Заслышав шаги, тюремщик открыл глаза и вопросительно уставился на гостя:
— Приветствую вас. Хотите снять комнату? — он хмыкнул.
— А что, можно? — устало поинтересовался Шанкар, протирая заспанные глаза.
— А чего нет? — толстяк заулыбался. — Идите, убейте кого-нибудь, и я вас обеспечу казенной площадью и похлебкой, — тут он громко засмеялся.
В пустом коридоре темницы смех прозвучал, подобно раскату грома. Однако уже в следующую секунду со стороны камер послышался жалкий вой, похожий на скулеж дворовой собаки, которой случайно наступили на хвост.
Тюремщик закатил глаза и застонал. Его приподнятое настроение мигом улетучилось, словно роса под лучами жаркого солнца.
— О, боги, он опять начал, — толстяк провел руками по пухлым щекам.
— Анил? — поинтересовался Шанкар.
— Ну, да, — подтвердил тюремщик, — безумец-лесоруб, нашинковавший своих приятелей на просеке.
— Хм, — коротко произнес охотник.
«Очевидно, жители Мохенджо-Даро еще не догадываются о том, с чем им пришлось столкнуться на самом деле. И, полагаю, еще не время раскрывать тайну».
— Он меня с ума сводит своими воплями, — продолжал жаловаться тюремщик, — приходится заедать напряжение.
— Да, я заметил, — Шанкар многозначительно покосился на огромный живот собеседника.
Проследив за взглядом охотника, тот насупился:
— Вот видите, что со мной происходит? Еще несколько дней соседства с этим ублюдком, и меня можно смело вести на свиноферму Панишвара в качестве борова.
Тем временем Анил завыл еще громче. Даже Шанкару стало не по себе от этих безумных и лишенных всякого разума звуков.
Тюремщик грохнул кулаком по столу, а затем рявкнул в сторону одной из камер:
— Да заткнись ты, мать твою!
На удивление, оклик толстяка подействовал, и протяжные стоны прекратились.
— Не обольщайтесь, — тюремщик обернулся к охотнику, — это ненадолго.
— Разве суд над Анилом еще не состоялся? — поинтересовался Шанкар.
— Нет, — буркнул собеседник, — хотя должен был еще вчера.
— Отложили заседание?
— Угу. Верховный жрец приказал. Сказал, мол, необходимо дождаться возвращения поискового отряда, — толстяк тряхнул головой, — а, как по мне, тут и без них все ясно.
— Вот как?
— Именно. Голову ему отрубить и дело с концом.
— Понятно.
Шанкар не знал, чем ответить, дабы не вызвать лишних расспросов.
— Так, зачем пожаловали-то? — внезапно поинтересовался тюремщик.
— Мне надо с ним поговорить.
Лицо толстяка так сильно скривилось, словно его насильно заставили проглотить целую гроздь гнилых бананов:
— Пожалуйста, не надо.
— Надо.
— Не стоит, — в глазах тюремщика читалась мольба.
— Стоит.
— Он все равно ничего не скажет.
— Я попробую.
— Вы не понимаете, — взвился толстяк, — вы с ним поболтаете, а мне потом целый день слушать его вопли!
Шанкар одобряюще похлопал того по плечу и улыбнулся:
— Ты сдюжишь. Я верю в тебя. Думай о том, как жена вечером накормит тебя вкусненьким ягненком.
— Я и так об этом думаю сутками! — толстяк вновь грохнул кулаком по столу. — Из-за этого у меня постоянное чувство голода.
Шанкар улыбнулся чуть шире:
— Пошли.
Видя непреклонность незваного гостя, тюремщик сильно застонал, но, тем не менее, кряхтя, поднялся:
— Ну, надо, значит, надо. Идемте.
Они пошли по сумрачному коридору вперед.
Анил располагался в пятой камере от входа. Лесоруб сидел в дальнем углу клетки в одной набедренной повязке. Поджав согнутые ноги в коленях к груди, он обхватил голову изодранными и оцарапанными руками.
— Вот он, — буркнул толстяк.
Шанкар внимательно оглядел своего старого друга, ощущая в области сердца предательскую иглу жалости.
«Богиня-матерь, что же он сделал с тобой, Анил? За что нам все это?».
Поджав нижнюю губу, охотник несколько секунд продолжал смотреть на безмолвного лесоруба, а затем бросил, обращаясь к тюремщику:
— Неси ключи.
Тот выпучил глаза:
— Чего?
— Ключи неси.
Толстяк облизал губы розовым языком и прохрипел:
— Какие ключи?
