На мгновение Арчита потеряла дар речи. Взгляд этих бездонных глаз, подобных пучине морской, парализовывал. Сковывал, словно лик кобры, явившейся испуганной мыши. Жрица уже видела похожий взор. Один раз. В Мохенджо-Даро. Ей удалось заглянуть по ту сторону. Узреть красные немигающие глаза, в которых сквозило нечто древнее. Внушающее страх…
С тех пор ее жизнь изменилась навсегда. Раскололась надвое. На до, и после. Будто пень срубленного дерева, из которого вверх потянулись молодые побеги. Но след от топора останется навеки. Девушка надеялась больше никогда не сталкиваться с подобным. Взор старейшины, мучившей свою жертву, напомнил ей о прошлом. О том, что она всеми силами пыталась забыть.
«Не показывай. Не показывай ему свой страх!».
— Что ты сказала?
Арчита вцепилась в подлокотники стула. Ногти заскребли по грубой древесине. Спустя пару секунд девушка смогла взять себя в руки и даже уверенно повторить.
— Прекрати.
Унташ склонил голову вправо и прищурился:
— Она моя рабыня. В моем доме. И я могу делать с ней… — тут он начал чеканить каждое слово, — все… что… пожелаю!
Арчита промолчала. В глубине души она понимала, что старейшина прав. Каким бы омерзительным и жестоким он ни казался. Под крышей собственного жилища Унташ имеет право на все. А жрица — всего лишь почетная гостья. Девушка невольно смутилась и потупила взор.
Глава селения усмехнулся. Его позабавила реакция Арчиты.
— Но я могу сменить гнев на милость, — внезапно проговорил он, — ведь не такой уж я и изверг, коим могу показаться.
Жрица вскинула голову.
«Он насмехается надо мной?».
— Я могу сменить гнев на милость, — повторил старейшина, — если почтенная гостья попросит за мою рабыню.
Арчита перевела взгляд на женщину. Несмотря на кровь, льющуюся из разбитого носа, та продолжала смотреть на мир глазами, полными пустоты. Будто телесные страдания не приносили ей никаких мук. И только тихие стоны, срывающиеся с губ, опровергали это. Жрицу переполняла жалость к рабыне, смешивающаяся с яростью к Унташу. Тот словно пытался заставить унижаться перед собой, вымаливая для несчастной прощение.
С трудом выговаривая слова, Арчита молвила:
— Да… я прошу за нее.
— Кто же станет прислуживать нам за этим прекрасным столом? — улыбка хозяина стала шире.
Жрица промолчала, но взгляд не отвела.
— Что же, — протянул Унташ и выпустил волосы рабыни из кулака.
Женщина рухнула на колени, прижав ладони к разбитому лицу.
Старейшина с презрением смотрел на нее сверху вниз:
— Молись за нашу почтенную гостью. Ведь это она даровала мою милость тебе. А теперь — убирайся прочь. Не оскверняй наш ужин своим присутствием. Мы как-нибудь обслужим себя сами.
— Да, господин, — промычала рабыня, не отводя рук от лица.
— И помни. На рассвете тебя ждет наказание. А теперь — пошла вон!
Последние слова Унташ произнес таким тоном, словно прогонял шелудивого пса.
На дрожащих ногах, женщина поднялась. Держалась неуверенно. Смотря бесцветным взором в пол и прижимая руки к лицу, она двинулась к выходу. Вскоре звук шлепающих босых ног стих в мрачном коридоре дома. Унташ и Арчита остались одни. Треск поленьев тихо отдавался в полутьме.
— Прости за это недоразумение, почтенная жрица, — в тоне старейшины не было и толики сожаления. Он обвел взглядом стол и потянулся к кувшину с молоком. — Придется пить из горла. Эта вонючая собака разбила мою любимую кружку!
Девушка поджала губы и снова промолчала. Аппетит резко улетучился.
