Мина выскочила за дверь, как ошпаренная. Ее широко раскрытые глаза испуганно озирались по сторонам. Справа темный и влажный проулок уходил на восток, теряясь посреди густой одинаковой бедняцкой застройки. Слева в отдалении виднелся солнечный свет — там, где подворотня заканчивалась выходом на главную улицу Мохенджо-Даро. Мина пристально всмотрелась в ту сторону. Ее взгляд заметил одинокую фигурку в белоснежной юбке, стоящую в конце проулка.
Не медля ни секунды, Мина побежала к дочери. Брызги из-под ее босых ног разлетались в разные стороны, попадая на светлую ночную рубаху. На подоле одежды оставались грязные пятна, но женщина не замечала их. Все ее внимание было приковано к Нирупаме. Дочь стояла в пол-оборота к ней, глядя в сторону рыночной площади. Оттуда до ушей Мины продолжали долетать странные крики и звуки. Однако в настоящий момент она не придавала им значения.
— Нирупама!
Та не откликнулась на ее голос. Словно и не слышала вовсе. Девочка продолжала заворожено смотреть в сторону рыночной площади. Стиснув зубы, Мина продолжила бег по сырому проулку. В ногах появилась слабость.
Когда их стало разделять всего с десяток локтей, она позвала вновь:
— Нирупама!
Дочь вздрогнула, будто от прерванного сна, и обернулась.
— Мама? — ее глаза были широко раскрыты.
Мина выбежала из проулка и заключила девочку в объятия.
— Почему ты ушла?!
— Мне стало интересно, что это за шум? — виновато пролепетала та. — А ты так крепко спала… я не стала тебя будить.
Мина слегка отстранилась и посмотрела дочери в глаза, продолжая держать руки на хрупких плечиках Нирупамы.
— Больше не уходи без спроса из дому, хорошо? Помнишь, что сказал тот дядя стражник? На улицах сейчас неспокойно.
Та быстро закивала. Девочка очень надеялась, что ей за это ничего не «устроят».
Мина поднялась на ноги:
— Идем.
— Ты спугнула носорога! — внезапно воскликнула Нирупама, хлопая огромными ресницами.
— Какого носорога? — непонимающе переспросила та.
— Большого, коричневого, — живо пояснила дочь, — он мне папу показал.
Мина вздрогнула:
— Что?!
— Да! — с жаром воскликнула она. — Он деревья рубил и на плоты складывал. А от него бежали звери и улетали птицы… — тут девочка запнулась, — им страшно было.
— Хватит придумывать, — отмахнулась Мина, начиная испытывать легкое раздражение. — Знаю, ты скучаешь по отцу. Я тоже. Но это не повод для…
— Я не придумываю! — надула губки Нирупама. — носорог сказал…
— Что тебе нельзя выходить на улицу без разрешения, — резко перебила ее Мина и, ухватив дочь за руку, потащила в проулок.
— У него еще глаза красным светились! — не унималась Нирупама.
— И как же твой носорог проник в город? — хмыкнула Мина, продолжая движение по проулку.
— Не знаю, но он…
— Хватит, — устало оборвала она, — не забудь вымыть ноги, когда вернемся домой. И ни слова о говорящих носорогах!
***
Девадат сидел на кровати в комнате лекаря и смотрел в окно. Отсюда открывался хороший вид на зернохранилище. Точнее то, что от него осталось. Серые глаза бывшего Верховного жреца равнодушно следили за тем, как стражники пытались потушить беснующееся пламя. Получалось у них это с большим трудом. Наверняка, где-то среди них трудится водоносом и тот учтивый воин, что соизволил проводить раненого старца до здания врачевателя. Стражник покинул Девадата, едва заметил вспыхнувшие языки пламени и кричащего товарища, которого оставил на страже зернохранилища. Тот выбежал из здания, неистово размахивая руками и с ожогами по всему телу…
Наблюдая за отчаянными попытками людей справиться с огнем, Девадат тихо прошептал:
— Какой смысл?
«Мы похожи на муравейник, в который наступила нога случайного путника. Но муравьи сами виноваты в том, что попали под человеческую сандалию. Ведь их муравейник стал слишком большим. А муравьи — слишком беспечными, чтобы заметить угрозу».