Охотник покосился на него:
— Ну, наверное, от государственной казны с сундуками, полными серебра. Или у тебя другие ключи есть?
— А… я…
— Открывай уже.
— Зачем? — просипел толстяк.
Шанкар нетерпеливо напомнил:
— Я же сказал, что пришел с ним поговорить.
Кажется, тюремщик обрел, наконец, дар речи:
— Так говорите через решетку!
Охотник отрицательно покачал головой:
— Мне нужно быть рядом.
— Рядом? — тюремщик выглядел ошеломленным и растерянным.
— Именно, — кивнул охотник.
— Да вы и так рядом! — всплеснул руками толстяк.
Шанкар лишь молча покачал головой.
— Это… это… плохая идея.
Охотник хмыкнул:
— Она не обсуждается. Тащи сюда ключи.
Видя, что спорить бесполезно, тюремщик направился к столу, с трудом волоча ватные ноги. Связка ключей болталась на ржавом гвозде, неумело вбитом в стену возле входа.
Пока толстяк возился с ключами, забирая их потной дрожащей рукой, Шанкар тихо обратился к лесорубу:
— Здравствуй, Анил.
Тот не ответил. Если не считать тяжелого дыхания и поднимающихся и опускающихся похудевших плеч, бывший лесоруб не подавал никаких признаков жизни. Шанкар ощутил неприятный холодок на затылке. Он подозревал, что найдет друга в подобном состоянии, однако легче от этого не становилось.
Вернулся тюремщик.
Похоже, он смог частично взять себя в руки:
— А если сбежит? От помешанного можно ожидать, чего угодно…
— Не сбежит. Встанешь у входа.
— Ну, уж нет, — твердо возразил толстяк.
— Тогда закрой меня с ним.
Казалось, глаза толстяка вот-вот выскочат из орбит:
— Да вы спятили!
— Делай, что велено и без разговоров.
Бурча нечто нечленораздельное, толстяк забренчал связкой ключей и вставил один из них в замок дверной камеры. Послышался щелчок и та с противным скрежетом отворилась.
— Быстрее, — подгонял охотника толстяк.
Как только Шанкар юркнул внутрь, тюремщик тут же захлопнул клетку за его спиной и повернул ключ в замке. На этот раз куда более проворно, чем при отпирании двери. Анил все это время сидел в углу без движения и не отрывая рук от головы.
— Если что, я у себя, — прошептал тюремщик и двинулся в сторону табурета. Желание присесть стало для него самым навязчивым.
Не обращая на того внимания, Шанкар сделал несколько шагов по каменному полу, а затем опустился на корточки напротив лесоруба.
— Анил, — осторожно позвал он.
Ничего.
— Анил, ты меня слышишь?
Снова ничего.
Тихо вздохнув, Шанкар осторожно дотронулся до плеча лесоруба. Тот не подавал признаков жизни, кроме тяжелого дыхания, со свистом прорывающегося сквозь плотно прижатые к лицу ладони.
Прождав пару секунд, Шанкар, наконец, решился. Уверенными движениями, он отвел руки Анила от лица. Те безжизненно повисли вдоль тела, ударившись кистями о холодный каменный пол. Охотник заметил, что кожа на лице лесоруба покрыта свежими шрамами, очевидно, полученными во время его слепого бега через джунгли. Глаза Анил держал закрытыми.
— Анил, мне нужно с тобой поговорить. Это я, Шанкар.
Никакой реакции. Только дыхание стало еще более учащенным.
— Анил, где лесорубы? Что с ними случилось?
Тот едва уловимо застонал.
— Это был зверь? Скажи мне, это был зверь? Как он выглядел?
Внезапно тело Анила пробрала сильная дрожь. Наконец, он открыл глаза. Шанкар почувствовал, как кровь начинает постепенно покидать лицо, предавая тому болезненно-бледный оттенок. Зрачки Анила закатились настолько, что видны были лишь одни белки. Рот лесоруба осклабился в страшной гримасе, обнажая белоснежные зубы. Он издал вой. Настолько громкий и безумный, что Шанкар отпрянул к противоположной стене. На лбу охотника выступил липкий пот. Тем временем, лесоруб сжал ладони в кулаки. Его похудевшее лицо исказилось еще страшнее — лоб испещрили глубокие морщины, словно по нему прошлись граблями. Нос сморщился, подобно сухофрукту. Охотнику даже почудилось, что уши старого друга несколько заострились, придавая тому и вовсе леденящий душу вид.
— Ударь! — заорал на всю тюрьму Анил, медленно поднимаясь на ноги.
— Анил, послушай, — попытался дозваться до него Шанкар, но его попытки потонули в воплях безумного лесоруба.
