— Какая сласть, интересуешься? — спросил пожилой солдат в старой шинели и на деревянной культе вместо ноги. — Глянь-кось, как мне один офицер зубы почистил. — Он открыл рот и провел пальцем по голым розовым деснам.
— Это да... бывает, — заговорили в толпе
— Ему чего, офицеру-то!
— Для них солдаты — не люди!
— Требуют простым народом. Он, офицер тоись, голой рукой и зуботычины тебе не даст — в перчаточках!
— Офицеры тоже разные бывают... — в раздумье произнес солдат. — Иной хоть и офицер, а для солдата родней, чем брат кровный. Вот таким будь, — серьезно сказал он Васе. — Ежели в генералы выйдешь, не обижай солдат. Сироты они, даром что усы от цигарок запсивели...
Васе было чудно, что пожилые мужики всерьез поверили какой-то бумажке, и он уже был готов созоровать, представив им пузатого, усатого генерала, которого ему довелось увидеть на балаковской пристани. Но последние слова солдата заставили его отказаться от шутки, и неожиданно для себя Вася серьезно сказал:
— Не буду солдат обижать!
— Вот и лады! — добродушно засмеялись кругом. — Он парень свойский, видать, знает, почем фунт лиха!
— Бумажку не потеряй, смотри! — слышал Вася чей-то заботливый совет. Он снял картуз и бережно засунул билет за рваную подкладку.
— Ну-ка, мне вытащи! — разохотился мастеровой.
Шарманщик подставил ладонь:
— Пожалуйте, две копейки. Счастье две копейки стоит.
Мастеровой положил деньги и взял у свинки бумажку.
— Ты читай! Для всех читай!
«Счастье ваше вы получите от дамы, с которой скоро познакомитесь. Успеху будет содействовать лунный свет».
— Вот так загвоздила! — смущенно пробормотал мастеровой и, сдвинув картуз на глаза, заскреб затылок.
— А что? Вполне возможная вещь! Парень ты всех статей, гляди и облапошишь какую вдовую купчиху! — скороговоркой выпалил толсторожий мужчина, по обличию торговец. И сам первый загоготал своей шутке.
Мастеровой зло прищурился.
— Облапошишь! — передразнил он. — Облапошить, конечно, можно, только какое ж это счастье? Облапошить — это дело торгашеское, а счастье, оно должно быть честным!
— Отбрил! Молодец! — сочувственно отозвались люди.
Балаковская дурочка вертела в руках четыре грошика и рассуждала:
— Чего мне две копейки? Хлебушка фунтик. Наплевать, голодная прохожу! Давай мне на две копейки счастья! Прочитай, молодец, чего тут прописано?
Мастеровой взял бумажку: «Счастье как птица. Поймай — твое будет!»
— Истинная правда! — одобрили зеваки.
— Это как понимать? — допытывалась дурочка. — Это, что ли, птиц ловить?
— Не птиц, а счастье, вроде как птица, — летучее, — старался объяснить шарманщик.
— Птиц ловить — грех: они божьи! Пустите меня, пустите! Не хочу! — кричала дурочка, проталкиваясь сквозь толпу.
Вася заметил, как торговец, вытащив из кармана горсть серебра, долго рылся, отыскивая две копейки, а найдя, поглядел на них и снова опустил а карман.
«Ну и жадюга! — подумал Вася. — Две копейки на счастье пожалел».
Больше охотников на покупку «счастья» не нашлось. Старик снова завертел ручку, и шарманка разлилась бедовым, плясовым мотивом:
Кругом заулыбались. Ноги слушателей сами собой стали притопывать.
— И-е-ех! — вполголоса выкрикнул кто-то, и уже несколько голосов подхватило озорную песню, с издевкой выговаривая:
Кончив играть, шарманщик сдернул с головы широкополую, похожую на пыльный лопух шляпу и стал обходить слушателей. На дне шляпы зазвякали копейки и гроши.
Васе хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить шарманщика за подаренное «счастье». Ведь это первый раз в жизни с ним случилось такое.
— Дедушка, давай я тебе шарманку донесу. Куда идти?
— А тащи куда-нибудь в холодок.
Выходя с базара, они увидели дурочку. Она откусывала от черной краюшки маленькие кусочки, бросала голубям и бормотала:
— Чем ловить, лучше накормить! Пусть Фенька-дурочка голодная, а счастье у Феньки — сытое!
Спугнутые появлением Васи с шарманщиком, голуби с шумом взлетели и тут же снова окружили дурочку. Один из них опустился ей на плечо, и Фенька замерла. В лохмотьях, с растопыренными руками, она стояла на базарной площади, нелепая, как огородное пугало. А на запрокинутом лице застыло выражение бездумного, блаженного счастья...
За пожарной каланчой, в прохладной темно-зеленой траве густо росли одуванчики.
Тут и сделаем привал, — сказал шарманщик и пустился на траву.
— Вишь, как мягко!
Он снял с плеча торбу, достал оттуда хлеб, селедку, пару луковиц и коротко приказал Васе;
— Садись!
Вася с наслаждением грыз селедочный хвост, хрустел луковицей и набивал рот заварным черным хлебом.
— Теперь до вечера можно и вздремнуть, — сказал старик, вытирая о траву руки и позевывая. — А потом бы чайку горяченького...
Вася побежал домой. Ему хотелось напоить старика чаем, только разрешит ли мать? На взволнованный рассказ Васи Катерина Семеновна ответила вопросом:
— Может, он мазурик какой, шарманщик-то... А ты его в избу хочешь пустить.