Взволнованный голос, искаженный хрипотой, прервал его размышления.
— Оно было ложным.
Девадат вздрогнул и обернулся на звук. В проходе стоял Чудамани и смотрел на бывшего Верховного жреца. Его кожа была покрыта сажей, однако она не могла скрыть мертвенной бледности лица. Чудамани ухватился правой рукой о косяк. Его слегка шатало.
— Что? — переспросил Девадат.
— Видение было ложным, — прохрипел Чудамани, — он здесь… Демон здесь.
Девадат смерил Верховного жреца спокойным взглядом, а затем сказал то, от чего тот едва не упал на пол.
— Да, я знаю.
Чудамани пошатнулся. Костяшки на руке, которой он держался за косяк, побелели пуще соли.
— Ты… ты… ты знаешь?! Ты… знаешь?
— Да, знаю, — спокойно повторил Девадат и демонстративно отвернулся к окну.
У Верховного жреца перехватило дыхание. Он смотрел на Девадата выпученными глазами. Спутанная борода и грязная туника придавали ему вид нищенствующего странника. Спокойствие и равнодушие своего предшественника поражали Чудамани.
— Зачем? — только и смог выдавить из себя он.
Деавдат хмыкнул. Его губы подернула вялая усмешка.
— Он делает то, что должен.
— Ты о демоне?! — выдохнул Чудамани.
— Он не демон, — тихо возразил Девадат, — хотя для нас может и казаться таковым, — наступила небольшая пауза, после которой тот продолжил, — он зовет себя Сирруш.
— Кто?
— Великолепный змей, — холодно произнес Девадат.
— Откуда ты знаешь?
Чудамани облокотился спиной о дверной проем. Ноги стали, как ватные. Душевные силы быстро покидали его.
Девадат вновь обернулся к Верховному жрецу. В его глазах застыло ледяное и пугающее спокойствие. Оно жутко контрастировало с тем ужасом и суматохой, что царили вокруг.
— Он сам мне об этом поведал.
— Ты бредишь, — неуверенно произнес Чудамани.
Девадат улыбнулся чуть шире:
— О, нет, старый друг. Мой разум ясен, подобно солнцу. С тех самых пор, как я повстречал его к северу от Мохенджо-Даро.
Чудамани, молча, ждал продолжения рассказа бывшего Верховного жреца. Он знал, что Девадат продолжит. И тот не заставил себя долго ждать.
— Он раскрыл мне глаза. Показал истину. При первой нашей встрече я думал, что меня ждет заслуженный конец. Ведь это я приказал начать вырубку леса в верховьях Синдху. Нам нужна была древесина для обжига.
Он прервался и посмотрел в окно. Чудамани терпеливо ждал, чувствуя, как силы окончательно покидают его.
— Но Сирруш пощадил меня тогда, — глядя в окно, продолжил Девадат, — ибо мне была уготована роль. Роль искупления.
— Искупления? — просипел Чудамани.
— Да, — он обернулся, — искупления своих поступков. Это я отправил Шанкара по ложному следу. Это я ослабил стражу возле зернохранилища.
— Но твоя рука?!
— А, это, — Девадат перевел взгляд на окровавленную повязку, — мелочи. Нужно было выглядеть убедительно в ваших глазах.
— Зачем?
— Я уже говорил, — пожал плечами бывший Верховный жрец, — искупление.
— Вырубка несчастного леса стоит страданий целого народа?! — несмотря на слабость, возмутился Чудамани.
— Дело не только в джунглях, — покачал головой Девадат, — мы использовали дары Богини-матери слишком долго. Слишком беспечно. Давно ли ты видел диких зубров?
Чудамани промолчал. Последнее, что его сейчас заботило, так это дикие зубры.
— Вот именно, — ответил на его молчание Девадат, — их больше нет. Мы слишком долго испытывали терпение богов, злоупотребляя их дарами. Вырубка леса стала последней каплей.
— Быть может, и засуха в Сарасвати их кара? — язвительно подметил Чудамани.
— Нет. То лишь последствия человеческой глупости.
