Ералаш», откуда они эту задачу и стибрили. Кстати, они не были разочарованы, что ты так быстро всё понял и объяснил?
— Нет, наоборот — светились от счастья, особенно когда я это всё на доске начал расписывать. А потом ещё пообещал, что завтра всему классу похожую задачу дам, и кто решит за пять минут — получит пятёрку.
— Да? Это какую же задачу?
Лев засмеялся.
— Хочешь проверить свои силы?
— Ну, на особый успех я не надеюсь, — я пожала плечами. — Просто интересно, насколько уже проржавели мои насквозь гуманитарные мозги.
— Тогда держи условие. Ракетка и мяч вместе стоят один рубль десять копеек, при этом ракетка на рубль дороже. Сколько стоит мяч?
Меня подмывало ответить «десять копеек», но я попой чуяла, что так просто быть не может. И точно ведь!
— Самый очевидный ответ «десять копеек» неверный, потому что в условии ракетка, которая дороже на рубль. Это значит, что если мяч стоит десять копеек, ракетка тогда должна стоить рубль десять, что уже противоречит условиям задачи.
— Правильно, — кивнул Лев, посмеиваясь. — Но это ещё не решение. Думай, Алёна, думай.
Я озадаченно потёрла лоб и сосредоточилась…
Задачу я, разумеется, решила, и к собственной радости быстро, но сосед задал ещё одну, над которой я думала аж до самого дома, но решила и её. И было так весело, интересно и хорошо — вот так ехать вместе со Львом, со смехом обсуждать задачки, искать решение, — что в квартиру я вошла в благодушном настроении. Правда, оно было чуть омрачено прощанием — Лев отпустил меня, поцеловав руку, как благородной даме из прошлого, но у меня всё равно затянуло между ног. Хотя дело было не только в поцелуе, но и во взгляде — жарком и приглашающем. Лев не сказал ни слова, но я понимала — он не сдался, просто затаился, чтобы в скором времени сделать следующий ход, попытаться вновь уговорить меня на более тесные отношения. И я очень боялась, что, уставшая от одиночества и по уши влюблённая, я капитулирую, невзирая на все свои рассуждения.
С этим и было связано моё чуть омрачённое настроение, когда я открыла входную дверь и вошла в коридор. Мне навстречу из своей комнаты выбежали близнецы — оба в зелёных домашних костюмах с надписью: «В школу как на праздник!»
Рыжие тролли! Специально же напялили, и наверняка бабушка помогала выбирать.
— Мама! — завопили хором прям с порога. — А дядя Лёва — самый умный!
Я застыла на пороге, хлопая глазами, а бабушка громко расхохоталась где-то на кухне.
— Это ещё почему? — поинтересовалась я, отмерев.
— А он сразу решил задачу, над которой ты пять минут думала! — заявил Фред.
— Прям вот ни минуты не сомневался! — кивнул Джордж.
Мне даже обидно не было. Если только совсем чуть-чуть.
— Ребята, дядя Лёва преподаёт математику. Ему полагается быть самым умным.
Дети замолчали, сражённые моей железобетонной логикой. Видимо, думали, я буду спорить. Щаз!
— А ты — русский и литературу!
— А я — русский и литературу, — подтвердила я, стягивая туфли. — И это значит что?
— Что?
— Что я много читаю. А считаю мало. А дядя Лёва — наоборот. И кстати! — Я обняла парней и усмехнулась, когда Фред и Джордж привычно ткнулись мне мордашками в живот. — Я буду совсем не против, если вы его предмет будете любить больше моего.
Близнецы переглянулись.
— Ну не-е-ет…
— Мы читать любим больше…
— Это сейчас. Посмотрим, что будет дальше.
Я пошла в ванную умываться с дороги и чертыхнулась, неожиданно вспомнив, что забыла рассказать Льву про Наташу Иванову.
Вечером, уложив близнецов, я долго сидела над телефоном и думала — написа́ть соседу или нет? В итоге решила, что я слишком навязываюсь, и вообще раз уж решила не заводить отношений — надо соответствовать.
М-да… Забавно. Ещё в прошлом году, если бы мне кто-нибудь рассказал, что я буду желать посоветоваться по рабочим вопросам (да и не только) с каким-то чужим мужиком, я бы ни за что не поверила. А теперь вот — сижу, страдаю. Дура. И зачем влюбилась? Насколько было бы проще, если бы мне был нужен просто мужчина для постели, и Льву — женщина для проведения досуга. А он — семью создать…
Ох, Алёна, ну и кого ты обманываешь? Ты бы на такое никогда в жизни не решилась, не тот характер. Да и у Льва не тот. Он же честный и прямой, как подоконник. И не из тех мужчин, которые заводят несерьёзные отношения. Вот поэтому он и обратил на меня внимание, что мы с ним в этом похожи.
