Спустя два дня. Мальта. Комино
Казалось, что эта земля иная, сошедшая со страниц книги о фантастике или же пришедшая из иного мира, лишённого буйств войн и бесконечных противостояний. Не было тут места ни тревогам, ни страхам, ни воспоминаниям о недавно грядущем сражении. Лишь покой, который содержится в каждом образе здешних мест, в каждом вздохе чистого воздуха, в каждом приглушённом звуке. Шум ветра вместе с шуршанием ласкающего прибоя ласкал уставший слух, изнеможённая душа наслаждалась видом рассвета.
Йозеф взирал с крепостной башни, опустошённый взгляд устремлялся далеко на восток. Там зиждился свет зари, словно возвещая начало новой эпохи, нового мира, который должен возродить погибающую цивилизацию. Там, за горизонтом, восходило прекрасное светило, небеса вокруг него становились розовыми, в цвет царственного пурпура. Немногочисленные облака окаймляли солнце, выкрашиваясь в драгоценное злато, в металл королей, богатства и власти. Но всё же большая часть небесной тверди оставалась облачённой в фиолетово-синюю мантию прохладной ночи, а за спиной всё ещё горят благородным серебром звёзды.
Пальцы, руки, шея и лицо ощущали нежность восточного ветра, успокаивая разум. Одежда — багровая кофта с белоснежным крестом и подвёрнутыми рукавами, да штаны с сапогами, давали ему ощутить порывы воздухи. Ему казалось, что его гладит любимая девушка, каждый порыв подобен движению руки и прикосновению к нежной женской коже. Он смотрел на великую звезду, её тёплые отблески нашли отражение в ледяной голубизне очей, а ум плёл удивительные мысли:
«Зачем мы живём? Что нас делает людьми? Кто есть человек в этом мире? Мы существуем сотни тысячелетий, но так и не нашли своего места в этом мире. Во имя религий и ложных богов, ради сумасбродных идей и бесчеловечных идеологий, ради нации или расы, во имя золота или земель, а порой и из чистой ненависти и неприязни мы губим себя в бесчисленных войнах. Разве единственно разумный вид достоин того, чтобы уничтожать друг друга? Ха, странные мысли для наёмника!»
Глаза всматривалась в бесконечный тёмно-голубой покров, устлавший всё вокруг. Древнее море с неутолимой жадностью поглотило бесчисленное количество судов, городов и мелких островков, оно как старый сказитель хранит вереницу тайн и секретов, уходящую в такую глубину времён, где молодое человечество походило на племена враждующих дикарей. Но с тех времён мало что изменилось, лишь внешний облик и инструменты достижения целей стали иными.
«А может быть», — скорбь тронула его сердце. — «Людям и не дано понять, не дано осознать всё величие собственного вида? Быть может, человеку и не суждено стать чем-то большим, нежели агрессивным полуживотным, которое уничтожает всё и вся, пытается полностью заполнить собой представленный мир. Прям как вирус… иронично, но простейшая жизнь чем-то схожа со сложнейшей формой бытия, с царём сего видимого мира».
Он ощутил себя невообразимо одиноким, странный экзистенциальный ужас и холод, который не могло отогнать восходящее солнце. Бессмысленность существования забиралась в душу червём, съедала остатки надежды на изменения. Но усилием воли он смог вспомнить, что не всё потеряно для сего сынов человеческих, ибо поимо воинствующих орд, религиозных фанатиков есть те, кто действительно может всё повернуть к лучшему, и чья душа не отравлена скверной жажды насилия.
«Быть может, такие люди, Шьяни, смогли бы изменить что-то? Её мысли и идеи явно превосходят военный угар, который хуже всякого наркотика. Странно, но кажется, что они не для этого жестокого варварского мира. Она слишком… иная, лишённая пьянящей кровавой отравы, злобы и ненависти, присущих проклятому человечеству».
Монолог был прерван басом:
— Йозеф Ди’Андорр, — за спиной оказался высокий грубого вида мужчина с чёрной копной волос, его облачение говорило о принадлежности к древнему Ордену, переродившемуся несколько раз и ставшему только сильней спустя столетия битвы за существования, — вас ищет Великий магистр Иезекииль Искандер.