Унташ поднес сосуд к губам и жадно приложился к краям. Тонкие ручейки потекли по его подбородку. Арчита уже тысячу раз пожалела, что согласилась приехать сюда. Напившись, старейшина смачно рыгнул и отставил кувшин. Пролитое на столе молоко вперемешку с кровью, казалось, его нисколько не смущало. Облокотившись о поверхность локтями, он взглянул на жрицу и ухмыльнулся.
— Значит, ты родом из Мохенджо-Даро?
— Да, господин.
— Прости за мои манеры, но я подзабыл, как твое имя?
— Арчита.
— Интере-е-есно, — протянул он.
Его глаза снова сузились, Унташ стал водить пальцем по горлышку кувшина. Золотой браслет тускло сверкал в пламени треножника.
— Арийское имя. Но ты не похожа на арийку… слишком смуглая кожа и… — его глаза пробежались по лицу девушки, и ту едва не передернуло, — прекрасные волосы. Черные, как смоль.
Жрице почудилось, что по ее телу прошуршали волосатые лапки паука.
— Моя мать из долины Синдху, — сдержанно ответила Арчита, — имя я выбрала при посвящении.
— Интере-е-есно, — вновь протянул Унташ.
— Это неважно. Лучше скажи, зачем я здесь, — девушка поджала губы, — если не считаешь меня проходимкой.
Он продолжал улыбаться и с прищуром смотреть на нее.
— Прости меня, Арчита. Я был не слишком вежлив, усомнившись в тебе. Но мое положение обязывает проверять, с кем я имею дело. Твои слова звучат правдиво. Да и сама ты не выглядишь лгуньей, — его голос понизился до громкого шепота, — прекрасный цветок.
Арчита вновь почувствовала смятение. Страх, смешанный с неприязнью и гневом, тлеющим подобно углям. Старейшина будто этого и добивался. Правая рука жрицы соскользнула с подлокотника и вцепилась в кинжал на поясе. Унташ не видел сего. Ему мешал стол.
— Давно ты жрица?
— Несколько лет.
— Хорошо-о, — с наслаждением выдохнул старейшина, продолжая поглаживать кувшин, — значит, у тебя есть нужные знания, чтобы передать мне волю богов.
— Разве знаний твоих жрецов оказалось недостаточно, господин?
Поглаживания прекратились. Усмешка медленно сползла с губ Унташа.
— Моих жрецов постигла слепота.
Арчита вздрогнула:
— Какое несчастье.
— Да, — Унташ обхватил рукой кувшин. Теперь он напоминал коршуна, вцепившегося в горло цыпленка. — Они перестали видеть дальше своего носа, а с недавних пор… — его губы снова расплылись в ухмылке, — они перестали видеть вовсе.
Девушка похолодела и сильнее сжала рукоятку оружия.
— Чем же я могу помочь?
— Хм.
Унташ поднял кувшин и вновь отпил прямо из горла. Арчита обвела рассеянным взглядом столешницу. Теперь расставленные яства вызывали тошноту.
Вдоволь напившись, старейшина отставил кувшин и продолжил:
— Недалеко от моих владений есть лес. Множество хвойных деревьев. Ты, наверное, видела их, когда направлялась в мою прекрасную обитель.
Арчита кивнула. Да, она помнила те хвойные заросли, похожие на огромный частокол.
— В горах рядом с этим лесом мои верные подданные нашли вход в пещеру. Глубокую и широкую, как мое радушие и добросердечие.
Жрица едва удержалась от ироничного смешка и сохранила беспристрастное выражение.
— В той пещере они обнаружили лазурит. Камень необычайной красоты. Подобно моим глазам.
Девушке все больше и больше начинало казаться, что старейшина безумен. Здоровый человек не станет вести себя так и восхвалять, словно он само божество. Но Унташ, судя по всему, так не думал. Он оставался совершенно серьезен.
— Не понимаю, — покачала головой Арчитв, — зачем тебе жрица?
Глава селения вновь улыбнулся и откинулся назад, облокотившись обнаженной спиной о стену.
— Ты слышала об Эламе[1], прекрасная Арчита?