— Ударь! — выл он, выпрямляясь во весь рост.
— Анил…
— Еще один! Еще один!!! — взревел тот и ринулся на охотника, сцепляя свои тощие руки на горле Шанкара.
***
Брасид раздул кузничные меха. Его вспотевшую и вымазанную сажей кожу обдало жаром, однако матерый творец металлических изделий давно привык, что в мастерской стоит пекло похлеще знойного солнца пустыни. Взяв в могучую правую руку молот, а в левую заготовку медного меча, он поместил предмет на наковальню и начал наносить равномерные и выверенные удары. Звон металла о металл заполнил все пространство кузницы, смешавшись с гулом горячего воздуха из-под мехов. Лицо Брасида, всегда такое миролюбивое и дружелюбное, сегодня носило на себе печать озабоченности и тревоги. На днях ему пришлось вскрыть последний ящик из своих старых запасов шкур дикого зубра. Шанкар обещал ему продать новую партию, но до сих пор так и не добыл необходимый материал. Как только этот ящик опустеет, то кузница не сможет продолжить работу, и мастерская просто встанет. Воины лишатся оружия, а мирные жители — орудий труда. Если только он не переборет себя и не обратится за шкурами на свиноферму Панишвара. При мысли об алчном и хитром хозяине скотного двора, Брасид плюнул на наковальню и сильнее обычного ударил молотом по заготовке меча, постепенно принимающей должный облик.
«Если Шанкар не принесет мне шкуры диких зубров, то и вправду придется идти на поклон к Панишвару. Иначе я рискую остаться без денег и еды».
Продолжая орудовать кузничным молотом и погружаясь в пучину мрачных мыслей, Брасид не сразу сообразил, что до его слуха сквозь грохот и шум мастерской доносится другой, непонятный звук. Остановившись на очередном замахе, он прислушался. Ему показалось, как позади раздалось шипение.
«Ш-ш-ш-ш-ш».
Будто кто-то погрузил раскаленную сталь в чан с холодной водой.
Брасид ругнулся. Видимо, подкова, которую он оставил на краю рядом с чаном, соскользнула-таки внутрь и теперь придется ее оттуда вылавливать, да исправлять возможные недочеты. Отложив молот в сторону, кузнец обернулся. Подкова лежала на том самом месте, где он ее и оставил, чем несказанно обрадовала кузнеца. Лицо здоровяка на мгновение прояснилось, а из могучих легких вырвался вздох облегчения.
«Показалось».
Утерев пот со лба тыльной стороной ладони, Брасид вернулся к молоту с наковальней и продолжил усердно работать. Меха кузницы набрасывали все новые и новые порции жара. Вновь воздух наполнился звуками звона металла о металл.
«Да, пожалуй, выбора нет. Придется идти на поклон к Панишвару. Будь оно все неладно. Что же это такое происходит? Шанкар меня никогда не подводил. Наверняка на то есть причины. Но какие?».
Он снова отставил молот в сторону и осмотрел меч.
«Еще немного. Подровнять здесь, остудить там и…».
Позади него опять раздалось шипение. На этот раз Брасид был точно уверен, что ему не послышалось. Отчетливый звук.
«Ш-ш-ш-ш-ш».
«Проклятая подкова все-таки соскочила!».
Брасид обернулся через плечо, однако та продолжала лежать на том же самом месте.
Нахмуренные брови кузнеца сдвинулись еще больше, сливаясь на переносице.
«Змея. В мою мастерскую заползла кобра! И почему я до сих пор мангуста не завел?!».
Крепко схватившись за молот, он развернулся, внимательно осматривая кузницу. Взгляд Брасида скользнул по столу напротив. По чану с холодной водой. Прошелся по формам для залива расплавленного металла. Пробежался по земляному полу от противоположной стены до самого выхода, через который в мастерскую пробивался солнечный свет. Никаких признаков кобры или какой-либо другой ползучей гадины.
Брасид почувствовал, как ему стало немного не по себе. Его правая рука инстинктивно крепче сжала огромный молот.
«Но ведь я точно слышал. Клянусь богами пустыни! Где же ты?».
Словно в ответ на его вопрос звук раздался вновь. Только на этот раз Брасиду показалось, что он раздается не из какого-то конкретного места. Нет. Шум шел словно отовсюду. Он был везде и одновременно нигде. Кузнец не смог бы объяснить этого, даже если бы захотел. И теперь звук содержал в себе не просто шипение, а слова. Слова, значения которых Брасид не знал. Но они заставляли бегать холодные мурашки по затылку, несмотря на сильный жар внутри кузницы.