— Да, хорошо… как вас?
— Брат Иоанн, — представился человек в тёмно-алом табарде, накинутом поверх кофты и брюк, — секретарь-оруженосец.
— Хорошо, брат Иоанн, веди меня.
— И это, — осторожно взявшись за бронзовую ручку двери, замежевался мальтиец, — вас искала некая девушка, Аэлет вроде.
Рекрут лишь кивнул. Вместе они двинулись вглубь великолепной крепости, грандиозной цитадели, которая стала оплотом для перекованного Мальтийского ордена, ставшего уникальной силой, находкой посреди бушующего кризиса. Блюстители древних знаний и заветов безраздельно правят островами, выстроив свой оплот на Комино, сделав его домом молитвы, базой для боевых братьев и хранилищем неисчислимых знаний и самой большой оружейной.
Холодный камень вместе с медью, железом, пластиком, бетоном и кирпичом складывался в неповторимый архитектурный ансамбль, говоривший языком пламенной религии и светом веры. Высоченные шпили, прорезающие небеса, повторяли образы эпохальных соборов, готические витражные окна парадировали древность, колоссальные постройки, украшенные зловещей лепниной, передающей образы ангелов, горгулий, скелетов и грозных священников, вмещали в себя алтари, часовни, обители братьев, библиотеки, мастерские, склады, хранилища, оружейные и многое другое, обеспечившее живучесть, власть и могущество ионитов.
Йозеф быстро спускался по ступеням, его кожу пощипывал противный холодок, на рассудок давили железные грубые светильники, разгоняющие мрак в узких тесных переходах тусклым электрическим светом. На вытянутой деснице несёт фонарь и Иоанн, показывая себе дорогу. Тёплый блеклый свет являет из густого мрака скелетированные руки, держащие древка «факелов», мрачные ангелы, крепко сжимающие лампы. Юноша содрогнулся, вспомнив, что большая часть внутреннего антуража полна дремучей угрюмости, ожидания смерти и презрения к жизни. Но с другой стороны именно это место стало искоркой нормального существования, пламя минувшего бытия всё ещё хранится братьями, оберегается умом и клинком.
Они быстро миновали несколько переходов, прошли через огромную залу, которая ушла в резкий контраст по сравнению с тесным проходом. Тут рекрут ступил на полированный чёрно-белый мозаичный пол, выложенный мраморными плитами, по широте смахивающий на равнинную поляну. Под потолком простёрлась вереница знамён и хоругвей, на которых сияли кресты, иконографические лики и цитаты из Книги книг. По краям, у стен, высилась чреда больших ступеней из обелённого камня и застеленного пунцовым бархатом.
Несколько мальтийцев в чёрных подрясниках и со швабрами наперевес вымывали полы, а подле них, визжа и жужжа, помогали роботы-пылесосы. Несколько других закладывали капли ладана и благовоний в небольшие, мерцающие золотыми точками, кадильницы. Глаза так же нашли и громадную статую рыцаря в полных латах, обхватившего двуручный меч и вонзившего его в землю острием. Гранит и краска показывали чудесного воителя, хранителя сих мест.
Прежде чем Йозеф вновь нырнул во тьму перехода, до него дошло, что это не просто зала, но место собраний и выступлений мальтийцев.
Далее пройдя по столь тёмным и пугающим коридорам, юнец оказался у дощаной двери, окованной железой и украшенной изумительной резьбой — её покрыла паутина растительного орнамента. Секретарь-оруженосец постучался, и когда с другой стороны громким голосом последовало разрешение, он отворил её и прошёл.
Йозеф был сильно удивлён увиденному. Если обитель Первого братства отдавала осколками былой роскоши, то серая комната Великого магистра веяла отличным духом монашеской кельи. Рекрут тут видел лишь простенький стол для работы с компьютером и парой листов на нём, два дубовых мощных шкафа с книгами, сундук для вещей и жёсткую кровать.
— Господин Великий магистр, — преклонив голову, говорил оруженосец высокому мужчине, который в качестве одеяний выбрал серый подрясник и рясу того же цвета, — я привёл его.