— Страна на западе? — предположила она.
— Богатая и процветающая страна, — поправил Унташ, — где очень ценят лазурит. Но не это самое важное. А знаешь что?
Арчита лишь вопросительно вскинула брови.
— Элам граничит с Бабилимом[2]. А в Междуречье все просто в восторге от этих синих камней. Ты ведь слышала о Междуречье?
— Да.
Девушка и вправду кое-что знала об этих дальних краях. Пиво и вино из тех мест пользовались уважением в долине Синдху.
— А еще недалеко от той пещеры есть залежи олова, — старейшина вновь расплылся в омерзительной усмешке, — если смешать его с медью, то можно получить куда более крепкий и надежный металл. Воины запада хорошо заплатят за него.
— Все еще не понимаю, причем тут я? — пожала плечами Арчита.
Улыбка Унташа стала снисходительной, чем вызвала еще большую неприязнь.
— Конечно, — ласково молвил он, — людям трудно осознать величие моих замыслов. Ведь мой разум намного острее и дальновиднее, чем у многих других.
— Жду, когда господин снизойдет, дабы объяснить, — не удержалась от колкости девушка, но тот и бровью не повел.
— Иначе я бы не стал искать странствующую жрицу для своих желаний, — он вновь ухватил кувшин и отпил немного. К еде даже не притронулся. — Ты ведь имела удовольствие лицезреть мои прекрасные одежды?
Арчита молча кивнула. Сдерживать приступ тошноты становилось все труднее.
— Они из Элама, — Унташ щелкнул пальцем по золотому браслету, — и украшения тоже. Я хочу наладить торговлю с далекими краями. Поставлять туда древесину, лазурит, олово и бронзу. Тогда богатства потекут в Хинду-Кауш рекой! Я стану не просто уважаемым старейшиной. Меня начнут боготворить! И не только в окрестных селениях, но и в далеких краях! — он потряс ладонью, сжатой в кулак.
— Так, что мешает сделать это? — опять пожала плечами Арчита.
— Не что, — поправил тот, — а кто.
— Не понимаю.
— Жрецы вставляют палки мне в колеса, — злобно процедил Унтаж, снова искажаясь в гримасе гнева.
— Они не дают тебе торговать? — изумилась девушка.
— Нет же, милая Арчита, все немного сложнее. Против торговли эти глупые слепцы ничего не имеют.
— Тогда…
— Они не хотят, чтобы я трогал лес! — резко повысил голос старейшина. Его тон заледенел. — Чтобы разрабатывал рудник. Добывал олово и лазурит!
— Почему?
— Говорят, что это земли богов. И нельзя посягать на их богатства.
— А это так? Лес и горы принадлежат богам?
— Хинду-Кауш принадлежит мне! — Унташ грохнул кулаком по столу, аж посуда зазвенела. Арчита вздрогнула. — Мне и только мне! И никому другому! Понимаешь, юная жрица?
— Да-да, — спешно ответила та.
— А вот мои жрецы не понимают. Они не видят дальше своего носа, — повторил старейшина, а затем добавил с улыбкой, от которой у девушки мурашки побежали по спине, — теперь они вообще ничего не видят.
— Что от меня нужно? — тихо спросила она.
— Очень хороший вопрос, — довольный, кивнул Унташ, — я вижу, прекрасная Арчита, ты намного умнее большинства жрецов. Это хорошо. Для всех нас. Разреши мне вырубку леса и постройку рудника, и моя щедрость не будет знать границ… как, впрочем, всегда.
— Если боги дадут согласие…
— Ты не поняла, Арчита, — он подался вперед, голос стал вкрадчивым, — просто разреши!
— Но… — жрица во все глаза уставилась на него, — я не могу так.
— Не говори глупостей, прекрасная посланница богов. Не заставляй меня усомниться в твоем разуме. Мы оба знаем, что обычаи да традиции всего лишь хул гил[3] для немощных телом и слабых духом.