— Это демон тебе сказал?
— Сирруш? — улыбнулся Девадат. — Он не умеет говорить. Нет, великолепный змей показал мне. Все. Указал на ошибки и то, что нужно сделать, дабы их исправить.
— Уничтожить цивилизацию?! — ноги Чудамани подкосились, однако он сумел с трудом устоять.
— Такова наша кара, — губы Девадата продолжали расходиться в спокойной улыбке, от которой кровь стыла в жилах. — Нужно вернуть равновесие в мир. Равновесие, которое мы нарушили своими поступками.
— А ты уверен в этом? — внезапно задал вопрос Чудамани, несколько сбивая того с толку.
— Уверен? В чем?
— В том, что это не очередные видения, посланные демоном? Что он не одурманил твой разум, выдав то, что ты хотел бы увидеть сам?
— Нет, — резко отвернулся Девадат, — Сирруш не стал бы так поступать со мной. Он — великолепный змей! Он — посланник Богини-матери!
В этот момент силы окончательно покинули Чудамани. Медленно, сползая по косяку, он осел на пол. Верховный жрец издал смешок, в котором смешалось отчаяние и нотки истерики.
— Ты безумен, Девадат. Как Анил. Как Брасид. Этот демон затуманил тебе мозги.
— Можешь думать, что хочешь, — тихо отрезал тот, — я знаю истину.
— Ты такой же, как Панишвар, — устало выдохнул Чудамани.
— Когда он придет за тобой, то поймешь, что я прав, — не обращая внимания на слова Верховного жреца, молвил Девадат. Он продолжал смотреть в окно.
Пожар начинал постепенно затухать, однако клубы черного дыма все еще поднимались в небо от зернохранилища.
Верховный жрец пробежал отсутствующим взглядом по комнате. События этого дня сильно подкосили его. Все развивалось так стремительно и внезапно, что полностью выбило из колеи. Он не знал, как поступить дальше. Что делать? Зернохранилище уничтожено. Долина Сарасвати больше не приносит плодов. А по округе рыскает кровожадный демон, потревоженный от своей спячки. Нет, Чудамани не верил в слова Девадата о карающем перстне. Речи бывшего Верховного жреца больше походили на безумие. Чтобы Богиня-мать наслала на своих детей верную погибель в виде зверя? Да она спокойно могла обойтись голодом и засухой в долине Сарасвати! Чудамани скорее был склонен поверить в то, что лесорубы ненароком потревожили невиданное чудовище, вступив на его территорию, когда начали махать своими топорами налево и направо.
«Я все еще Верховный жрец Мохенджо-Даро, — пронеслось у него в голове, — мои люди устали и напуганы. Я нужен им. Не время раскисать. Стоит подумать о припасах, защите от демона и о том, что делать дальше».
Эти мысли придали Чудамани сил. Опершись о косяк, он встал на ноги. Голова кружилась. Тело охватывала предательская слабость. Но он мог держаться более-менее уверенно.
Бросив презрительный взгляд на Девадата, продолжавшего смотреть в окно, Верховный жрец вышел из комнаты.
***
Сидя на белоснежном коне, Шанкар угрюмо наблюдал за тем, как два крепких крестьянина в серых рубахах взваливают очередной мешок с зерном на внушительных размеров телегу. Ветер трепал их одежду, словно парус рыбацкой лодки. Жар, доносящийся с востока, обжигал кожу. Солнечные лучи заставляли щурить глаза.
Абхе была рядом. Вороная кобыла под ней нетерпеливо пофыркивала в ожидании долгого пути. Лицо девушки накрыло выражение грусти и тоски.
— Что с тобой? — поинтересовался Шанкар, хотя сам не находил повода для веселья.
Раны на правой руке и груди зажили за неделю и больше не кровоточили при неосторожных движениях. Однако шрамы, оставленные острыми когтями синха, все еще скрывались под плотными повязками.
— Ничего, — тихо ответила она, — просто не хочу покидать это место. Все-таки деревня — мой дом.
Охотник слегка приподнял бровь:
— Помню, ты желала уехать отсюда, во что бы то ни стало.