— Ступай, — махнул парень, чей длинный светлый волос убран в хвост, — возвращайся к невоенным обязанностям.
Единственный элемент роскоши это разве что тёмный пол, выложенный крупными плитами мрамора. Йозеф вспомнил особенность сынов Мальты — большинство братьев и сестёр занимают две должности — военную и гражданскую.
— Зачем вы меня звали, господин Великий магистр? — спросил юнец. — Я ведь всего лишь гость на острове и не могу для вас представлять никакого интереса.
— Ошибаешься, — мужчина присел на деревянное кресло и сцепил ладони, — боевые братья, участвующие в операции у Сирта, рассказывали, как ты готов был пожертвовать собой ради боевого товарища. Такие люди нам нужны — готовность жертвы это важное качество брата Ордена, как и для человека.
— Господин, едва ли наёмник станет отличным воином в ваших рядах, — стал плавно отнекиваться рекрут, вспоминая о радушии мальтийцев, — к тому же я не разделяю ваших верований и убеждений.
— Да, — Иезекииль поднял лицо и юнца изумил пронзительный взгляд светлых очей, — ты в этом прав. Но думаю, наша вера возгорится в твоём сердце.
— Меня уже ничего не привлекает, — минорно произнёс Йозеф, покачивая головой, — ни техноязычество или культы древности, ни коммуны удовольствий или либрийское бесстрастие[1]… ничего.
— Поэтому я и говорю с тобой. Твоя жертвенность ради другого могла бы послужить более великому делу, нежели просто заработку денег. В рядах нашего Ордена ты сможешь найти себя, как человека.
— Боюсь, что я не верю в идеологии, не верю в организации и сотни норм, от которых люди порой ждут праведности или истины, — покачав головой, он посмотрел на книги, которые шептали сказочными историями древности. — Они не несут ничего светлого, как говорит жизнь.
— Ты очень умный человек. Истинная святость, она в сердце, — указал на грудь воин-монах. — Всякое изменение в душе, которое потом находит отклик в мире, начинается с твоего собственного сердца. Измени себя и вокруг тебя изменится мир. И Йозеф, мы, братья Мальты, стремимся изменить мир, изменить сердце человеческое.
— Почему вы тогда участвовали в операции Сирта не на стороне мятежников? — вопросивший вспомнил, что рыцари практически не участвовали в битве, став охранниками для конвоев и позаботившись о союзниках санитарными командами.
— Именно мы связались с ними и предложили переговоры в том миг, когда это необходимо было. На этом участке фронта и на нескольких других нам удалось бескровно завершить конфликт… когда вы поняли, что не сможете выиграть, а повстанцам стало страшно нести потери.
— Какой, — замешкался тарантиец, — продуманный шаг. Но кто знает, что будет завтра? — недвусмысленно завершил италиец.
— Я тебе предлагаю шанс на изменение, на новое сердце и хоть на кроху лучшего мира. Мы не можем знать, что произойдёт завтра или послезавтра. Короли и сеньоры требуют покорности, иерархи послушания. Но запомни — каждый сам отвечает за свою душу и даст за неё ответ.
— Кто вы? — на этот без ропота спросил юноша. — Помимо военных и мастеров войны.
— Мы — не просто хранители древних истин, знаний. Мы — последний бастин перед тьмой и варварством. Мы храним огонь человечества, то, что может помочь ему возродиться. Знания, технологии, образ цивилизованности — всего лишь свет этого огня, свет лучшего человеческого естества.
— А какова ваша вера? — спросил осторожно Йозеф.
— Мы исповедуем, как и наши далёкие предки, веру в Единого Бога, воплощённого в трёх лицах и придерживаемся учения Того, Кто искупил всех нас, — Искандер достал из стола небольшую книгу с чёрной обложкой и золотым крестом. — Тут всё написано, тут всё сказано.
— Хорошо, — юноша провёл пальцами по прохладной обложке и взял небольшую книжку, — я посвящу ей время.
— Так что ты думаешь над моим предложением? — вернулся к началу разговора Иезекииль.