«Богохульник! — мысленно воскликнула Арчита, — видел бы ты то, что узрела я… что слышу до сих пор… это мигом сбило бы с тебя спесь!».
— Зачем тебе разрешение жрицы? — вслух спросила она.
— Мои подданные из селения не желают идти против воли жрецов, — раздраженно отмахнулся Унташ, — считают, что за это нас всех покарают боги. Пустые разговоры, лишенные всякого смысла! А сил моих наемников недостаточно, чтобы принудить их! Я итак потратил слишком много лазурита на жалование этим детям гор! А я не люблю тратить шиклу!
«Значит, и вправду наемники» — подумала Арчита, а вслух произнесла:
— И ты хочешь, чтобы я…
— Проведи ритуал для вида, — пожал плечами Унташ, — яви якобы волю богов. Скажи, что они нарекли меня своим избранником. И тогда никто больше не посмеет роптать на мои решения.
Арчита вспомнила тех немногочисленных жителей, что встретились ей на пути к дому старейшины. Их недружелюбные и временами даже враждебные взгляды. Теперь она поняла. Те люди просто боялись. Боялись, что их хозяин подкупил незнакомую жрицу или вовсе пригласил проходимку, дабы та разрешила творить то, чего неугодно богам. И тогда гнев последних не заставит себя ждать. О, да. В последнем девушка не сомневалась ни на секунду. Однажды ей довелось увидеть ярость Богини-матери. Кару, ниспосланную ей на головы людские. За то, что посмели посягнуть на священное равновесие…
И здесь может произойти то же самое. Она чувствовала это. Еще тогда, когда только приближалась к селению у подножия Хинду-Кауш. Она слышала это в своей голове.
С тех пор, как жрица покинула Мохенджо-Даро, иногда она продолжала слышать голоса. Тихие, временами угрожающие. Подобно шелесту опавших листьев в осеннем лесу. Здесь что-то есть. Под сенью деревьев или в недрах гор. И жрецы старейшины правы — боги явно не хотят, чтобы тот забирал сокровища всевышних.
Арчита поняла. Бояться нужно не Унташа, а того, что повлечет за собой его решение. Но что бы ни скрывали за собой скалы Хинду-Кауш, сейчас оно по-прежнему было там. За естественной природной твердью. А старейшина, обезумевший от алчности и возомнивший себя богом, сидел напротив нее. За широким столом из кедра. И угрожал ей прямо сейчас. Ладонь жрицы вновь невольно сомкнулась на рукояти кинжала.
— Я верю в тебя, Арчита, — ласково проговорил старейшина, — верю, что ты не как мои жрецы, и видишь дальше своего прекрасного носа. Мне бы совсем не хотелось, чтобы ты перестала видеть совсем.
Девушка похолодела. Глава селения теперь угрожал в открытую. А омерзительная усмешка не сходила с его лица.
— Хорошо, — заставила себя кивнуть она, чтобы выиграть время, — я согласна.
— Великолепно! — живо воскликнул Унташ и воздел руки, сжатые в кулаки. — Поверь, моя прекрасная жрица, тебе не придется жалеть о принятом решении. Моя щедрость не имеет границ!
«Господин не любит тратить шиклу».
— Я бы хотела узнать, что получу за услуги.
— Хм, — хмыкнул он и потер гладкий подбородок, — ты не веришь в мою искреннюю щедрость?
— Верю, господин, — осторожно ответила жрица, — но я должна знать, в чем она будет выражена.
— Ты и вправду умна, прекрасная Арчита, — глаза старейшины заблестели, — я осыплю тебя лазуритом. Медными кольцами и браслетами. Дам столько провизии в путь, сколько душа пожелает.
Девушка смотрела в эти холодные синие глаза и понимала. Она не верит ни единому слову. Унташ скорее прикажет закопать ее живьем в лесу, нежели отблагодарит за оказанные услуги.
— Ну? — нетерпеливо нажал тот. — Ты смогла оценить мою щедрость по достоинству?