Она обернулась:
— Тогда я была уверена, что смогу возвращаться сюда, когда захочу. А теперь… — ее голос слегка дрогнул, — а теперь я знаю, что покидаю Сарасвати навсегда. Скоро здесь будет лишь зной и песок.
Шанкар не ответил. Ибо не мог подобрать подходящих слов. Все было ясно и без них.
— Осторожно! — крикнул один из крестьян. — На эту телегу все! Иначе рассыпешь все зерно по дороге. Давай грузить другую.
Абхе и Шанкар окинули взглядом деревню.
Переход в Мохенджо-Даро будет долгим и тяжелым. Их будут замедлять телеги с зерном. Воины отдадут скакунов женщинам с детьми, но для них это будет нелегким испытанием все равно. Однако выбора нет. Оставаться в долине Сарасвати нельзя.
К ним подъехал Балдев:
— Скоро отправляемся.
Шанкар, молча, кивнул.
Воин посмотрел на восток. Туда, где виднелись заграждения от навеваемого ветром песка, и удрученно прошептал:
— И что же теперь?
— Доберемся до города, обустроим людей и перенесем запасы в хранилище, — ответил охотник.
Балдев сокрушенно покачал головой:
— Я не о том.
— А о чем же?
Воин посмотрел охотнику прямо в глаза, и тот увидел полное смятение и растерянность во взгляде Балдева.
— Как нам жить дальше? Житницы больше нет. Запасов надолго не хватит. А рядом бродит демон, готовый разорвать тебя на куски. Я не знаю, о чем думать?! — он вновь обреченно покачал головой.
Шанкар прекрасно понимал его, ибо сам терзался такими же вопросами. Ему с трудом удавалось держать собственный разум под контролем, не поддаваясь отчаянию и панике. Разум, на который демон наложил-таки свой отпечаток. Теперь он был уверен в этом наверняка. Пугающие видения Нилам в бассейне и здесь, в комнате привратника, были яркими тому доказательствами.
«Неужели это со мной до конца? До конца моих дней?».
Шанкар постарался отвлечься от дурных мыслей.
— Давайте сначала вернемся в Мохенджо-Даро, — мягко сказал он, — сейчас это самое важное. А затем подумаем об остальном.
— Да о чем тут думать?! — воскликнул Балдев, но, увидев хмурое и серьезное лицо Шанкара, немного остыл.
— Соберись, воин, — чуть строже молвил охотник, — и выстройтесь вокруг обоза живым кольцом. На всякий случай.
— Если демон нападет, это никого не спасет, — обреченно произнес Балдев, отворачиваясь, чтобы отдать распоряжение.
— Не спасет, — кивнул Шанкар, — но людям знать сие ни к чему. Нельзя сеять панику. Но они должны чувствовать нашу защиту. Что мы не бросим их.
Не оборачиваясь, Балдев кивнул, а затем направился к своим воинам. Шанкар задумчиво смотрел ему в след.
— Наша жизнь не будет прежней, так ведь? — глухо спросила Абхе.
Шанкар обернулся к дочери старосты. Порывы жаркого ветра трепали ее пышные волнистые волосы. Орлиный нос с вызовом смотрел прямо на него. В черных глазах пылало желание узнать честный ответ.
Охотник помедлил прежде, чем произнес:
— Нет. Не будет.
Абхе кивнула. Ее лицо стало еще мрачнее. Однако, вместе с тем, к ней будто бы пришло осознание того, что происходит вокруг них. А следом за ним явилось и смирение.
— Значит, пора двигаться дальше, — изрекла она, окидывая взглядом пустеющую деревню, по улицам которой начинал гулять ветер с примесью песка.
Шанкар с интересом взглянул на девушку.
— Говоришь, как мудрец.
— Сама удивляюсь, — горько хмыкнула Абхе.
— Но ты права, — Шанкар слегка дернул поводья, — пора двигаться дальше, — он посмотрел, как двое крестьян уложили последний мешок с зерном на очередную телегу, — и начнем прямо сейчас.
— Верно, — Абхе тряхнула головой, сбрасывая оцепенение.
— Твой отец готов?
— Я всегда готов, — послышалось позади хриплое и недовольное ворчание.