— Оно довольно заманчиво, ибо я много думал над тем, кто и как может изменить мир… но…, - в рое мыслей он пытался выбрать лучшую, стройную и неострую. — Я — наёмник, — уверенно ответил юноша, — им и останусь. Сейчас меня заботят деньги, забота о семье, о будущем. Сейчас я выбираю материальные блага.
— Очень жаль, — мрак печали слегка приглушил свет очей. — Тогда ступай, наёмник из Таранто. Но помни, если ты захочешь стать братом Мальтийского ордена, то мы будем рады принять тебя в свои ряды.
— Господин, я хотел бы ещё попросить вас, — смиренно просил юноша.
— Да?
— У вас в Цитадели есть «Сад тысячи роз» и я бы хотел его посетить вместе со своей знакомой, если вы или никто из братьев не против.
— Конечно, — иссушённые губы дёрнулись в тени улыбки, — ступай туда и быть может там, ты сможешь обрести то, что ищешь. Я распоряжусь, чтобы благочестивые братья сопроводили её в сад.
— Спасибо, — кивнул Йозеф и поспешил прочь.
Воинство Компании остановилось на Мальте, воспользовавшись возможностью перевести дух. Три острова процветали, пока практически весь остальной мир погибал, Сент-Джулианос стал центром былой цивилизации, где всё же горит свет прогресса и технологий. Городок живёт от торговли, рыболовства и небольшого производства лёгкой промышленности и техники, а защита продвинутого воинства не даёт местным царькам и тиранам его захватить и обратить в пепел потехи ради. Наёмники осели в городе, рассеявшись по гостиницам и хостелам, обогащая местных торговцев выпивкой и едой. И только Йзефа пригласили на остров Комино, а он выпросил и место для своей спасительницы.
Он вновь смотрел в спину брата Иоанна, и размышлял над тем, почему его хотели пригласить. Только ли из самопожертвования или странные, загадочные и закрытые сыны Мальты увидели в нём нечто то, что присуще только им? А может это был жребий или правила сущей случайности и око Ордена пало именно на него просто так? Сейчас он не собирался искать ответы на эти вопросы, ибо выбрал свой путь. Несмотря все мысли о том, кто есть человек, он хотел заработать. Деньги помогут ему обеспечить родителей, дать возможности детям и прокормить семью, если он доживёт до неё.
«Наёмник-философ», — усмешливо отметил рекрут, продолжая смотреть то на белый крест табрда, то на пугающие светильники.
Мальтийский орден мог ещё удивить много чем интересным, на осколках былого он выстроил нечто удивительное и даже непонятное сему миру. Юноша вместе с ионитом оказался в колоссальной зале, утопленной в синеватой дымке растопленного ладана. Сквозь негустой смог проглядывались белые колонны, каменные монументальные стены и разноцветные витражные окна с иконографическими изображениями святых. Многочисленные скамьи, люстры и канделябры, росписи в виде лучезарных ангелов, строгих херувимов и пламенных серафимов говорили о религиозном предназначении. А проникновенное пение псаломщика вместе с мраморным красивым алтарём и распятием над ним довершали образ храма.
— Церковь, — прошептал Йозеф, чувствуя странный покой, вкладываемый в его душу удивительной атмосферой, которую не мог повторить ни Собор Первого братства, ни любое из развлекательных заведений.
Всё заполнено сынами Мальты. Одни заняты послушанием — протирают скамьи, полы или меняют догорающие свечки. Другие же, меланхолично перебирая чётки, пребывают в молитве. Сквозь слова псалма послышался тихий шёпот:
— Брат Марселий, вчера я вернулся с проповеди на Сицилии. И могу тебе сказать, что мне удалось помочь многим и, не только утвердив их в Слове.
— О чём речь?
— Знаешь, того запаса лекарств и пищи, который мне выделил Капитул, хватило, чтобы помочь многим больным и нуждающимся. Дети, старики и немощные. Печально, что не всем удалось оказать милость, но я свято верю, что Господь поможет им. Твои как дела, брат?
— Меня печалит, что братьев и сестёр, отправленных проповедовать на Корсику, изгнали. Слово не понравилось тамошним владыкам, ибо оно призывало к милости и справедливости.
