Глава 16
Через несколько дней Георгия перевели из палаты в одиночную камеру, где как ему сообщил следователь, он будет находиться до суда. Он то метался из угла в угол, как загнанный зверь. То лежал на койке, не двигаясь и закрыв глаза, полностью погруженный в свои мысли и воспоминания. То сидел на полу, прислонившись спиной к стене, постоянно мучая себя одним и тем же вопросом.
Имел ли он право распоряжаться жизнью Ольги? Имел ли право так рисковать? Пусть даже желая спасти сына. Ведь она не имела возможности просчитать все риски, когда согласилась на его предложение. Не понимала до конца всей опасности. Он, просто пользуясь ее верой в него, заставил принять это решение.
Конечно же он не имел на это права. И ее смерть полностью его вина. Он возомнил себя Богом и решил, что сможет обмануть судьбу, предначертанную им, и теперь будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Было лишь одно утешение. Что не долго. Впрочем, если верить теории о божественном происхождении человека и существования ада и рая, то нести заслуженное наказание он будет гораздо дольше, чем представляет.
— Гронский на выход.
Прошло почти две недели, когда о нем вновь вспомнили.
— При нашем последнем разговоре ты сказал, что слышал Источник и что ты можешь создавать рисунок из всех своих Искр, — взгляд Седова, как обычно, пронзал насквозь.
— Да говорил.
— Что ты еще видел у Источника? Может что-то необычное?
Георгий пожал плечами.
— До этого я никогда не был в самом Карьере, в мои обязанности по сопровождению входило дойти до коменданта, взять у него бокс с Рунами и довезти до нужного места. Я не знаю, как там обычно. Три стены, зона бункеров, сам Источник, трупы. Не думаю, что это норма, но, наверное, вы не об этом спрашиваете?
Следователь слегка сузил глаза.
— Я спрашиваю про Руны. Как ты мог их взять без защиты?
Гронский поднял на него изумленный взгляд.
— Я очень плохо помню свое пребывание у Источника. О чем я вам уже говорил. Я был словно вне своего сознания. Я помню Источник. Гул в ушах. Руны я увидел уже здесь на видео, на котором снято изъятие.
— Или тебе их просто отдали уже упакованные в бокс. Так будет правдоподобнее.
— Так будет удобнее для вас.
Седов молчал, крутя в руках ручку.
— Мы хотим провести следственный эксперимент, — наконец медленно произнес он. — Ты готов посодействовать следствию?
Георгий неопределенно пожал плечами.
— На это требуется мое согласие? Или это все равно будет, просто чуть позже, когда достанете необходимую бумажку?
Следователь неопределенно хмыкнул.
— Ты продолжаешь настаивать, что взял Руны сам в Карьере. Когда прибыла другая группа стражей, они видели тебя без перчаток, шлема и в расстегнутой куртке.
— Наверное, — дернул плечом Георгий, — если свидетели это видели, значит было.
— Конкретного твоего взаимодействия с камнями они не видели. Их задача бала просто оттащить тебя от Источника. Так же как они и не видели, что ты делал в Карьере после того, как зашел туда? С кем встречался? Сколько у тебя на это времени ушло. Все, что с тобой происходило у Источника — просто отлично разыгранное представление. Чтобы замести следы. После столь фееричного шоу, кто будет смотреть на что-то еще.
— То есть доказательств, что мне передали уже упакованные Руны, у вас тоже нет?
Седов зловеще усмехнулся.
— Тебя сейчас отведут в комнату, где будут лежать Руны. Тебе нужно будет дойти до них и взять в руки. Для чистоты эксперимента формы на тебе не будет. Но блокатор мы снимем, и ты сможешь пользоваться своим способностями стража. Согласен?
Способностями стража, которых у меня наверняка больше нет. На что они надеются? Что меня сотрет в порошок при прямом контакте с Рунами?
Георгий кивнул.
Комната вся была обшита защитными пластинами. Перед самой дверью с Гронского, как и обещал Седов, сняли блокатор, и он вошел внутрь. На столе лежал открытый бокс с камнями. Теми самыми, которые нашли в его машине.
Он не успел сделать и шага, когда его впечатало в стену. Давление энергии, идущей от Рун было настолько сильным, что он не мог даже пошевельнуться. Распластанный по стене, Георгий пытался выстроить рисунок, но раз за разом происходила осечка и контур распадался, не успев выстроиться в четкое очертание.
Перед глазами стояла плотная красная пелена. А внутренности казалось сейчас расплющатся и вытекут вместе с хлещущей из носа и ушей кровью.
នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងម ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួ នៃការទាំងមូល ជាផ្នែកមួយនៃការទាំងមូល នៃការទាំងមូល
Только этого сейчас не хватало
នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងម ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួ នៃការទាំងមូល ជាផ្នែកមួយនៃការទាំងមូល នៃការទាំងមូល
Георгий оторвался от стены и сделал шаг вперед.
នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងម ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួ នៃការទាំងមូល ជាផ្នែកមួយនៃការទាំងមូល នៃការទាំងមូល
នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងម ជាផ្នែកមួយ នៃការទាំងមូ ជាផ្នែកមួ នៃការទាំងមូល ជាផ្នែកមួយនៃការទាំងមូល នៃការទាំងមូល
— Воронка.
Георгий с трудом разлепил веки. Перед его глазами завис шлем стража. Сам он, судя по ощущениям, лежал на полу, а владелец шлема стоял рядом на коленях, накладывая на него контуры своего рисунка.
— Он приходит в себя.
— Давай еще раз.
— Воронка.
Обновленный контур рисунка впечатался в тело Георгия, впитывая в себя лишнюю энергию Рун, как тому показалось вместе со всеми внутренними органами. Да, работа Рассеивателя — это не то, что хочется испытывать на себе.
— Я в порядке, — прохрипел он. — Больше не надо.
Рассеиватель поднялся. Повернулся ко второму стражу, который как показалось Георгию смотрел именно на него, не отрывая глаз. Из-за шлема трудно было понять.
— Встать сможешь? — участливо спросил тот, кто ставил воронку и снял шлем. — Привет, Гер.
— Димыч? Ты здесь какими судьбами? — за все дни пребывания здесь Гронский еще ни разу не видел никого из родного Управления.
— Надо было забрать отсюда Руны. Вот мы и напросились.
Георгий перевел взгляд на второго стража. Ему не показалось. И теперь он точно знал, кто скрывается за шлемом.
— Привет, Олег.
Полковник Арсенин сделал шаг вперед, протянул руку и буквально выдернул Георгия на ноги. Снял защиту.
— Скотина, ты Гронский! — его лицо дрогнуло, но он сжал губы, сдерживая все то, что хотел сказать.
Правда выражение глаз спрятать не смог.
— Ты почему не выставил барьеры? — вместо всех обвинений быстро спросил он.
— Не смог, — честно ответил Георгий. — У меня здесь был несчастный случай. Легкое заменили. Видимо что-то изменилось в рисунке. Мне об этом правда не сообщили.
Дима присвистнул. И они переглянулись с Олегом.
— Это что же за несчастный случай такой? — спросил Арсенин.
Георгий пожал плечами. Вряд ли сейчас стоит об этом говорить. Да он и не смог, даже если бы и захотел. По коридору уже шли люди и вскоре к ним присоединились охранники.
— Порядок? — спросил один из них.
Георгий кивнул, сделал шаг в сторону от друзей. Второй конвоир надел блокатор. Гронский непроизвольно бросил взгляд на перекошенное лицо Олега. Дима отвел глаза.
— Рад был вас видеть.
***
— Господин генерал-майор, можно войти?
Архипов обреченно оторвал глаза от бумаг.
— Полковник, неужто мой секретарь вышел за кофе?
— Кирилл Игоревич, мне очень надо поговорить с вами, — Арсенин решительно закрыл за собой дверь. Он пытался попасть на аудиенцию к генералу уже вторую неделю подряд, но тот постоянно избегал встреч.
— Догадываюсь, о чем вы так настойчиво хотите поговорить, Олег Николаевич. Вернее, о ком.
— О Гронском, господин генерал- майор.
Архипов отложил в сторону бумаги и ручку.
— И ты по-прежнему считаешь Гронского своим другом? Изменника Родины, предателя, иностранного агента, покусившегося на самое святое, что есть у человека? Не боишься, что и тебя заодно с ним определят?
— И да, и нет, — четко ответил Олег.
— Не понял?
— Да, считаю его другом. Нет, не боюсь. Так как уверен в его невиновности.
— Ну, проходите, Олег Николаевич, присаживайтесь, — генерал жестом указал на стул, — у вас есть доказательства?
— Я знаю Гронского уже много лет, еще с училища. Я знаю, как он относился к своей службе. И всегда считал, что ему очень повезло, что он смог стать стражем.
Архипов скривил губы, но перебивать не стал.
— Но самым главным в его жизни — всегда была семья. Если бы он на самом деле был причастен к тому, в чем его обвиняют, он никогда бы не стал рисковать женой и сыном. Никогда бы не посадил их с собой в ту машину.
Олег замолчал. Генерал выжидающе смотрел на него.
— Это весомые улики, полковник, — скептически заметил он, когда понял, что продолжения не будет.