Интересно, что бы сказала мама, если бы я поведала ей о том нашем откровенном разговоре? Скорее всего, мыла бы мне сейчас мозги, уговаривала, увещевала. Хорошо, что она ничего не знает, под таким давлением мне было бы вдвойне тяжело.
В общем, я всё же отложила телефон и легла спать. Поговорю со Львом завтра, в школе или уже после неё.
Утром следующего дня мы вновь отправились в школу все вместе, исключая маму — она осталась дома, отдыхать от близнецов и наводить порядок. И шли — мы со Львом на работу, а мальчишки на учёбу — почти как настоящая семья. Ребята от этого были в совершеннейшем восторге, а я… ну, меня разрывали пополам противоречивые эмоции. Я ведь прекрасно осознавала, что Лев решил таким образом меня «дожать» — задружиться с детьми, заухаживать, соблазнить ещё пару раз… Чтобы я в итоге согласилась и перестала грузить его рассуждениями про любовь. И я немного злилась на него за всё это, заранее злилась. Но при этом не могла не чувствовать удовольствие от нашей совместной прогулки до школы. Наверное, в глубине души я — мазохист…
В итоге про Наташу я вспомнила, когда мы уже разошлись — Лев пошёл на свой урок, я — на свой, а близнецы побежали на физкультуру. Тут-то ко мне и подошла Иванова, по-прежнему бледная и осунувшаяся. Я как-то сразу заметила, что она сильно похудела по сравнению с прошлым годом.
— Алёна Леонидовна… — прошелестел ребёнок, трогая меня за локоть, — я поговорила с родителями… Они сказали — приходите завтра, к семи вечера. Хорошо?
— Хорошо, — я кивнула и оглядела девочку с ног до головы. — Ты нормально себя чувствуешь? Может, тебе домой пойти?
— Нормально, — Наташа бледно улыбнулась. — Просто чуть тошнит, но у меня так часто бывает… Пройдёт через пару часов.
— Ладно, но если что — подходи и отпрашивайся, — велела я строго, и Иванова, пообещав, ушла на урок.
День промелькнул быстро. У Фреда и Джорджа занятия закончились в час, и мама отписалась мне, что забрала наших бандитов, покормила, и они уже сели делать первое домашнее задание. Я немного завидовала мальчишкам — самой безумно хотелось домой — но продолжала доблестно выполнять свой долг. Закончила я около четырёх часов дня, быстро проверила тетради, благо дома мне это сделать спокойно всё равно никто бы не дал, и вышла из кабинета. Я видела, что телефон требовательно мигает уже с полчаса как, но специально не смотрела на экран: мама позвонила бы, будь что-то срочное, а раз просто сообщение, то наверняка Лев. Хочет узнать, когда я закончу, и вновь проводить до дома. И надо было как-то это прекращать… ненавязчиво, но надо. Отделаться от соседа утром у меня точно не получится, главным образом из-за близнецов, но по вечерам стоит постараться возвращаться в одиночестве. Иначе я окончательно размягчею мозгом, и не только мозгом…
Впрочем, у меня всё равно ничего не вышло, и я вновь столкнулась со Львом, но на этот раз не у калитки, а на ближайшем повороте. Он стоял возле старого широкого дуба, уткнувшись в телефон, но как только я вынырнула из-за угла, отложил смартфон и посмотрел на меня с понимающей улыбкой.
Я вздохнула. Кажется, избавиться от соседа можно исключительно если хорошенько ему нахамить и поставить жесткий ультиматум. Честно говоря, я этого делать и не умела, и не хотела по-настоящему. Ну какие ультиматумы, когда мои мальчишки так радуются ему, да и вести они себя стали с появлением в нашей жизни Льва гораздо лучше и спокойнее.
— Привет, — произнёс мужчина, как только я подошла. — Как день прошёл?
— Думаю, так же, как и у тебя, — пробормотала я, опуская взгляд — смотреть Льву в лицо почему-то было сложно. И стыдно. Наверняка это его сообщение до сих пор висит непрочитанным! — Прошёл, и слава богу.
Смотреть не в лицо тоже оказалось непросто: ниже была мощная шея и очень соблазнительный кадык, к которому мне хотелось прижаться губами. Я до сих пор помнила вкус кожи Льва…
Стоп. Я замерла, не дыша, неожиданно осознав: я не помню вкус кожи Антона. Помню голос, улыбку, силу рук, нежность и уютность объятий, а вкус кожи — нет. И от этой мысли меня будто вынесло в космос на ракете-носителе. Я даже резко перестала слышать, что говорит Лев.
Как так может быть?.. Я не помню?..
— Алён? Алёнка? — сосед тормошил меня за локоть и с тревогой заглядывал в глаза. — Ты что-то побледнела. Ты хорошо себя чувствуешь?
