- Лапшин не по лицу, он под дых бьет! Он как танк!
Слепой бульдозер! Давайте двоих сразу, я обе руки подниму!
- Ну, Рома, будешь министром! - сказал Сережа Лазарев.
- Фокина Саша простит, - продолжал Роман, - я уверен, выйдет из больницы и простит...
- Если простит, тогда ему еще надавать, я сам готов!- вскочил Лапшин.
- Вот, - развел руками Роман. - Что и требовалось доказать.
А Сережа Лазарев только и смог повторить:
- Будешь министром, Рома!
Тяжелое было дело, тяжелое. Костя Костромин молчал с самого начала собрания, ни слова не проронил, хотя на него постоянно оглядывались и прямо говорили ему: "А ты чего молчишь, Кострома?" Но он даже и не откликался, хотелось как-то пересидеть это собрание, чтобы кончилось оно, потому что каждое ' слово - в защиту ли Фокина, в обвинение ли - казалось Косте ложью. Он понимал, почему Керунда говорит так, а не иначе, и почему Лаптева говорит, и почему Миша Логинов, и не любил в эту минуту всех - и Фокина, за то, что зверь, и Керунду, за то, что не по справедливости, а своих защищает, и Аню Пугачеву с ее глупой жалостью - ведь и дураку ясно, что Володька Фокин специально устроил эту комедию: "Не могу войти, мне стыдно". И рыжий Лапшин был ему противен с его истерикой, и Машу не любил он в эту минуту за то, что она, такая добрая, милая, веселая, сидит здесь и копается в этой грязи... Поднялась бы и тихо ушла, вот было бы правильно! Подумав так, Костя тут же спросил себя: "А ты почему не уходишь? Ты зачем тут сидишь и всех ненавидишь?" - и еще не успел он додумать эту свою мысль до конца, как какая-то сила подняла его. Никому ни слова не говоря, он прошел к дверям и покинул собрание.
- Вот! И Костромина исключить за срыв дисциплины! - хихикнула Гоша. Всех исключить! Всех!
Еще и так можно было бы разделить наш девятый класс: по отношению к будущему. Игорь Сапрыкин, Сережа Лазарев, Саша Медведев, как и многие другие, никак к своему будущему не относились. Не думали о нем и не хотели думать: что будет, то и будет. Миша Логинов, кандидат на медаль, тоже ни о чем не думал: куда захочется ему поступить, туда и поступит. Леня Лапшин не думал о будущем, потому что, как сейчас занимался он техникой, как сейчас постоянно что-то придумывал и изобретал, так и дальше будет, он это знал. Роман Багаев мечтал об Институте международных отношений, но поступление в институт представлялось ему приключением, испытанием ловкости: сумеет поступить - молодцом будет; пока что он копил деньги, чтобы в десятом классе нанять себе репетиторов.
Л только Володя Фокин, чуть ли не единственный в классе, весь был нацелен на будущее. Он художник, он должен выбиться в люди. У него должна быть мастерская в Москве, общество художников, деньги, известность. И все это у него будет, если он сейчас сумеет, кончив школу, поступить в институт. По рисунку он хорошо идет, он сам это чувствует, и аттестат будет приличный, и в институт его, как сына рабочего, примут охотно. Так неужели все свои мечты - коту под хвост? Из-за какого-то Медведева? Из-за какой-то Галины, век бы он ее не видел? Ведь если они сейчас исключат, то могут двойку по поведению, а это значит:
не аттестат он получит, а справочку. А куда со справочкойто? Год ждать еще? Но за этот год в армию заберут... А ему рисовать надо, каждый день, с утра до вечера, рисовать и рисовать... Он и на уроках времени не теряет и никогда с альбомчиком не расстается - рисует с натуры, рисует карикатуры, и нет девчонки в классе, которая бы от злых его карикатур не плакала, острый у него глаз, беспощадный.
Нет, нет! Не расслабляться! Выиграть и этот бой, преодолеть и это неожиданное препятствие! Никого не раздражать, тише воды быть, ниже травы. И каяться, каяться, каяться! От него не убудет, а спастись надо. Им-то нечего терять, они и не знают, что такое талант, дар... Володя любил это слово - дар! У него дар, а у этих что?
- Можно мне сказать? - тихо поднялся Володя Фокин, когда Костромин неожиданно ушел с собрания. - Я уже говорил... Я осознал свою вину... Поймите меня правильно... Ведь тогда что? Тогда справку вместо аттестата?
А я мечтал в Суриковский... Выходит, из-за минутной оплошности, в которой я глубоко раскаиваюсь, дорога в жизнь закрыта?