— В последние месяцы Гронский был сам не свой. И я понимаю, присвоить себе Руны с какой бы то ни было целью — преступление. Но то, что на него вешают — это уже вышка.
— Ему сказали, что он должен сделать, чтобы облегчить свою участь. Он отказался. Правда, что по мне это было бы справедливо. С изменниками нельзя по-другому. И никакие смягчающие обстоятельства не должны играть никакой роли. Он — страж. О должен был служить Родине. Он давал присягу.
Олег бросил цепкий взгляд на генерала.
— А вы проверяли тех, из группы зачистки, которые приехали после? Которые снимали с Гронского форму и укладывали ее в бокс?
— С ними работал следовательский отдел.
— А после их проверяли? Не случилось ли у кого внезапного наследства или крупного выигрыша в лотерею? Может, кто из них купил дом на берегу океана? Или что-то еще в этом духе?
Генерал хмуро смотрел на посетителя.
— А водителя той фуры, которая смяла машину Геры? Что с ним?
— С ним все чисто. Устал. Заснул по дороге. А тут Гронский на встречку вылетел.
— Не проверяли значит, — тихо процедил Арсенин, — этих следаков самих бы проверить.
— А вы, полковник, — в голосе Архипова послышались стальные ноты, — кого подозреваете? Не Управление ли? Кого хотите обвинить, чтобы обелить вашего дружка? Стражу Дранкура? Или может сам Центр? Вы хотите лишиться погон? Или уже сразу составить компанию Гронскому?
— Нет, Кирилл Игоревич, — Олег стиснул зубы, так что было видно, как заиграли желваки на скулах.
— И еще: за твое самоуправство отстраняю тебя от службы на три месяца. Посидишь дома — остынешь. А если нет, вспомни участь Гронского, может поможет тебе остыть.
— Простите, господин генерал, я вас не понимаю. Какое самоуправство? Вы, о чем?
— О новых рисунках Искр Гронского. Мне Матвей Сергеевич рассказал, что ты у него спрашивал про них. А после, как он тебе отказал, с подобными просьбами обращался к его младшим сотрудникам.
Олег скривил губы.
— По-хорошему тебя со службы надо и вовсе выгнать с соответствующей характеристикой. Но сейчас времена уж очень неспокойные настают. И терять сразу двоих пятого уровня мне очень бы не хотелось. Вы меня поняли, полковник?
— Так точно, господин генерал! — вытянулся в струнку Арсенин. — Разрешите идти?
— Разрешаю, — Архипов вновь положил перед собой бумаги. — Все время заключения Гронский всегда будет в блокаторе. Он бывший страж, кто же будет так рисковать и давать ему возможность даже теоретическую, пользоваться своими силами?
После ухода визитера Кирилл Игоревич некоторое время задумчиво смотрел на гладкую поверхность стола, не делая даже попыток открыть папку с документами, которую он положил перед собой. Потом протянул руку к ноутбуку, включая видео, которое он уже не раз успел просмотреть.
Экран вспыхнул и на картинке появилась небольшая комната с одним столом и боксом, стоящим на нем. И бывший полковник Стражи в обычной одежде безо всякой защитной формы, подходит к боксу и свободно берет Руны в руки, как обычные камни.
Он легко коснулся экрана браслета на своей руке. Вспыхнул дисплей смарта. Архипов несколько раз ткнул пальцем в экран, поправил наушник.
— Приветствую, — несколько сухо произнес он, после того, как поймал короткое «да».
— Генерал! — довольно бодро прозвучал ответ.
— У меня тут проблема намечается. У меня еще один с ума сходит. Решил в следователя поиграть. Я его от службы на три месяца отстранил, но я хочу быть уверен, что он не натворит глупостей.
Короткий смешок.
— Ну и кадры у тебя, генерал! Ладно, приставлю к нему своих. Пускай присмотрят.
— Только, ради Бога, прошу тебя без перегибов. Мне нужно просто, чтобы за ним понаблюдали. Терять еще одного пятого я не хочу.
Архипов даже не пытался скрывать раздражение.
— Зря ты бесишься, Кирилл, — неожиданно спокойный голос собеседника слегка остудил его пыл. — Это было не мое решение.
— Но ты на него повлиял.
— Слишком многое поставлено на кон. И чтобы сорвать главный куш, я готов всех твоих пятых в расход пустить, если они встанут на пути. И не только. Ты уж не обессудь.
— Я вышлю все данные, — холодно ответил генерал и отключил связь.