— Необходимо бороться с гневом, бороться с грехом алчности. Ибо только те, кто преодолел свою ветхую тёмную натуру, может надеяться быть человеком, может надеяться на спасение.
«Какие хорошие слова».
— Иоанн, — тихо, стараясь не нарушить ювелирной атмосферы, заговорил италиец. — У вас тут есть девушки?
— Да. Но семей практически нет, ибо Капитул ордена благословляет быть монахами.
Оставив место молитвенного сосредоточения, они вновь нырнули во тьму переходов, но только за тем, чтобы выйти в новую обитель.
«Интересно и неповторимо», — говорил себе юноша, когда увидел помещения, отданные во имя развития. На прохладном мозаичном полу во всё так же большой зале, уходящей на несколько этажей ввысь, разместились гудящие станки и верстаки, за которыми кипела работа. Виднеются тут и столы с компьютерами, где устроились мастера кода и цифры.
Ухо не услаждало пение, его место заняли производственные звуки — звонкий стук молоточков, удары пальцев по клавишам, треск сварки, шипение и грохот. Люди в чёрной униформе или всё в тех же подрясниках полностью погружены в работу. Не баловал и аромат курений, вместо него всё наводнял терпкий запах масла, железа и горечь горелой канифоли.
— Иоанн что это за место? — спросил Йозеф, смотря на то, как рабочие обрабатывают сверкающую деталь, а в экране монитора работу с некой программой.
Тут он приметил и пару длинных клинков, сияющие в масле, а также отдельно стоящий полный комплект технодоспехов. Они отдавали мистической готичностью, духом сказочной старины, но были напичканы электроникой и представляли продвинутый экзоскелет, покрытый роскошным сюрко.
Стены всё так же несли на себе печать глубинной идеи Ордена. Фрески и изображения великих подвижников веры древности, лампы и фонари хоть и светили лучше, заливая всё ярким лунным освещением, но имели такой же мрачный антураж.
— Это обитель ремесленников. Компьютерщики, айтишники, рабочие с техникой и электроникой — все те, кто может работать с механизмами и программами трудятся тут ради того, чтобы мы были сильны.
Пройдя несколько метров, рекрут услышал интересный ему разговор:
— Вчера подготовили несколько комплектов аккумуляторов, медицинской техники, электроники.
— И куда вы их направили?
— По распоряжению Великого магистра конвой отправился в госпитали и больницы, где они ещё остались. Надеюсь, Бог покроет их от мародёров, технодикарей и пиратов.
Пока Йозеф пробирался по тёмному коридору, его мысли снова наводнились размышлениями, но на этот раз они были посвящены братьям белого креста. Что может заставить в одичавшем мире людей нести свет и помощь? Это казалось довольно странным, чем-то не свойственным самому человеческому естеству, отравленному алчностью, кровожадностью и похотью.
— Иоанн, зачем вы отправляете просто так ресурсы, технику, еду и воду? Вы могли бы оставлять всё это себе или продавать за баснословные ресурсы в обмен.
— Ибо таков наш смысл, наша жизнь и кредо, — строго обозначил мальтиец, — мы помогаем там, где это можно сделать. Только помогая немощным, защищая друг друга, мы можем надеяться на лучший мир.
— Интересно. С вами бы не согласились иерархи, диктаторы, сеньоры и господа этого мира, — минорно отметил рекрут. — Они правят всласть, они верят в то, что нужно брать то, что можно взять, завоёвывать там, где есть шанс и грабить, где сопротивление слабо. Они живут в своих дворцах и замках, виллах и поместьях, нещадно обирая подданных и разоряя то немногое, что осталось.
— И из-за них наш мир стал таков, каков он есть.
Выйдя из мрачного прохода, Йозеф встретился с ещё одним чудом Мальты. Теперь его глаза созерцали невообразимое количество столов, где устроены мензурки с флаконами и перегонными кубами, микроскопы и даже небольшими комплексными лабораториями. Всё отдавало стерильностью, к работе привлечены братья и сёстры в белоснежных халатах.
На этот раз нос и уши уловили новые запах и звук. Что-то бурчит и шипит, готовится и рассматривается, а обоняние улавливало нотки чего-то приятного и тонизирующего. Из общего религиозного духа тут только рисованные ангелы.