Про дорогу в жизнь он хорошо ввернул, это он чувствовал. Все любят про дорогу в жизнь слушать. А все же ошибся Володя Фокин, ошибся, роковая ошибка у него вышла!
Не было у него еще опыта каяться на собраниях! Зря он про справочку, расчетом сразу запахло, а расчетливых никто не любит. В детстве жадных не любят, в юности - расчетливых. Каешься? Ну так и кайся искренне, до конца, а если расчет - то выходит, будто и не каешься...
Нет, Володя Фокин, этот номер не проходит.
- Что ты справкой тычешь? - закричал Лапшин сразу. - И без аттестата можно стать человеком!
Сережа Лазарев и Игорь Сапрыкин переглянулись. Они вообще не уважали все эти раскаяния. Старший брат Серексин так учил его: "Делай что хочешь, а потом получай что дают и не отказывайся".
Один за другим все стали говорить против Фокина, и даже уход Костромина теперь обернулся каким-то образом против Фокина.
- Столько проучились вместе, а теперь? Видишь, Полетаева, все из-за тебя! - крикнула Сева.
- А я ему говорила - не смей! Говорила я тебе, Фокин, говорила? оправдывалась Галя.
Теперь даже и в ее глазах Фокин был виноват!
Ох и трудно, дети, правильно вести себя на собрании, если разбирают не кого-нибудь, а тебя!
- Нет, так нельзя, нельзя! - Аня выбежала вперед, стала рядом с председателем Логиновым, раскрасневшись. - Мы же знаем Володю, он не обладает силой воли!
Если его исключить, он не выдержит, будет пить, гулять, и ничего из него не выйдет. А кто отвечать за него будет?
Кто?
- Может, мы все гордиться будем, что с ним вместе учились, - продолжал борьбу за друга Роман Багаев, - и что же про нас скажут? Что мы его выгнали? Помешали ему кончить школу?
- Не мы ему помешали, он сам себе помешал, - сказал Миша. - А что касается будущего и потомков, - продолжал он, - так пусть думают о нас что хотят. Зачем нам перед потомками казаться лучше, чем мы есть? Заискивать перед потомками?
- Исключить, - отрезал Лапшин.
- Опять? Опять? - закричала Галя Полетаева. - Он же за меня заступился! Он единственный благородный человек в классе - и его исключить? Он самый талантливый в классе - и его исключить?
- Он убийца! - крикнул Лапшин. - Исключить!
Сцена приобрела драматический характер, который усилился тем, что Галя Полетаева положила голову на стол и начала громко, навзрыд рыдать.
Но такая уж, видно, судьба была у Володи Фокина в этот вечер: все шло ему во вред, и Галино рыдание в тишине еще больше настроило всех против Фокина. Рыдание это эффектное очень не понравилось Клаве Керунде и ее "колхозу". Притворство!
- Мнения определились, - холодно сказал Миша Логинов, председатель. Приступим к голосованию.
* * *
И все-таки Елена Васильевна не выдержала и, когда уже стало темнеть, бросилась из учительской на третий этаж, где шло собрание. Каштанов - за ней, и оба остановились в коридоре, потому что дверь кабинета литературы распахнулась: вышли Фокин, Роман, за ними остальные.
Так они и встретились, Каштановы и их класс, как чужие. За эти три часа девятиклассники совсем забыли про своих учителей, будто их и не было вовсе. Каштанова сразу это заметила: чужие! Нет, нельзя было оставлять их одних, нельзя детей одних оставлять, особенно когда несчастье.
Ничем бы она им не помешала, но не было бы сейчас этой серой пелены на лицах. И почему заплакано лицо у Гали Полетаевой? И где Костя Костромин? Ушел? Что с Леней Лапшиным случилось, почему он чуть не бегом побежал от них?
Фокин шагнул навстречу:
- Если вас интересует, могу сообщить: предложено удалиться из комсомола... Так сказать, выйти вон... - Он слегка поклонился и прошел между расступившимися Каштановыми.
- Исключили? - переспросил Алексей Алексеевич.
- Вы правильно поняли, - насмешливо сказал Роман и пошел за Фокиным.
- Всю жизнь искалечили человеку! - выкрикнула Галя Полетаева.
Каштанов поджал губы, спокойно посмотрел ребятам в глаза и позвал Фокина:
- Подойди на минутку. А что бы ты хотел, Володя?
Чтобы тебя простили? Оказали тебе милость? Чтобы ты сейчас пожимал всем руки и говорил "спасибо"?