***
Было очень непривычно очутиться по ту сторону бетонной стены. Без защиты. Без возможности выставить барьеры. Со скованными за спиной руками. И постоянными выкриками конвоиров. Чувствовать себя загнанным зверем, попашим в капкан. И точно знать, что из этой ловушки ты уже никогда не выберешься без потерь. Рваться. Всем своим существом стремиться туда, где ты нужен. Быть с тем, кто в тебе нуждается. И оставаться бесправным пленником. С металлическим ободом на шее, чувствуя его холодное прикосновение, как безжалостные пальцы судьбы, сжавшиеся на твоем горле. Быть никчемным. Беспомощным. Отверженным.
Быть никем.
— Гронский, стоять! Лицом к стене! Ноги на ширине плеч! Руки!
Щелкнули наручники. Скрипнула металлическая дверь.
— Изолятор, — сухо оповещают его сзади. Потом толчок в спину, всего один шаг и слово свобода уходит из твоих мыслей, отделяется от тебя невидимой субстанцией и остается по ту сторону решетки. Ты больше ей не попутчик. Теперь ты обезьяна в клетке. И никому нет до тебя дела. Ни до твоих желаний, отчаяния, страха. — Ближайшие трое суток ты проведешь здесь. Для адаптации стены прошиты защитой первого уровня. После тебя осмотрят в медблоке. Если будешь признан пригодным, идешь в свой барак и начинаешь выходить на смены. Отрабатывать свой долг перед человечеством.
Три дня полного одиночества, наполненного тревожным ожиданием и непониманием что тебя ждет дальше. Три раза в день приносят воду и коробку с сухим пайком. Завтрак. Обед. Ужин.
Боль в глазах. Невыносимое давление. Кажется, что чувствуешь каждый сосудик, который переполнен кровью и еще чуть-чуть и твои глаза вытекут на рубашку, пропитанную потом, вонью и грязью, так как в изоляторе не положены водные процедуры. И никого не волнует, что ты много часов трясся в микроавтобусе по пустыне в невыносимой духоте, и сквозь неплотно закрытые оконные щели тебя засыпало песком, который смешиваясь с потом, превратился в грязную кашу, коркой, покрывающую тело.
Защита первого уровня. Фикция. Для организма, не привыкшего к облучению это ничто. И кровь, идущая из носа, ушей, которую постоянно глотаешь тому подтверждение.
Но самое ужасное это воздух. Вернее, в этом месте нет воздуха. Какая-то вязкая, тягучая субстанция, которую никак не можешь вобрать в себя. Делаешь вдох, а она остается возле носа, не попадая в легкие. Хочется разорвать рубаху на груди, вместе с кожей лишь бы впустить в себя эту необходимую для любого человека смесь газов, которую никогда раньше не замечал и не ценил по-настоящему.
— Гронский, на выход! Лицом к стене! Руки за спину! — щелкают наручники на запястьях. Как будто он может отсюда убежать. Когда вокруг стражи с ВИРСами, снятыми с предохранителя и полно вооруженных охранников. — Не спать, Гронский! Тебя ждет рай, надо встречать его с широко распахнутыми глазами.
В темноте изолятора он не понимал, что у него с глазами. Лишь это невыносимое давление. Сейчас при свете дня их невозможно было открыть. Ужасная боль при любой попытке поднять веки и посмотреть на предложенный рай. И кровавые слезы, прокладывающие грязные дорожки на щеках.
— Поплачь, Гронский, — злорадный шепот у самого уха, — мы все знаем, кто ты. И кто виновен в смерти наших товарищей.
Пошел ты!
— Георгий, завтра вас переводят в Карьер. Вы будете ждать суда там в бараках предварительного заключения. Первый круг, — адвокат принес радостные новости уже вечером, перед самым назначенным отъездом.
— Почему Карьер?
— Комитет дал разрешение на создание независимой комиссии по расследованию вашего дела. Вестленд же добился, чтобы вас перевели на нейтральную территорию. Альтхамцы предложили Карьер. Наши были вынужден согласиться.
— Да ни черта себе нейтральная территория! Это что шутка?!
— Но есть и положительная новость. Ваше дело будут рассматривать в международном суде. Это очень хорошо.
Адвокат по-настоящему выглядел довольным. Не надо было иметь его Искру, чтобы чувствовать это.
— Но я же пока не осужден. Как я могу отбывать еще не оглашенное наказание в Карьере?
— Георгий, вы же сами понимаете, что вы не выйдете из суда без какого-либо обвинения. Вы присвоили себе Руны и за это вы все равно будете нести ответ перед человечеством. И наша задача, чтобы вам больше нечего было предъявить. И это минимум года три при хорошем раскладе. То время, которое вы проведете в Карьере до суда будет засчитываться в срок. Потом мы начнем еще одно дело. Подадим на апелляцию. Или, чтобы вас выпустили досрочно за хорошее поведение или придумаем что-нибудь еще. Но пока обо всем этом рано говорить. Нам еще надо добиться нужного решения суда.