— А тут я так понимаю, у вас лаборатории?
— Ты прав. К тому же недалеко расположен лазарет. Мы там помимо братьев и сестёр, лечим наших горожан и тех, кого из странствий и проповедей, привезли.
Это ещё сильнее удивило Йозефа. Готовность так жертвовать и распаляться ресурсами поражает, но в тоже время рекрут находит в истории и примеры, похожие на то, что он видит тут. Крохотные коммуны прогресса или маленькие республики названной справедливости — все они пытались делать то, что творит Орден. Но они сгинули в вихре бесконечных изменений и войн, их снесли безжалостные короли и диктаторы.
«Только бы Мальтийский орден не постигла эта судьба».
Йозеф оказался там, куда вело его сердце. За тёмным переходом и невзрачной дверью начинался маленький Эдем, предстающий пёстрым полем разноцветных кричащих роз. Синие, алые, жёлтые, розовые, чёрные и белые — роскошные цветки складывались в удивительные узоры и таинственные глифы. Над головой раскинулся стеклянный потолок, в котором виднеется роскошное ультрамариновое небо с белыми облачками. Нос свело от сумасшедшего сладкого аромата сотен цветков, глубокого запаха, захватывающего сознание и уводящего его в мир грёз. Журчание искусственного ручейка, прохладный лёгкий ветерок, гоняемый вентиляторами, аккуратные и сказочно-карамельные лавочки с каменными дорожками уводили сознание в мир грёз.
Но, впрочем, глаза узрели цветок, который ему показался куда более прекрасный, нежели тысячи роз. Напротив, стояла высокая девушка, чьи изумительные формы скрыты за длинным и строгим тёмным платьем цвета шоколада, расшитым золотом. На этот раз Йозеф не отводил глаз от её миндалевидных очей и проникновенного взгляда, словно видел там что-то знакомое, родственное.
— Мы вас оставим, — холодно отметил Иоанн и пошёл прочь.
Нога робко начала движение, парень выдохнув, подошёл к девушке. Его нос ущипнуло что-то, но он не смог уловить что, хотя понимал, что это слабая тень духов дамы. Встав рядом с ней, он ощутил укол у сердца, волнение, созданное обстановкой. С предыханием он заговорил:
— Аэлет, я рад, что приняла приглашение прогуляться.
— Зачем ты меня сюда позвал? — смущённо говорила наёмница, она явно в первый раз видит такую красоту, само её существование смущает огрубевшую женскую душу. — Пока меня притащили из женского крыла сюда, я столько всего увидела. Это ужас… в хорошем смысле.
— Я знаю, мне тоже представили много чего, — он осторожно пошёл и девушка последовала за ним; они медленно двинулись сквозь роскошный сад. — Аэлет, я много слышал о том, что у братьев Мальты есть роскошный сад, но никогда его не видел.
— А я тут причём? — усмехнулась италийка.
— Хотел тебе показать, — отстранённо и с нотой печали ответил парень, всматриваясь в десятки роз, затопивших всё большим прекрасным и цветущим полем, где он узнал символ птицы. — Тебе, Аэлет.
— Мне? Обычной наёмнице? — изумление рекой лилось в голосе. — Йозеф, пройдха тарантийский, зачем это? Я хотела остаться с взводом, но ты вытянул меня сюда. Я сначала офигела от этого, но сейчас ты переплюнул всё. Зачем, чем я заслужила такое?
— Ты меня спасла, — он провёл рукой, сотворив чудесную дугу, показывая на шикарные поля, — или тебе не нравится? Наверное, мы больше никогда не увидим такого… если навсегда не останемся в Ордене.
— Всё прекрасно, — спокойно ответила Аэлет, в её очах звёздной россыпью отразились цветы, душа же приникла к сей чудесным образам, подобно жаждущему к живительной влаге.
Пара ступила на деревянный мостик, выгнутый полукругом. Под ними журчала прозрачная голубая речушка, услаждающее ухо, привыкшее к грохоту орудий или городскому копошению.
«Не к природе ли несётся душа человеческая?» — спросил себя Йозеф. — «Не из неё ли вышел человек? А мы её столь давно променяли на каменные джунгли, которые потом и убили нас».