«С-и-и-и-и-рру-ш-ш-ш-ш».
— Кто здесь? — неуверенно прохрипел здоровяк, но его голос потонул в шуме работающей мастерской.
Внезапно он услышал смех. Тихий, злорадный, не предвещавший ничего хорошего. Словно голодный шакал, дорвавшийся наконец до огромного куска мертвечины. Смех, как и звук, заполонил все окружающее его пространство. Впервые в жизни Брасид ощутил слабость в ногах и желание немедленно присесть.
«Богиня-мать, я схожу с ума!».
В этот момент злорадный смех прервался, сменившись на свистящий шепот. Будто человек, которому выбили половину зубов, шепелявил ему на ухо. Только голос внушал страх и озноб.
«Кр-е-е-е-е-пч-е-е-е-е».
— Что? — тихо спросил Брасид, не осознавая, как его ладонь сильнее сжимает черенок молота.
«Ид-и-и-и-и».
На негнущихся ногах, не понимая, что делает, но не в силах сопротивляться, Брасид вышел из мастерской на главную улицу города.
Солнце стояло в зените, опаляя своими лучами Мохенджо-Даро, застроенный одинаковыми домами с одинаковыми улицами, по которым сновали беспечные люди в одинаковых одеждах, идущих по своим ежедневным одинаковым делам. Кто-то на своих двоих, кто-то пользуясь услугами погонщика зебу.
«Ид-и-и-и-и» — вновь зашелестел голос в голове кузнеца.
Брасид почувствовал, как его глаза увлажнились, помутнив взор. Ноги стали еще слабее, словно некто выкачивал из них всю жизненную силу и… передавал ее в руку, сжимавшую кузничный молот. Она будто налилась такой мощью, что способна была сокрушить Обитель снегов[1].
«Ид-и-и-и-и».
Медленно поднимая молот над головой, с затуманенным взглядом, Брасид начал движение в сторону центра улицы.
Окружающий мир перестал существовать.
Только он, его молот, да навязчивый шепот в голове, противиться которому не было сил.
***
Холодные пальцы Анила крепко вцепились в горло Шанкара. Охотник моментально почувствовал, как перекрывается доступ к кислороду. Он попытался разжать хватку лесоруба, но та оказалась непредсказуемо сильна. Шанкар и не подумал даже, что в руках Анила, проведшего в темнице длительное время, найдется столько сил.
Пока охотник отчаянно боролся с лесорубом, пытаясь стряхнуть его ладони со своего горла, тот продолжал пялится на Шанкара белками закатившихся глаз.
Рот обнажил в жуткой гримасе белые зубы, а с губ, подобно заклинанию, срывалось змеиное шипение:
— Ударь… ударь… ударь… ударь.
Ощутив, что ему начинает не хватать воздуха, Шанкар бросил бесплодные попытки разжать крепкие тиски рук на своей шее и просипел:
— Если ты настаиваешь…
Охотник с силой двинул ногой лесорубу в область паха. Тот согнулся, однако пальцев не разжал, увлекая охотника следом за собой на пол.
Быстро оправившись от удара, Анил подмял Шанкара под себя и с безумным воем сцепил тиски холодных пальцев еще сильнее. Плотно сжав губы, охотник ударил лесоруба в нос. Но и это не помогло. Несмотря на то, что из ноздрей потекла кровь, Анил будто не почувствовал удара, продолжая истошно вопить и душить бывшего друга.
Перед глазами Шанкара все начало плыть. Он понимал, что времени у него осталось немного. Решительным движением он выбросил руки вперед, дотянувшись до страшных глаз лесоруба и с силой надавил на них. Анил взревел, и охотнику показалось, что от этого ужасающего воя содрогнулись каменные стены темницы. Шанкар продолжал давить пальцами на глазницы лесоруба, но тот, несмотря на боль, и не думал ослаблять хватку на горле охотника. Он уже плохо различал Анила перед собой. К туману добавились желтые круги и вспышки. Легкие горели, словно их подожгли изнутри и готовы были взорваться в любой момент. Шанкар чувствовал, что слабеет с каждой секундой. Его руки уже не так сильно давили на глазницы противника, в отличие от Анила, хватка которого продолжала оставаться стальной.
В какой-то миг все окончательно померкло. Инстинктивно охотник широко раскрыл рот в попытках набрать спасительного воздуха. Беззвучно, подобно рыбе. Перед мысленным взором уже маячил смутный образ Богини-матери.
«Какая неожиданная встреча… какой бесславный конец…».
[1] Обитель снегов — Гималаи.