Я глубоко вздохнула и мотнула головой, пытаясь улыбнуться. Почему-то было обидно. То ли на себя, то ли на Льва, то ли на саму жизнь… Не знаю даже. Просто обидно, что Антон не остался в моей памяти навечно.
— Нормально, — ответила, ощущая, что язык слегка онемел. — Устала просто. Пойдём домой? Кстати… — Я вдруг вспомнила про Наташу Иванову. — Хотела тебе рассказать…
Очень удачную я нашла тему для разговора: рабочую и абсолютно нейтральную. Она позволяла мне сохранить дистанцию, шагая рядом со Львом по дороге к остановке, а затем и в автобусе.
— Не накручивай себя заранее, — произнёс сосед мягко и успокаивающе, когда мы вышли из душного салона в вечернюю прохладу ранней осени. — Поговоришь с родителями девочки, а уж потом будешь делать выводы. Может, всё не так страшно.
— Она сказала: «Папа с мамой надеются, что меня вылечат в Германии». Значит, в России вылечить не могут, — возразила я, но Лев качнул головой.
— Ничего это не значит. Алёна, кто из нас учитель русского языка, в конце концов? — Он пытался меня растормошить этой шуткой, и, как ни странно, помогало. — Тебе ли не знать, как легко ошибиться, понять что-то не так? Наташа не говорила, что её нельзя вылечить, это ты домыслила.
— Нет, она…
— Алён, — Лев взял меня за руку, и мне сразу перехотелось спорить, — она не говорила такого. Сказала только про Германию. Возможно, её родители хотят попасть туда сразу, минуя наше здравоохранение. Я знаком с отцом девочки, он нашим врачам вообще не доверяет.
— Да, — ответила я, не отнимая ладонь. Было слишком уютно и вообще… спокойнее. Как-то действительно сразу стало казаться, что я зря так нервничаю. — Ты прав. Поговорю с родителями завтра, всё узнаю, тогда буду думать.
— Правильный подход.
Лев неожиданно остановился и, вопросительно заглядывая мне в глаза, поднял мою руку и поцеловал запястье. Сердце сразу подскочило куда-то в горло и забилось там, отдаваясь звоном в ушах.
Он не спросил «зайдёшь ко мне?», но взгляд подразумевал именно это. Горячий, требовательный, манящий… И губы, тёплые и сухие, скользили по коже, грея её и ловя в свой плен моё сердцебиение.
— Лёва… — Я с трудом выдохнула его имя, пытаясь перевести всё в шутку. — Ты, между прочим, говорил, что не будешь уговаривать.
— Я разве уговариваю? — Он иронично улыбнулся, раскрыл губы и коснулся моего запястья языком, будто пробуя на вкус. — Я вообще молчу.
— Да-да, — фыркнула я и всё-таки отняла руку. — Чтобы уговаривать, не обязательно говорить. Это я тебе как учитель русского языка могу утверждать.
Лев рассмеялся, но промолчал.
Дома я, повозившись с близнецами и поужинав, села в своей комнате, открыла книгу, но читать так и не смогла. Всё сидела и думала, и не о Наташе Ивановой — хотя следовало бы, наверное, о ней, — а о том, что я сегодня вдруг осознала про свои воспоминания об Антоне.
Неужели он уходит из моей памяти? Я сидела и перебирала всё, что было связано с ним, разбирая по крупицам нашу дружбу, любовь и совместную жизнь. Воспоминаний было огромное количество — ярких и светлых, как солнце, грустных и пронзительных, как порез от бумаги на пальце — в общем, разных. И раньше мне казалось, что я помню всё… Но сегодня выяснилось: уже нет. Я действительно не могла вспомнить, какой была кожа Антона, когда я ласково трогала её языком, как Лев сегодня трогал мою. Соседа я помнила отлично, а мужа…
Наверное, это нормально — всё же прошло десять лет. Даже почти одиннадцать, близнецам-то в ноябре именно столько и стукнет. Но меня всё равно огорчало, что я не сохранила… не смогла. Будто предала Антона и свою любовь к нему.
Ох, представляю, что сказала бы на это мама… Конечно, посетовала бы на мою дурную голову и посоветовала сходить к психологу. Или сразу к психиатру — мама может. Поэтому я и не рассказывала ей такие вещи — осознавала, что понимания я у родительницы не отыщу, зато раздражения огребу с лихвой. Я знала, что мама не со зла, она ведь желает мне счастья в личной жизни, однако для такого счастья мне, по-видимому, потребуется забыть Антона окончательно и бесповоротно, а я не желала этого делать.
Интересно, а Лев… он смог бы понять? Понять, что в моей голове всегда будет жить другой мужчина, и не упрекать в этом?
Я усмехнулась. Ох, вряд ли… Я ведь не приняла Наташу в его голове. С чего бы ему принимать Антона в моей?