— Да, господин, — вяло улыбнулась жрица, — она и вправду не имеет границ.
— Прекрасно! — воскликнул он и ухватился за кувшин. — Выпьем за это!
Старейшина приложился к сосуду. Белые ручейки вновь потекли по подбородку, сливаясь с бледной кожей.
Арчита же лихорадочно искала выход, но пока не находила. Одно можно было понять наверняка. Из дома ее не выпустят. Однако и продолжать «пировать» в обществе мерзкого изверга желания не осталось. Девушка продолжала испытывать голод. А ей нужны силы. Сердце подсказывало, что завтра они понадобятся. Жрица заставила себя взять пшеничную лепешку. Осмотрев ее на наличие кровавых пятен, и не обнаружив таковых, она откусила солидный кусок. При этом старалась проглотить как можно скорее и закончить это неприятное застолье.
— Все-таки молоко моих коз — лучшее на земле, — смачно причмокнул Унташ и отставил пустой кувшин.
— Угум, — отстраненно бросила Арчита, дожевывая хлеб.
Унташ усмехнулся и утер губы ладонью:
— Как ты можешь судить о нем, прекрасная жрица, если даже не попробовала?
Она вздохнула, пододвинула полный сосуд и наполнила кружку. От напитка шел приятный аромат.
— В доме больше нет слуг? — как бы невзначай спросила она.
— А для чего тебе мои слуги? — хитро улыбнулся Унташ.
Арчита пожала плечами и ухватила кружку:
— Кто-нибудь мог прислуживать за столом еще.
— У меня нет слуг. Только рабыня. И мы хорошо смогли обслужить себя сами.
— Такой огромный дом и нет даже привратника? — невинно поинтересовалась девушка и поднесла кружку ко рту.
— А тебе что, вдруг захотелось покинуть мою чудесную обитель, прекрасная жрица?
Арчита замерла, не успев сделать глоток. Их взгляды встретились. В этих бездонных глазах она увидела смесь хитрости, издевки и угрозы. Однако жрица нашла в себе силы улыбнуться поверх края кружки.
— Нет, — и осушила сосуд за пару больших глотков.
Жажда поутихла. Памятуя о подозрительном кувшине, девушка налила себе еще. Вторая порция молока тут же отправилась вслед за первой.
— Очень хорошо-о-о, — протянул Унташ, — иначе я бы счел это за оскорбление моему радушию и гостеприимству.
— Тогда… — жрица отставила кружку и облизала губы, — позволь им воспользоваться. Завтра предстоит трудный день. Я устала.
— Конечно, прекрасная Арчита, — он не сводил с нее хищного взгляда, — отдыхай и набирайся сил. Завтра они тебе пригодятся.
Жрица постаралась не заметить угрожающего тона, отодвинула стул и поднялась.
Унташ продолжал смотреть на нее:
— Надеюсь, ты найдешь дорогу до своей комнаты? Прости, но я не очень люблю яркий свет и не зажигаю факелов. А моя ничтожная рабыня сейчас не в том виде, чтобы послужить тебе.
Арчита с трудом сдержалась. К горлу подступил комок. Скудный ужин вот-вот готов был попроситься наружу.
Девушка вяло улыбнулась:
— Не волнуйся, господин. Я найду. Третья комната по проходу направо.
— Все так, прекрасная Арчита, все так.
Унташ продолжал смотреть на нее, но взгляд становился туманным. Стекленеющим. Будто разум старейшины улетал. Куда-то далеко и прочь отсюда.
Не желая оставаться в его обществе больше ни на миг, девушка вежливо кивнула и вышла из комнаты.
Позади нее тихо потрескивали угли в треножнике. В отблесках пламени на полу виднелись темные пятна крови. А впереди маячил коридор, погруженный в кромешный мрак.
[1] Элам — историческая область и древнее государство на юго-западе современного Ирана (провинции Хузестан и Лурестан).
[2] Бабилим — Вавилон.
[3] Хул гил («растение радости») — шумерское название опиумного мака.