Андрей шлепнул по столу ладонью.
— Работаешь, как вол, а платят, как воробью!
— Ты хоть работаешь. Мы с Новиковым, как собаки, по городу гоняем, а толку что?
— Вася, ты чего не ешь? Об чем задумался? — заботливо спросила мать.
— Ничего, мать, скоро наш Василий на купеческий харч пойдет. Каждый день приварок хлебать будет
— Это как же? — радостно встрепенулась мать.
— Чего-то я один буду приварок хлебать, а вы? — запротестовал Вася, не понимая, к чему клонит отец.
Иван Степанович отпил из кружки холодной воды, утер рушником усы и бороду, перекрестился и встал из-за стола. Семья следила за каждым его движением.
— Бог напитал, никто не видал!.. Мать, дай Василию чистую рубаху, и пойдем мы с ним в гости глодать кости... там такая благодать — не успеешь обглодать!
Мать не выдержала:
— Не мори ты, Христа ради. На кой Васе чистая рубаха. Шуткуешь, что ли?
Отец угрюмо хмыкнул:
— Не до шуток, Катерина Семеновна. Вправду к Залогину Ваську поведу. Сегодня к нему ходил работу просить, а он и говорит: «Отдай мне мальца на побегушки». Несладкое это дело, да коли нужда приперла — хоть один рот с хлеба долой... И в дом, гляди, какой-нибудь полтинник закатится.
— Тятя, а как же в школу?
— На этот год погодишь. Гришанька пускай учится — он помоложе...
Известие ошеломило Васю. Работы он не боялся, но мысль попасть в дом, обнесенный высоким забором, за которым слышался хриплый лай собак, — в дом, где жил Залогин, — заставляла немного робеть.
Когда старик Залогин мелкими шажками, деловито постукивая палкой, выходил из дома, ребята шарахались в сторону. Почему-то было заведено бояться колдуна — так звали старика балаковцы.
По дороге к Залогину Иван Степанович был удивительно разговорчив.
— Ты не горюй. Найду работу, сразу тебя домой заберу. Мне помогать будешь. А пока надо как-нибудь перебиться... Не своевольничай — что скажут, то и делай. Прикажут дров колоть — коли! Прикажут пироги есть — ешь, не отказывайся! Если узнаю, что пироги не ел, — смотри у меня!
Вася взглянул на отца и понял, что тот старался неумелой шуткой прикрыть тревогу за него, за Васю. Ему захотелось подбодрить отца.
— Ты, тять, не думай, я с любой работой справлюсь!
Купец принял их в зальце. Огромный киот, заставленный иконами в золотых окладах, занимал чуть ли не треть помещения. Перед киотом висели на серебряных цепочках разноцветные лампады. Внизу, рядом с толстыми книгами, на которых Вася прочитал: «Библия», «Евангелие», — лежали облезлые конторские счеты.
Залогин приветливо встретил пришедших и, повернувшись к иконам, перекрестился.
— Ни одного дела не начинаю без благословения божия, — пояснил он и, как сверчок, юркнул в большое дубовое кресло.
— Значит, решились, почтеннейший, привести ко мне вашего отрока? Хорошее дело! Большой уж, пора, пора работать! Сколько годов-то тебе?
— Десять с половиной, — серьезно ответил Вася.
— Ваше степенство... — неуверенно начал отец. — Вот насчет работы договориться бы надо...
— Хи-кхи-кхи! — то ли засмеялся, то ли закашлялся колдун. — Ну, какой разговор, коли вся работа попервоначалу в ногах заключается? На побегушки мне мальчик надобен — по дому и по торговле. А беру я вашего парня потому, что наслышан про ваше семейство, как про честных людей. Мало ли что ему делать придется? И в лавке побыть, и домашнее серебро почистить... Тут кого ни попадя не берут. А если у тебя тут не пусто, — он постучал пальцем по Васиному лбу, — гляди, в люди выведу! Вот так!
Старик приподнялся:
— Ну, слава вседержителю, договорились. Ступай, почтенный, отведи сына на кухню, там ему и дело дадут. Да, спать ты где будешь, Василий, дома или здесь?
— Дома, дома, — быстро ответил Вася, боясь, что отец заставит его оставаться здесь и на ночь.
— Вот и ладно, — согласился колдун и, открыв какую-то толстенную тетрадь, взял карандаш.
На кухне была одна кухарка. Засучив рукава, она раскатывала на столе тесто для лапши. Иван Степанович встал в дверях и подтолкнул Васю вперед.
— Мальчонку велено к вам на кухню привести.
— А-а, наслышаны, знаем, — певучим голосом заговорила кухарка. — Садитеся. Здравствуйте вам. Чайку не желаете ли?
— Благодарствую, только не хочу, — отказался отец и обратился к Васе: — Вот, сынок, оставайся тут. Слушайся их, — он кивнул на кухарку. — Не знаю, как вас величать?
— Анисья, Анисьей и зовите, — улыбнулась кухарка.
— Вы уж, Анисья Батьковна, не обижайте мальца. Требуйте с него по всей строгости, а обижать не надо. Он в людях-то никогда не жил.
Анисья отставила запачканные в тесте руки и по-куриному пригнула голову к плечу:
— Обиженный никого не обидит, — вот что я вам скажу...
— Иван Степанович, — подсказал отец.
— Скажу я вам, Иван Степанович, — послушно повторила Анисья.
Васе понравилось ее румяное широкое лицо, мягкий певучий голос. «Наверное, добрая», — решил он и почувствовал себя уверенней.
— Давайте, я вам помогу чего-нибудь?
Анисья засмеялась:
— Ишь ты, помощник ретивый! Посиди, успеешь наработаться!
— Я работать нанялся, а не сидеть, — заупрямился Вася. — Печку топить будете? Где у вас дрова, я принесу.
Анисья не слушала его. Поставила на стол две чашки и тарелку с оладьями.
— На голодном коне не ездят! Вот угощайтесь!