Они обернулись.
Нараян стоял в дверях собственного дома. Его плечи и спину покрывал походный плащ. Однако он не походил на обычные походные плащи. Пурпурного цвета, со вкраплением фиолетовых ниток, он скорее напоминал одеяние жреца. Его украшал рисунок цапли. На поясе красовался короткий кинжал с позолоченной рукояткой.
— Я всегда готов, — повторил староста, — только дайте мне пару минут.
Шанкар понимающе кивнул.
Нараян же развернулся лицом к своему жилищу и, молча, окинул дом пристальным взглядом. Со стороны казалось, что он ищет изъяны и трещины в кладке обожженного кирпича, чтобы потом как следует отчитать нерадивого строителя. Однако охотник прекрасно понимал, что староста просто хочет сохранить в памяти дом, в котором прожил большую часть жизни. Ведь он покидает его. Покидает навсегда. Простояв в полном безмолвии около минуты, Нараян аккуратно прикрыл входную дверь, несколько лишних мгновений подержав ладонь на ручке. Сильный порыв ветра всколыхнул его соломенные волосы. Морщинистое лицо под влиянием чувств стало походить на сушеный изюм. Тяжко выдохнув, староста развернулся и направился к конюшне.
— У вас есть знакомые в Мохенджо-Даро? — спросил Шанкар.
— Откуда? — бросила Абхе.
— Значит, вы не знаете, где остановитесь.
— Присмотрим что-нибудь, — она пожала плечами.
— У меня есть свободная комната, — сорвалось у него с языка.
— А, так ты приглашаешь? — Абхе вскинула брови и с вызовом посмотрела на охотника.
— Ну…
— Будем рады, — она улыбнулась.
Шанкара изумила ее реакция:
— Разве ты на меня не сердишься?
Абхе вздернула свой орлиный нос:
— Ну, должна же я получить что-то от тебя. Тем более, после того, как ты изрядно потрепал мне нервы.
У охотника отвисла челюсть. Он уже собирался возмутиться. Сказать, что никаких нервов ей не трепал, однако в их беседу вновь вклинился Нараян. Староста приблизился, восседая на гнедой кобыле.
— Я с тобой ночевать не собираюсь. А сниму комнату в борделе и напьюсь, как свинья, — староста выждал паузу, а затем добавил, — с горя можно. К тому же, на мне больше не лежит груз ответственности за сбор и хранение урожая.
— Опять ты… — начала, было, Абхе, но Нараян отмахнулся.
— А-а-а, ты можешь ночевать, где хочешь.
— Приятно слышать о твоей заботе, папочка, — съязвила она, скривившись.
— Ладно, оставим это на потом, — прервал их Шанкар, — пора в путь.
Более дюжины телег, груженых зерном, в которые были запряжены зебу, выстроились небольшим караваном у дороги, ведущей в сторону Мохенджо-Даро. Впереди и позади них постепенно выстраивались и жители деревни. С мрачными и угрюмыми лицами, они походили на узников темницы, приговоренных к многолетнему заключению. В их глазах мелькала неопределенность. Неопределенность и страх перед будущим. Спешившиеся воины взяли обоз в живое кольцо. Лошадей передали женщинам и маленьким детям. Пусть скорость передвижения и будет низкой, но длительный переход они точно не выдержат на своих двоих. Да и в седле им будет нелегко, так что придется делать привалы. До столицы они доберутся нескоро.
На дальнем восточном конце деревни послышался грохот. Обернувшись, Шанкар увидел, как под порывами ветра рухнул частокол и несколько заграждений от наносимого песка. Сердце сжалось от осознания того, что этот, некогда цветущий и плодородный край, умирает у него на глазах.
«И в этом виноваты мы сами. Некого винить, кроме себя».
— Все готово, — сообщил подошедший Балдев.
— Тогда выступаем, — кивнул Шанкар.
Вереница двинулась вперед по дороге, уходившей на запад. Тракт шел через поля, покрытые сухой желтой травой и терялся на горизонте, где начиналась полоса джунглей. Вновь охотник покидал долину Сарасвати. Только на этот раз — уже навсегда.