— И всё же, я не понимаю, ведь и ты меня спас. Зачем ты решил мне всё это показать? Да, я восхищаюсь этим садом, но не понимаю… ты ведь мне ничего не должен.
Вопрос повис в воздухе. Йозеф хотел бы ответить что-нибудь логическое, что-нибудь ясное и внятное, но не находил ничего, кроме обычного желания порадовать человека, ставшего близким. Он бы мог и поблагодарить Румо за помощь, но это сделает за бутылкой пива, да и прогулку по саду он не понял бы. А Аэлет? Он раз за разом обращался к рассудку за разъяснением, но как скудный язык способен выразить буйство эмоций сердца?
Они увидели красивую лакированную лавочку и быстро заняли её. Тут всё говорило языком мира, покоя, который, несомненно, исцелял душу. Этим людям ведома лишь война и тотальная разруха, и прикосновение к осколку прошлого разгоняет мрак настоящего, вселяя уверенность и водворяя свет тщетной надежды.
Мягкость, спокойствие и приятная атмосфера всё же размягчили сердце наёмницы.
— Прости мне мою слабость, — с этими словами она положила свою голову на плечо парню, рекрут ощутил бархат женской кожи, мягкость пышного чёрного волоса. — Тут… чувства, — её язык стал заплетаться.
Йозеф трепетно протянул руку и положил её на плечо девушки, слегка прижав её и ощутив воодушевляющее тепло её тела.
— Прыткий малый, — усмехнулась девушка; грубость и какая-то чёрствость отступили и на этот раз рекрут услышал, наверное, плач самой души, — проклятье, как же мы далеко ушли в своей тупизне. Хотя я понимаю, что и во мне дурости, как дерьма в помойке.
— Я думаю, твоей подруге тут было бы приятно, — Йозеф решил отвести разговор от самобичевания.
— Шьяни была бы рада видеть подобное место, — она чуть поёрзала, — отдала бы многое, чтобы сюда попасть.
— Я надеюсь, мы сюда ещё когда-нибудь вернёмся.
— Это да, — речь Аэлет дрогнула, заиграла задором. — Вот тебе двадцать пять лет, ты побывал в полиции, передрягах и прочем дерьме. А вот женщину ты себе нашёл? Вот если бы кто-нибудь захочет быть с тобой… ей нужно будет драться?
— Было пару девушек, но ничего серьёзного. Сейчас я свободен, Аэлет.
— Понятно.
— Может быть я подумаю когда-нибудь о семье. Но сначала нужно заработать денег, найти своё место в этом мире. Ты сама всё понимаешь.
— Знаешь, Йозеф, меня удивили братья белого креста. Они по истине стали тем… кем быть может должно быть человечество. Да, они ударились в веру, но то, что они делают… никто не делает. Тут я увидела… то чего не видела двадцать девять лет.
— Не нужно слов, — томно произнёс юноша. — Я всё понимаю.
— Спасибо тебе, за то, что пригласил меня сюда, — на сладких насыщенных губах расцвела пленяющая улыбка. — В этой цитадели… в этом саду… я увидела, что значит быть человеком.
Йозеф вспомнил одну из догмат и максим, которую прочёл на хоругви в одном из неисчислимых посещений цитадели:
«Рыцари Мальты, аколиты и послушники белого креста — это мужчины и женщины с человеческим сердцем и светом в глазах. Они — слуги истины, выходящие против разрухи и тьмы, окутавшей мир. Они истинные последователи Завета. Орден — островок спасения посреди моря коварства и лжи. Истинно верные до последнего удара сердца. Они несут крест невзгод, крест взаимпомощи и любви к тем, кто их ненавидит. И они несут этот крест не только на своих одеждах, но и в душе».
[1] Либрийское бесстрастие — фразеологизм, обозначающий полный отказ от эмоций и чувств. Либрия — вымышленный закрытый город из фильма «Эквилибриум». В городе царит тоталитарный режим, и вся власть принадлежит совету консулов, который, для подавления инакомыслящих и поддержки имеющейся идеологии, создал институт Клериков (Тетра-Грамматон).